Страница 11 из 13
Все они – следование истине (Сократ), абсолютному благу (Абеляр), идее богочеловечества (русская философия) – стремились объединить божественные, трансцендентные и человеческие энергии в исходе от материальности мира, противопоставлялись смерти и времени, подразумевали управление духом, онтологическое восхождение человека. Историческое исследование полаганий о должном, а не о существующем, именно в условиях отсутствия каких бы то ни было онтологических ориентиров, условиях «осужденное™ на свободу» могло бы послужить созданию карт тех невидимых земель и маршрутов, которыми, собственно, и идет человек.
Это философские полагания, философии как практики заботы о себе. Философская позиция является позицией, способной к таким полаганиям. Для самоопределяющегося же сама идея, полагаемая на место должного, может быть не им «узрета». Важно, что он сам ее туда полагает. То есть самоопределяющийся может не быть философом. Полагание должного никогда не соразмерно полагающему. Наоборот, «какой мерой вы мерите, такой будет отмерено и вам». Но важно то, чтобы эти полагания соответствовали своему месту: быть предельными полаганиями.
Полагание новых горизонтов человеческого может осваиваться в разных практиках, в том числе в экономических, политических, в искусстве, в мыслепрактиках – чисто в исследовании, проектировании. Но освоение заходит в тупик, если средства оказываются несоразмерными. Стараясь приблизиться к решению проблемы свободы и самоопределения, современный человек впадает в две крайности – психологизация и технологизация.
Психологизм – это наследие тоталитаризма, реакция на него – уход в свой внутренний мир и закрытие всех дверей, типичное дитя времени, в котором человеку не оставлялось никакого легитимизированного приватного пространства. В момент, когда тоталитаризм отступает, реакция дает рецидив – открытость. «Я – это мой внутренний мир» – флаг психологизма. Отсюда и многие характерные явления эпохи – публичная манифестация собственной персоны, охраняемая как ценность, и забота о ней, возведенная в абсолютный абсурд. Именно эту черту эксплуатируют перекошенная экономика, истеричная политика, экстравагантное искусство, миксы мыльных опер и мыслепрактики, вынужденные их поддерживать. Выросший из восточноевропейского тоталитаризма или западного индивидуализма человек не знает, что такое «внутренняя форма», «внутренняя сущность», но хочет, чтобы все узнали, что такое его «внутренний мир». Повышенным вниманием к личности как к тому, что есть, а не к тому, что должно быть, страдает и наше стряхнувшее бремя несвободы образование: экстра-внимание к внутреннему миру ребенка, его суверенности, самореализации, понимаемой как реализация некоторой самости. Самоопределение обсуждается и трактуется ни больше, ни меньше как выбор относительно себя: чем я хочу и могу заниматься в этой жизни.
Машинообразность и технологизированность окружающего мира способствовала тому, что идея предназначения, призвания, дела жизни стала трактоваться как предзаданность к определенному типу деятельности. Технология распространила свои претензии на пути свободы и самоопределения, проложив рельсы образования и подготовки, создав искусственные лабиринты ориентации, наподобие луна-парков. Школа самоопределения из метафоры стала реальной педагогической технологией. Человек, сознательно избравший определенный вид деятельности как предельную категорию выбора, выносится в идеал образовательных концепций. Фигурой идентичности маргиналов от деятельности становятся не безликие профессионалы, а «сделанные» супермены и суперледи. Но не идти наезженными путями они тоже не умеют. Идея свободы от деятельности неуютна.
Не воспитав себя к внутренней свободе, наш современник претендует на внешнюю и рвется к политической. Что хуже всего, ошибочно переносит восполнение своих дефицитов на способ образования и воспитания нового поколения. В начале XX века Штайнер ужасался инновациям в педагогике, исходящим из положения, что школу надо построить примерно так же, как должны жить взрослые в социальном организме. Сейчас многие инноваторы от педагогики безграмотно повторяют те же ошибки, пытаясь помимо воспитания в ребенке чувства авторитета сразу вручить ему в руки бразды демократии, забывая мудрые предостережения Сократа Алкивиаду, останавливающего того на пути в собрание. Инфантильная вера в ребенка как в того, кто может создать Царство Божие на земле, игнорирует воспитание в нем представления о таковом. Свобода трактуется как свобода отношений, коммунальная; право как вещь, а не принцип: ошибка реефикации заключается в том, что само по себе приписывание кому-то права отношения к другому как к свободному заменяется представленной возможностью свободно себя вести. Мнение о том, что если свободы раньше не было, то для того, чтобы она появилась, ее надо (можно) дать, – это ошибка логики, закрепляемая в новых технологиях власти и образования.
Философская тема свободы как испытания, которого не выдержал человек, как покинутости в свободе, как того, что «настолько отлично от творения природы человека, что овладеть ею можно только постепенно…», как пути «к тому, чего в принципе нельзя знать», – слишком сложная канва для игры.
Нельзя спроектировать самоопределение, поиграть (play) в него, но можно научить работать с должным на уровне выхода к тем экзистенциальным перекресткам, предельным вопросам, которые актуальны во время образования…
Образовательную задачу, связанную с проблемой самоопределения, можно было обозначить как умение пользоваться принципом самоопределения или рамкой самоопределения в выстраивании представлений о мире, о себе и планировании своих действий.
Отдельная задача – проследить осуществление самоопределения, самоопределения в образование. Сенека дважды становится на путь воспитателя: один раз он наставник Нерона, второй – Луцилия. И дважды – на путь политика: один раз еще будучи в сенате, второй раз – как советник Нерона. Если в период его нахождения при Нероне не понятно, был ли он прежде всего политиком или политика была сферой его деятельности, то в конце жизни он самоопределяется чисто в образование: пишет письма Луцилию с тем, чтобы эти письма прочли и еще многие луцилии, а позицию занимает писательскую. Христос – образ учителя для всей христианской педагогики, начиная от Климента Александрийского и заканчивая Зеньковским, только регион его учительства больше, чем у Сенеки. Коменский был по преимуществу культурным политиком, педагогика была одной их сфер его деятельности. Штайнер – духовным вождем…
Следуя системодеятельностному различению региона самоопределения, сферы мыследеятельности и занимаемой позиции, можно провести интереснейшие исследования историй самоопределения. Кто оставляя след в педагогике, в истории образования: вследствие какой деятельности и какой след? То, что при жизни кажется нам регионом пространства, странным образом превращается после смерти в регионы времени…
Еще один «предмет» антропогогического исследования – это события и событийность самоопределения.
Что делал Иисус Христос в пустыне? Искал ответ на вопрос Иоанна Крестителя, не мессия ли он. Пост и искушение было событием великого кризиса и духовного прозрения в истину. Три искушения проходит он. Первый раз Дьявол обращается к телесной природе Христа – чувству голода. Второй раз – к желанию славы, душевной несвободе человека. В третий раз испытывает бескорыстие его веры, обращаясь к духовной природе.
Ситуация самоопределения Сенеки. На смену республике пришла империя. Если внутри республики каждый, радея о счастье целого, тем самым заботился о себе, то теперь должен был сам искать линию поведения. Возникает необходимость согласовать индивидуальное и общее благо. Вся жизнь Сенеки полна перипетий самоопределения: ссылка на Корсику при Клавдии, самостоятельное отстранение от общественной жизни при Нероне. Сенека ввел в стоицизм понятие совести как понятой разумом и пережитой чувством нравственной нормы. В конце жизни идея долга перед самим собой сменяется у него долгом пред вселенским сообществом богов и людей. «Если фортуна возьмет верх и пресечет возможность действовать, пусть он не тотчас же бежит – нет, пусть он с выбором отыщет такое, чем может быть еще полезен», – пишет он Луцилию. Философия Сенеки – рефлексия его практики в поисках пути примирения нравственной нормы и служению человечеству.