Страница 26 из 43
ДыКи Карбунова
Автобусная остановка у станции метро Фили. Автобус № 653, народ, посадка, всю переднюю площадку перегородил собой очень внушительных размеров гость из средней Азии, суёт водителю три червонца за билет, спрашивает:
– ДыКи Карбунова?
Водитель:
– Не, не едет.
Азиороссиянин:
– ДыКи Карбунова хачу!
Я (с нижней ступеньки передних дверей):
– Уважаемый, ты в такси, что ли? Не идёт туда автобус, тебе говорят.
Водитель:
– Понял?
Азиороссиянин:
– Понял… Я ДыКи Карбунова надо. Ехать давай?
Водитель:
– Ты что, не русский, да? Другой сторона еду, мамой клянусь!
Кто-то за моей спиной из потенциальных пассажиров:
– Слышь, му… жик, дай пройти, не загораживай фарватер.
Азиороссиянин (обернувшись виновато):
– ДыКи…
Я (понимающе, но теряя терпение):
– Карбунова надо. Не дают здесь таких, в другой автобус иди.
Азиороссиянин:
– Автобус не надо. ДыКи Карбунова надо.
Водитель (раздражённо):
– Понаехал тут всякий! Карта купи, чурка.
Азиороссиянин (чуть не плача):
– Не надо карта. ДыКи Карбунова…
Водитель (сжалившись):
– Дарагой, вечером приходи, бесплатно отвезу. Не магу сичас, народ, видишь, сколько?
Я уж сошёл со ступеньки, освобождая проход, но упрямый сын востока отступать не намерен.
– Вон, вон автобус его подошёл! – радостный женский голос.
Но этому детине с бараньим ДНК автобус не нужен, ему нужен… он не раз сказал уже, что ему нужно.
– Панимаешь, Карбунов – прямо, я – сбоку поеду, а там забор, а калёсы у меня ма-аленькие – никак не получаеца, – водитель вежлив и убедителен.
Азиороссиянин – в его глазах вся скорбь, растерянность и безнадёга невинной жертвы многовековой восточной тирании.
ДыКи… ДыКи… Да, как бы это?
Водитель сдался (может, лишь наполовину?):
– Иди, садись. Здесь не пролезешь, в другую дверь. Другую!
Открыл, впустил, а с этой стороны народ в салон всочился наконец-то, расселись по местам, расставились в проходах. Уставший транспорт ухнул, скрипнул, закрылись двери. Динамик хрюкнул и голосом водителя, дипломатично преодолевшего барьер непонимания (будь языковым он или интеллектуальным – не важно):
– Автобус идёт старый маршрут. Но следующий остановка ВРЕМЕННО называется «ДыКи Карбунова».
Двухэтажная кровать
В детстве я мечтал о двухэтажной кровати. Да нет, спать-то мне было где, и даже очень комфортно. Нас у мамы с папой трое сыновей было. Жили в четырёхкомнатной квартире в Ясенево. Каждому по комнате. Огромную (по меркам тех времён) квартиру как многодетной семье дали от нашего любимого Космического завода, которому Ивановы и Лобановы (это родовые ветви по отцу и матери) вот уж несколько поколений, с самого его основания, верой и правдой служат. До сих пор. Переехали из тесного Центра. Я возвращался туда, в Центр, неоднократно. Там длинные пустые коридоры кошками пахли. Но возвращался не за запахами, там ещё были мои друзья. Сейчас уж на Арбате ничего жилого не осталось. Всё скупили. Кто не хотел продавать – незаметно убили.
Ах, я же о кровати… Так вот, ещё до Ясенево были у нас чудесные соседи: Нина и Володя Фомины. Две дочки у них. Одна чуть помладше меня, Ольга, другая, Таня – ещё чуть младше. Мы очень дружили. Семьями. Вместе летом в деревню к нам ездили, на дачу к ним – отдыхать. Деревня наша Петровские выселки под Лебедянью, Липецкий район – шесть домов сейчас и погост на пару сотен могил, на крестах лишь две фамилии, родовое кладбище. Места эти, скажу я вам, завораживающие. Ну, как маленькая Кубань, недалеко от Тулы. Одно плохо – от Москвы далеко. На машине по Новой Каширке пять часов пилить. А я всегда ещё небольшой крюк делал, чтоб через Куликово поле проехать.
Остановиться, встать на берегу Непрядвы и подышать головокружительным воздухом Древней Руси. У нас в Выселках Красивая Меча течёт – это с чего Дон начинается. В Лебедяни он на вид – типа московской Яузы. Дохленький и мутный.
Ну да, я же о кровати… Володя Фомин служил пожарным. Настоящим, не современным МЧС-ником. Имел награды. Не как Шойгу – за нерусскую фамилию или родственные с ВВПутом связи, а за реальное спасение людей. А жилплощадь на четверых, блядь – маловата. Вот он и притащил для дочек из части армейскую пружинную двухэтажную кровать.
Я, как увидел (пацаном ещё был) – обзавидовался. Сразу к Таньке: давай меняться – я тебе руку и сердце, а ты мне место на верхней полке. Всё перепуталось в голове подростка. А с Ольгой у нас детская любовь была. Та, которая до гробовой доски, сопливых слёз и «сам дурак» … но, как сказать?.. Чуть позже. Мексиканский сериал.
Я потом и в армии на «срочке» два года наверху проспал. Сослуживцы мне: «ты же "дед" уже. Какого хрена наверх лазаешь? Положи туда вместо себя "молодого", а то неуставщину нашу позоришь». Идите вы в жопу! Не понимаете вы, что такое детские мечты.
Ольга. Она приезжала в гости к нам уже в Ясенево. Красивая, длинноногая фотомодель (кстати, реально фотомоделью работала). А я был женат уже. Первый раз. Мы стояли на балконе, смотрели на неверное отражение луны в пруду. Я ностальгически курил, она снисходительно вздыхала.
Сейчас. Я купил такую кровать. Они теперь деревянные, красивые и удобные. Купил для своих детей. Не потому, что в квартире места мало, а потому…
Вы знаете… Редко, но бывает. Когда мои разъедутся отдыхать, по делам ли – не важно, а я остаюсь в квартире один… Я сплю не на своей «тахте», я залезаю на верхнюю полку.
Ливийские солдатики
Маленькие такие, по столу пинцетом передвигать надо. Фашисты, РККА, американцы…
– А почему ливийские-то?
– В Ливии делают. Красиво, да?
Не знали мы тогда, что Ливии скоро не будет. Той благословенной странны, африканского оазиса, где реку повернули вспять, напоив Природу, где дороги лучше, чем в Америке и бензин по четыре цента за литр… а солдатики – на столе, взрослые игрушки.
Не знали, что останется от неё лишь хаос, кровь и смерть. И солдатики. Уже не на столе.
Алексей показывал мне свою коллекцию.
– Мы уезжаем. Знаешь, что будет с этим домом?
– Снесут, наверное?
– Да. Здесь будет шикарное аляповатое, кричащее во все стороны здание, с колоннами в сортирах и львами у подъезда. Банк Москвы, например. Забирай солдатиков, оставь мне только того фашиста с биноклем.
– Спасибо…
– Знаешь, почему я люблю пластилин? Он недолговечен. Вот, на столе целый город: дома, деревья, люди. А я прихлопну рукой – и ничего не будет, лишь разноцветная смешная масса. А завтра выстрою новый. Город. И заселю его людьми. Это же как Бог получается. Мы все подсознательно стремимся быть Демиургами… И разрушать, конечно же! Без разрушения старого невозможно созидание нового.
– Но можно выстроить рядом, не разрушая старого?
– Нельзя. Стол ограничен и пространство не бесконечно. Врут нам в школе про Вселенную.
Чужая любовь
Всю дорогу Колька шутил и дурачился, обращаясь ко мне. Но я понимал, что всё это он делает для неё. Она шла рядом, опустив глаза, и слегка улыбалась. Такая вся эфемерная, как призрак, тихая, незаметная. Я иногда искоса поглядывал на неё и тоже незаметно улыбался. Колька, как никогда воодушевлённый, всё веселил, развлекал меня (её)… Напрямую он стеснялся обратиться…
А мы с ней, до того незнакомые, дружно незлобно потешались над его робостью.
Что узнал я о ней за эти тридцать минут? Только её имя. Что мне в ней вообще? Лишь попутная дорога, одна на троих. А с Колькой мы прошли и огонь, и воду. Самый настоящий боевой огонь. И самую неприветливую холодную воду.
Но Колька сегодня в чувствах своих смешон. Она же в безответности своей – Богиня. И я между ними (вот так мы и шли) то ли потенциальный посредник, то ли просто лишний элемент. Но дорога в ту ночь – не Дорога Жизни. Не надо драматизировать.