Страница 10 из 40
Сновидения сбивались в кучу, то и дело прерывая хилую дремоту. Измучив себя и перину, окончательно оставила надежду на крепкий сон. За окном в свете дворовых факелов холодными искрами сверкал первый снег. Диво. Не бывало на землях Рускальских холодов так рано, а в царстве Кощея снег валит в начале осени. С детства любила зиму за сугробы мягкие, за морозы трескучие. Растопишь печь, руки подставишь, и так хорошо делается. Волшебное время. Всегда мало зимы было, слишком скоро капель петь начинала. Народ теплу рад, солнышку носы подставляет, веснушки на лицах расцветают, а мне тоска по стуже.
Завернувшись поверх рубахи в тяжелое одеяло, отыскала за печкой валенки. Сна все равно не дождусь, так хоть душу успокою — посмотрю на первый снег.
Во дворе, освещенном не одной дюжиной трескучих факелов, царила волшебная ночь. Тишина с ароматом молодой зимы игриво защекотала ноздри. На припорошенном снегом крыльце, скрестив ноги, удобно устроился Кощей.
— Не спится, Василиса Дивляновна? — колдун обмахнул припорошенную ступеньку, предлагая сесть рядом.
— На новом месте тяжело уснуть, — сильнее укутавшись в одеяло, приняла приглашение жениха.
— Тяжело спать, если душа не на месте. А уж новое оно или старое — дело второе. Не мил тебе дом мой, или я не мил стал? — колючий взгляд Кощея угодил прямо в сердце.
— И дом мил, и ты, — смущаясь собственных слов, смотрела под ноги, — только не такой нашу жизнь представляла.
— Прости, голубушка, — суженный тяжело вздохнул, — но таков есть. В затворниках и так задержался. Обрек народ на три столетия сна. Тяжко привыкать к новым укладам будет. Как ни верти, а с Рускалой царству Кощееву придется локтями толкаться. Если не готова меня царем принять, сама царицею стать — пойму.
— Поймешь и отпустишь, — обида взяла за душу, — а сам, вон, на девице Первоградской женишься. Заживете
— ух! Она, поди, лучше меня с чином справится — не сельская девка.
— Так в ней дело? — колдун удивленно поднял брови.
— Хоть бы и в ней, — буркнула я.
— Вот я дурак старый! — Кощей с чувством хлопнул ладонью по лбу. — Да и ты хороша, душа моя Василиса. Зачем Тишку поддержала, зачем сказала, что оставить девицу надобно?
— А как не поддержать было? Думать теперь надо не только о себе. Кто тебя уважать станет, если слова сдержать не можешь? Назначил дань — будь добр принимай. Иначе баламут какой-то, а не Кощей Бессмертный.
— Хорошей царицей будешь. — на лице жениха заиграла довольная улыбка. — Не переживай, душа моя, как только облетит свет новость о нашем супружестве, стану с Гороха дань золотом брать. Только надо решить, как быть с девицей этой. Можно, конечно, вернуть в Первоград, обождав немного. Мол, ваша невеста чудо как хороша, но сердцу не прикажешь. Да только есть одна заковырка...
— Рассказывай, — почуяв, как в холодном воздухе запахло тайной, я поежилась.
— Не Рускальским духом от девки пахнет. Что Горох удумал — не ведаю, но подослал ко мне как есть непростую невесту. Надо выведать, кто такая.
Вот это поворот на нашем тракте! Да если бы не Кощей, кормить Гороху землю потрохами! Колдун Рускалу от самозванца избавил, надежу-царя из темниц достал, на трон обратно усадил, только разве корону заботливо не поправил на макушке. А теперь, когда в столице зашумели — Бессмертный на место вернулся, царствовать будет — он решил свинью под порогом оставить? Хорош самодержец, и благодарность под стать.
***
Остаток ночи спалось спокойно и крепко. Развеял Кощей мои мысли нелегкие о сопернице. Пыл ревности сменился любопытством — кто такая девица, чего удумала? Царь-батюшка приказ отдал с невесты глаз не спускать, стражи прибавил у ее терема. Чуть оступится красавица — известно станет. Там и разберемся зачем пожаловала.
На завтрак в трапезную не шла — летела. Хоромы заливало утреннее зимнее солнце. Прислужники хлопотали по хозяйству: мужики подкидывали дров в печи, девушки сновали из кухни с блюдами к завтраку. Пока дошла, думала слюной ковры испорчу — так пахли яства, что не передать.
Широкий зал трапезной грузно венчал дубовый стол. Девицы ловко расставляли еду на узорчатую скатерть, весело перешептываясь. Кощей занял место во главе стола и с удовольствием наблюдал, как рой пчелок- прислужниц заботливо готовит все к завтраку.
— Василисушка, душа моя, — жених выдвинул стул рядом с собой, — что же застыла на пороге? Проходи скорее, дай поближе поглядеть на красу твою.
Слова Бессмертного теплым потоком хлынули в уши, дурманя голову. Умеет суженый угодить, словом добрым, взглядом нежным. Наряжаться сегодня не стала. Надела рубаху до полу потеплее, подпоясалась, да косу наскоро сплела. Спешила к царю-батюшке.
— Хорошо ли спалось тебе. Василиса Дивляновна? — Кощей любовно прильнул губами к моей щеке.
— Лучше и не может быть, — в ответ на ласку я легко коснулась руки жениха.
— Отведай, матушка-царица будущая, — с доброй улыбкой девица-прислужница сложила стопку румяных блинов на мою тарелку. — Сметанкой сдобрить?
Живот приветливо заурчал, но ответить царское твердое «да» не успела. Девушка тихо ойкнула и поменялась в лице, глянув в сторону дверей.
На пороге трапезной, гордо вскинув пухлый подбородок, встала Первоградская невеста царя-батюшки. Откуда только красоту такую ветром принесло в хоромы наши! На лице соперницы пером гусиным чернилами свежими написано — клад, сокровище несметное. Коса тонкая, а не меньше дюжины лент атласных вплетено. Зато грудь наливная из платья выскакивает — хоть тут природа не обидела. Павой шагает, являя скромным взглядам собравшихся стать царицы будущей. Куда же страх перед Кощеем выветрился? Еще вчера стояла, вздохнуть боялась.
— Как вкусно пахнет! — гулко заявила девица, провожая взглядом прислужницу с очередным блюдом, и бодрее зашагала к столу.
— Угощайся, гостья дорогая, — Кощей жестом указал на свободный стул поодаль от нас.
— Благодарю, царь-Кощей, — соперница, сощурив синие глазища, хитро уставилась на колдуна, — только чего же так далеко от себя усадил? Или стесняешься?
— А ты, погляжу, не боишься уже, — рассмеялся Бессмертный. — Еще вчера слова молвить не могла, имени назвать не решалась, а сегодня ближе сесть хочешь.
— Леший попутал. — девушка зачерпнула каши из горшка и смачно плюхнула себе на тарелку. — Ночь пережила, пригляделась: не обижаешь вроде, комнату хорошую выделил, в темницу не бросил, в жабу не превратил.
— Пока не превратил, — кивнул колдун.
— Меня Буяной величать. — игривым тоном назвалась девица, пропустив мимо ушей замечание жениха.
— Кто я такой — ты знаешь, а это невеста моя — Василиса Дивляновна, — Кощей одарил меня ласковым взглядом.
— Ничего, — бойко заявила пухлощекая, — это дело поправимое.
Ароматный блин предательски встал в горле. Голову бы ей поправить, чтобы скромнее сделалась. Борясь с комом в глотке и желанием тотчас нашептать чан с кипятком для дорогой гостьи, подбирала слова радушные.
— Поведай, краса-девица, чем в столице занималась? — сделав глоток ягодного настоя из деревянной кружки, наконец, смогла говорить.
— Дочка казначея я, при царе отец служит. И я в палатах царских живу. Так что, государь, ты не подумай — я не из чернавок каких, — Буяна кокетливо поправила тонкую косу.
— А что же тебя казначейскую дочь мне — душегубцу — отправили, не пожалели? — удивился колдун.
— Точно мне неведомо, но поговаривали, что царь Горох хотел тебе угодить. Угодил ли?
— Угодил? — передразнивая Буяну, я уставилась на Бессмертного.
— Поживем — увидим, — еле сдерживая улыбку, государь опустил взгляд в тарелку.
Так проголодалась, что даже самодовольный вид соперницы не испортил аппетит. Наелась от души. Стряпчие у Кощея — настоящие мастера.
— Трапезу без меня заканчивайте, — колдун встал из-за стола, — дела царские ждать не могут. Тебя. Буяна, после в опочивальню проводят. Не серчай, но для твоего же покоя так лучше будет. Мои терема — не чета Гороховым, всякое приключиться может. И ты, Василиса Дивляновна, отдыхать отправляйся.