Страница 13 из 18
– Но как мне найти Свиннака? Я не знаю, где он скрывается.
– Рагнер говорил мне про вонючего деда. Ее деда. Он, я уверена, знает, где градоначальник: не зря он ночует один в пустом доме. Это какой-то зеленый дом с фонарной башней, сразу за Судом – не думаю, что таких много.
Гюс поднял глаза.
– Я знаю этот дом, – задумчиво проговорил он. – Там была неплохая съестная лавка. Я туда заходил, когда ждал Свиннака в Суде и был голоден.
– Поезжай сразу туда. Я дам тебе письмо для градоначальника. Ее саму вези в бывший большой дом: уверена, король Ивар будет там через триаду часа. Если градоначальника нет в городе, то король сам ее спрячет до его появления. Всё будет просто. Людей в ратуше сейчас мало. Геррата уйдет отдыхать к своему повару на чердак, Хельха будет днем с Ольвором, раз ночью они в разлуке. Решайся. Это твоя возможность отплатить ей. Разве ты не этого хотел?
Гюс очень желал отплатить девчонке, что унизила его, сломала жизнь ему и его тетке, но он трусил – видение приближающегося Ортлиба Совиннака на крыше хлебной кухни его по-прежнему ужасало: как и тогда он был готов бежать со всех ног, если такое повторится.
– Рагнер унизил ее супруга, – словно прочитала его мысли Соолма. – Так, как это делает Рагнер, это весьма больно. Ты будешь полезен этому человеку – ты ведь так много знаешь обо всех нас. Не переживай – убьет он тебя не раньше, чем Рагнера. А этого не случится.
– Заговоренный он, что ли?
– Он Лодэтский Дьявол. А Дьявола нельзя убить, как и Бога.
Гюс ухмыльнулся и сказал:
– Согласен – я испытаю свою удачу и сделаю это… И вот что, Соолма, своего Дьявола ты, конечно, любишь, но и Свиннак не менее опасен, поверь. Его можно пригнуть, как это уже сделал герцог, благодаря шлюхе, но когда Свиннак разгибается, то сам Дьявол должен его бояться.
– Посмотрим, – ответила Соолма и в знак договоренности выставила полусогнутые руки.
Гюс приложил свою левую ладонь к ее правой – и получился крест. Эмильна перекрестила ладони с ними обоими – они образовали кольцо и сжали пальцами руки друг друга – так в Меридее заключались торговые сделки: считалось, что предатель креста, нарушитель клятвы, получит наисуровейшую Божью кару.
– Гюс, – добавила Соолма, разжимая пальцы, – даже не думай что-то ей сделать. Супруг должен принять ее невредимой, иначе он откажется помогать королю. Если не боишься возмездия свыше и думаешь обмануть меня, – сузила эта свирепая лицом меланка свои черные, с яркими белками глаза, – то знай: я нашлю на тебя змеиную болезнь.
Трусоватый Аразак невольно поежился, кисло улыбнулся и кивнул.
________________
Маргарита проспала всё утро и встала с постели за полтора часа до полудня. Она искупалась, надела зеленое платье и только закончила покрывать белым платком голову, как Гёре принес ей второй завтрак. Вместе с Айадой они подкрепились пищей. С тех пор как дертаянская волчица стала есть из ее рук, девушка перестала ее бояться. Однако гладить себя Айада пока едва позволяла и неоднозначно относилась к Маргарите: ревнивая, как законная супруга, собака не понимала, почему хозяин предпочитает всё время проводить с пришлой незнакомкой, пренебрегая ее обществом, отгораживается завесой красного балдахина и уединяется на часы с двуногой особой, которая не может ни бегать так же быстро, как она, Айада, ни кусаться. Но преданная Рагнеру собака, переступая через собственное недовольство, послушно ему служила и старалась угодить – в этом она напоминала Маргарите Соолму.
После Маргарита пошла прогуляться с Айадой, но в коридоре решила ненадолго заглянуть к брату Амадею. Утопая в своей грешной любви и опасаясь упреков из-за блудного поведения, она не навещала его со дня своего рождения, то есть уже целых пять дней. Дверь оказалась незапертой. Лорко сидел на подоконнике. При появлении Маргариты он собирался молча выйти, но девушка его окликнула:
– Здравствуй, Лорко, я так рада тебя видеть.
Парень опешил и развернулся. Зеленоватые глаза в желто-зеленой тени синяков забегали.
– Привет, – несмело сказал он.
– Мне Рагнер рассказал о том, что ты вытворял.
Лорко смутился, думая, что она имеет в виду его стычку с герцогом в зале собраний.
– Я так смеялась, – продолжала Маргарита. – Особенно про розыгрыш Эорика в бане с плащом-невидимкой. Ты – это нечто!
Лорко смутился еще сильнее.
– А еще он рассказал, какой ты храбрый. Он говорит, что ты мог бы меньше набить шишек, если бы только… не обижайся, прошу, больше слушал, а не болтал всё время. Зато он еще называет тебя самым везучим человеком из всех, кого знает.
– Да, есть такое, – пробормотал парень, поглядел на нее исподлобья и по-доброму улыбнулся – шутовское лицо преобразилось и стало обаятельным. – Я пайду, болтайте… Амадюля, – Лорко прощально махнул рукой священнику и исчез за дверью.
– Амадюля? – удивилась Маргарита, садясь на стул перед кроватью праведника.
Брат Амадей спустя двенадцать дней лечения выглядел вполне здоровым, непривычно румяным и необычайно чернобородым; волосы на голове тоже выросли и падали уже до середины его груди.
– Мы подружились, сестра, – ответил брат Амадей. – Ему стало не с кем общаться, как и мне.
– Простите, пожалуйста, что не навещала вас, – виноватым голосом проговорила Маргарита. – Просто…
Праведник тепло усмехнулся ее розовеющим щекам.
– Я не в упрек, сестра. Я вовсе ничего такого не имел в виду.
– Я так счастлива, брат Амадей, – нежно улыбалась девушка. – Так счастлива… Не надо ничего говорить о том, что я опять поспешила… Я знаю… Но после того, что со мной сделал сын Совиннака, я не думала, что когда-нибудь смогу быть прежней. А сейчас я даже лучше, чем была, – звонко рассмеялась она.
– Я рад, – сказал брат Амадей. – Я должен был бы осуждать твой новый и уже осознанный грех, но понимаю и не буду упрекать, сестра: ты не замужем и не нарушаешь священных клятв, а герцог Раннор – рыцарь…
Они немного помолчали.
– Как вы, брат Амадей? Выглядите вы очень хорошо!
– Да? Это так? – провел рукой по своей отросшей бородке священник. – Я хоть на себя похож?
– Не очень. Вы даже пополнели. Я могла бы вас не узнать. Так как вы?
– Хорошо, очень хорошо. Рана почти затянулась… Я уже пробую ходить на своих искалеченных ногах. Недолго пока, но с каждым днем всё больше. Скоро гулять буду… С палочкой, как старик! Да я и есть старик для тебя, да, сестра? Мне уже тридцать девять. Вот уже три года, как часы жизни пошли в обратную сторону, и я начал стареть.
– Вы вовсе не старый, – помотала головой девушка. – И, прости меня, Боже, весьма красивый! – засмущавшись, встала она, а праведник шире улыбнулся. – Я зашла на минуту: с Айадой гулять надо, – показала она на собаку, сидевшую подле стула. – А то она терпит. Я к вам чуть позднее еще зайду… Зайти сегодня?
– Да, приходи обязательно. Как я понимаю, ты не желаешь притворяться женой Совиннака. Надо всё хорошо обсудить.
Маргарита кивнула и вышла с Айадой из комнатки. В коридоре она улыбнулась Лорко и хотела удалиться, но он ее остановил:
– Погоди, – попросил он. – Я сказать хочу… Ента я цурьезна сказжу, не смейся, – вздохнул рыжеватый парень, раскрашенный зеленым вокруг глаз и невольно вызывавший улыбку. – Праасти меня, – тихо произнес он. – За вся. Ну за то, дча трогал тябя… И за то, дча глядел… за то, дча гаварил… Я и перяд всёми на калени вцтану и повинюся – ты не сомненивайся. Амадей гаварит, дча и кароли вцтают на калени пяред дамами, оттага ча ръыцари. Ну коль уж дажа кароли, то и мяне не зазорное… Но малость позжа, а то герцог решит, дча я цдался – не вынес пуштяку… Он меня уважать перецтанет… А биться в бою я всё равное пойду. Сбёгу, огрябу, но пойду. А посля и повинюся за та, дча балтал про тябя, – слегка улыбнулся он. – Я и правда… чуцтва к тябе мел. Со мною так всёгда, – шутовской рот снова расплылся, а в зелено-карих глазах появились искры. – Кады я любляюсь, то делаюсь дурным… Вот и вся, дча я хотел сказать… Ну ащя то, дча я сам втащу каму угодно, коль дча пра тябя услыхаю. Амадей мяне сказал, какавая ты… цветлая и добрая. Ча он видал, как ты вся цветом сиаашь! И уж не обижайся, набила бы меньшею шизшек, – рассмеялся он, – коли бы слухала разуму, а не сердцу. Зато как раз патаму ты и добрая. Он гаварит, дча ты удвитяльна – пережидь стока бедов и не одчёрстветь, не созлобиться… Коль краткое, ты – как горшочак золоту, да ащя эка дика краса! И тябя незя не люблять – ента ужа я сам так сдчатаю.