Страница 23 из 40
— Ну, довольно разговоров, — Яр вернул прежнюю холодную ухмылку. — Дело принципа теперь трон Кощея занять. Он меня лишил всего, что сердцу дорого — отплачу тем же.
— Не надо, — зашептала я, протягивая руку к другу.
Колдун даже бровью не повел. Лишь бросил презрительный взгляд и спешно направился к выходу. Дверь опочивальни с грохотом захлопнулась, я дернулась от резкого звука, из глаз крупными каплями покатились слезы.
Разве могла знать, что такую страшную боль причиню Ярке? Разве могла хоть на мгновение представить, как его сердце от ревности рвется?
Выходило, что я сама в Ярку злобу нечеловеческую да жестокость вложила. Собственными руками сгубила, сожгла и на пепелище станцевала. От мыслей становилось только хуже. Утерев слезы, постаралась взять себя в руки. Как бы не было больно от случившегося, теперь Кощей в большой беде: еще одно горе может случиться.
***
Обошла опочивальню, и надежда на побег умерла, не успев толком зародиться: дверь и окна запечатали могучими заклятьями — мне такое снять не под силу. Кричать толку нет — никто супротив царя, хоть и самозванца, пойти не осмелится. Грозный колдун Яр — опасный супостат. Остается только думать, думать до бесконечности.
День тянулся невыносимо медленно. От каждого шороха за дверью вздрагивала — вдруг Кощей? Все бы сейчас отдала, чтобы не явился за мной.
За порогом опочивальни в очередной раз послышались шаги — на этот раз шли двое. Закусив губу, зажмурилась от страха. Только бы не...
— Быстро пусть ест, — голос Яра глухо покатился за закрытой дверью. — Посуду заберешь и обратно. Надумаешь помочь бежать — удавлю!
— Что ты. надежа-царь. — оправдывался кто-то елейным голоском, — мне голова еще на плечах сгодится.
Шаркая мягкими кожаными сапогами, в опочивальню вошел молодой парень. Простак на первый взгляд, лицо конопатое. В руках крепко сжимал глиняную миску с каким-то кушаньем. Так вцепился в посудину — прямо последняя надёжа. Молодец завертел косматой головой и, заметив меня у окошка, едва уловимо улыбнулся:
— Цаца! — шепот вышел слишком гулким. Видела одно, а слышала совсем другое. Цацей меня мог звать только Потап, но куда тщедушному пареньку в кухонном фартуке до аспида?! Может, я умом тронулась?— Чего вылупилась, как сова на мышь? — заворчал молодец. — Дай обыму! — он торопливо зашаркал ко мне.
— Потап?
Глаза мои действительно округлились знатно. Говор Потапа невозможно перепутать. Только вот как мясистое тело крылатого змея обратилось худосочной, почти мальчишеской фигурой? От удивления не то что обниматься
— слова молвить не получалось. Аспид в человеческом обличье подошел почти вплотную и, сообразив, что лобызаний не будет, сунул мне глиняную миску. Пальцы даже не сжались на круглых боках посудины, звонкий удар — и осколки вперемешку с кашей разлетелись у наших ног.
— И откуда только руки у тебя, цаца?! — зашипел Потап. — Хмырь этот, — он боязливо глянул на дверь, — чего доброго услышит, прибежит порядки наводить.
— Ты как тут? — стряхивая с ног осколки, я понемногу начинала приходить в себя.
— Долго рассказывать. Надо тебя как-то вытаскивать отсюда.
— Яр Кощея хочет полонить.
— Известное дело. Согнал с самого утра всех чародеев столичных в залу тронную — совет держат, как в царство Кощеево попасть. Жрут не в себя, задрался им тарелки таскать. Слыхал, как только Кощей сюда явится, ему цепей накинут булатных по самое горло.
— Что делать-то? — В голове уже мелькали страшные картинки.
— Цаца, я, если честно, хотел тебя выручать. Мне до Кощея дела особо нету.
— Кощей жених мне.
— Кто?!Жених?! — пришла пора Потапа вытаращить глаза.
— Долго рассказывать.
— Я-то думаю, чего они Бессмертного одного без войска в гости дожидаются, а оно вон чего... — аспид почесал лохматый затылок, — любовь-морковь, бес в ребро. Может, Кощей додумается не переть тараном? Пару богатырей с собой прихватит? — Потап с надеждой заглянул мне в глаза.
— С парой богатырей супротив войска Рускальского — гиблое дело, а долгие сборы Кощею сейчас не с руки разводить. Каждый день на счету.
— Идет, хмырь!
Заслышав твердые шаги за дверью, Потап упал на колени и принялся расторопно собирать в фартук осколки миски. Яр заглянул в опочивальню и, окинув взглядом нас с аспидом, завертел ладонью — мол, поживее. Друг мешкать не стал — быстро подскочил на ноги и, едва заметно подмигнув мне, поспешил к двери.
***
На улице раздавался гул людских голосов. Во дворе царских палат многочисленные прислужники спешили по своим делам. Словно не замечая смены государя, народ продолжал исполнять привычные обязанности: девицы таскали ведра с вечерним молоком из коровника, развешивали на веревках стираное белье. Многочисленные мыльни пускали кучерявый дым из труб, пока молодцы ловко кололи дрова для следующей топки. Чародеев в окно так и не углядела — видать, до сих пор думают, как дорогу к Кощею сыскать.
Неволя грызла душу голодным волком. Хотелось выть от безысходности. Не один десяток раз я обходила опочивальню в поисках хоть малюсенькой огрехи в наложенных чарах, все напрасно — двери и окна намертво запечатало заклятье. Отчаявшись, улеглась на мягкую перину и свернулась клубочком. Голова от переживаний разболелась не на шутку, соображать становилось все труднее.
Перед глазами то и дело вставало лицо Яра. Сердце рвалось на две части. Одна обливалась тоской по Кощею, а вторая сжималась от мысли, что бывший друг сохранил хоть каплю добра в душе. Сомнения не давали покоя. Еще вчера уверенность в чувствах к суженному крепким кулаком могла ухнуть по столу, а сегодня, после разговора с Яркой, едва ладошкой шлепнет. Себя казнила за то, что друг натворил. Страшных бед Рускала натерпеться может. Царство Кощеево под натиском ратной силы — не приведи небо! — треснет. А если все решит тепло сердечное? Как знать... сам сказал, что до сих пор надежда у него на любовь мою греется. От таких дум неловко, да мысли в голову без спроса лезли.
Вечерело. В комнате становилось все холоднее. Печь для меня никто не истопил, а попытки ворожить с треском провалились: и тут Яр постарался — лишил возможности колдовать в опочивальне. Завернувшись с головой в одеяло, заходила по комнате, чтобы хоть немного согреться. Ночка, видать, собиралась по-настоящему осенняя. Вон, и ветер завыл тоскливо.
Во дворе зажгли факелы. Закончив суету, прислужники расходились отдыхать. Понемногу остатки вечернего шума растворились в тишине ночи. Тело разбирала мелкая дрожь. Уже плохо понимала — от холода или от переживаний.
За окном мелькнула тень, знакомый шорох крыльев едва задел слух. Крупный ворон беспокойно перебирал когтистыми лапами по резному выступу.
Глядела на жениха, словно завороженная. Птица внимательно всматривалась в мои глаза, задумчиво наклоняя голову. Словно почувствовал Бессмертный, что сердце мое сомнениями поросло. Взмахнул ворон широкими крыльями и сорвался в ночное небо — рта раскрыть не успела. Ох, матушки, куда же он?
Всю ночь прислушивалась, что за порогом да за окнами творится, да ничего не услыхала.
А под утро вздрогнула от криков бранных. В палатах царских бой нешуточный разыгрался. Пол под ногами заходил от грохота, в воздухе запахло колдовством —сошлись в битве Кощей и чародеи Яра. Множество голосов, стонов и обрывки речей — все, что слышно было. Прижалась к двери и зайцем дрожала. Стихло. Ни шороха, ни вздоха. И я не дышала, пока лязг цепей не убил слабую надежду.
***
Появление Яра ждать не заставило. Колдун вошел в окинутую первыми лучами солнца опочивальню. С довольным лицом, легко улыбаясь, он держался за рукоять меча на поясе.
— Ни свет, ни заря выспалась, Василиса Дивляновна?
— Убить пришел? — я зло глянула на самозванца.
— Нет. — Ответный взгляд заставил меня отвести глаза. — С серьезным разговором к тебе пожаловал. Выслушаешь? — зачем-то поинтересовался Яр.