Не боец

На каждом развороте – сотни фамилий. Отдельный лист без пары – вложенный список пассажиров разбившегося авиалайнера. А кроме смертей и увечий – разрушения: упавший мост, оползень, накрывший оживлённое шоссе, остановка движения токийской подземки из-за затопления трёх станций… Вот так почитаешь – и депрессия гарантирована… Если бы, конечно, они только такой подачей материала ограничились. Не ограничились.

«Движение восстановлено за двадцать часов» – это где оползень накрыл шоссе и утащил полотно дороги вместе с попавшими под удар стихии машинами вниз по склону. «Организован оперативный объезд, работы по восстановлению моста заняли три дня» – это уже про мост. «Пассажиров метро с извинениями эвакуировали, препятствия на пути движения составов устранены в течении трёх часов». «Повреждения, нанесённые цунами инфраструктуре прибрежных районов, полностью ликвидированы за две недели». «Детский развлекательный центр, сильно пострадавший в прошлую субботу во время теракта и последовавшего за ним пожара, вновь открыл свои двери для приёма посетителей».

Да, вот теперь мне стало ясно, почему раньше никак не получалось твёрдо поверить в эту реальность. То, что я видел в госпитале и соседних с ним кварталах, выглядело слишком… мирно. А я ведь ещё в родном мире читал про феноменальную скорость, с которой японские дорожники, строители и муниципальщики умеют восстанавливать разрушенную в ходе стихийных бедствий инфраструктуру. Две фотки: тотальная разруха после цунами с закинутыми на остовы домов кораблями, и через месяц – ни следа бушевавшей стихии! Правда, что ещё более поразительно – туда возвращаются жить люди.

Знаменитый японский менталитет – это не только поклоны, кимоно и исполнительность, но и какой-то запредельный по европейским меркам фатализм и совершенно особая жизненная философия. В последней нет, например, европейского почитания древностей: снести развалины десятого века и построить на их месте из стекла и бетона отель для туристов, обозванный «замком феодала» – в порядке вещей. Причём что сами владельцы отеля, что его гости-японцы вас просто не поймут: что такого-то? Ведь лучше стало.

Коренное население Хонсю, самого большого острова Японского архипелага, недаром многие века жило в домах со стенами-сёдзё из бумаги и тонких реек и практически без мебели. Тепло не держат, в лучшем случае от ветра защищают, но во время землетрясения такое жилище можно покинуть, не ища дверь. И восстановить за день-два буквально из ничего. И так – раз за разом, спокойно поднимая из руин свою жизнь и не обращая внимания на соседей, которым повезло меньше. Ну как тут не стать фаталистами?

Конечно, надо понимать, что мои дилетантские рассуждения о японцах – это что-то вроде попытки узнать среднюю температуру по больнице, причём не различая больных и врачей. Люди – разные, менталитет тоже может проявляться по-разному, да и в современном обществе никуда не деться от влияния культур других стран. Потому в местном обществе, мягко говоря, не всё гладко: кто-то ненавидит пришлых, кто-то – сверхов, а кто-то просто пытается нажиться за чужой счёт, как бандиты из якудзы. Причём если одни соизмеряют аппетиты, то другие готовы крушить направо и налево всё, что под руку попадёт. Однако…

Факт остаётся фактом: гражданское общество не просто местами уцелело – оно доминирует. Школы работают, города не напоминают лунный пейзаж, есть электричество, вода и канализация. Одарённые, поехавшие крышей или потерявшие контроль над даром методично выпиливаются, как и террористы, бандиты и прочие угрозы, справиться с которыми в человеческих и даже нечеловеческих силах. Те же гокудо, организованная преступность, что характерно, вынуждены прятаться за благолепные фасады, а не устанавливать свои права на захваченных территориях в открытую.

Скажу откровенно: я даже порадовался бы, что меня занесло именно сюда, если бы не одно «но»: именно мне придётся идти в самый натуральный бой, защищая социальную стабильность и процветание. Причём – с голыми руками! И если раньше я наивно полагал, что у меня есть около года придумать хоть что-то, то вчерашние события показали – нет. Фигня случается, и произойти это может в любой момент. Хочу я или не хочу – надо с этим что-то делать, и начинать вот прямо сейчас. Времени, считай, нет. И японского фатализма, позволяющего спокойно к этому факту относиться и продолжать учиться как ни в чём ни бывало, у меня тоже нет!

– Чего припёрся… Как там тебя… Йоширо? – «образцово-вежливо» встретил меня в штабной комнате Ишимура. – У вашего класса день Отряда послезавтра.

Надо же, запомнил уже. Судя по заваленному бумагами столу тайчо, я заглянул на огонёк не вовремя. Но – не мои проблемы.

– Устав ОССС, – не стал мямлить я. – В библиотеке не дали на вынос, а я хочу прочесть его до начала службы.

– Ботаник, штоле? – сенсей стянул с переносицы узкие очки без оправы и посмотрел мне в глаза. – Мы будем разбирать Устав параграф за параграфом, пока он не уляжется в ваших дырявых головах. Так что успокойся и иди отсюда… на уроки.

– Извините, но я всё-таки вынужден просить то, за чем пришёл.

Пришлось сделать два поклона за одну фразу, один ниже другого: такие правила вежливости. Нужно извиняться через слово, пытаясь настоять на своём или прося что-либо, и на каждое «простите» обозначать поклон. Иностранцу и в голову не придёт, что двое японцев, непрерывно кланяющиеся друг другу, и то и дело причитающие «сумимасен»[28], на самом деле жарко спорят, отстаивая свои позиции!

– А ты – настырный, – было взявшийся за очки мужчина вновь поднял взгляд, разглядывая меня словно какую диковинку. – Ну ладно. Не знаю, чем это тебе может помочь – всё равно будешь со всеми вместе заниматься, нет у меня возможности индивидуальный подход к вам устраивать.

– Спасибо! – прижав пахнущую свежей типографской краской книжицу в мягкой обложке к груди, поклонился я.

– Всё? Иди уже тогда… Хех, чудило.

Последняя реплика долетела мне в спину и заставила поморщиться. Слова «а вы точно педагог в школе?» так и просились на язык, но я, разумеется, сдержался. Не хватало настроить против себя человека, способного в буквальном смысле при желании отправить меня на верную смерть. Вроде, конечно, Ишимура не такой… Но проверять – не буду.

Синдзи со всех сторон осмотрел шарик рисового пирожного и со вздохом отправил в рот. Нет, сладость была на вкус вполне себе, моего приятеля не устроил размер. Ам – и нет.

– Может, по булке ещё? – я намекающе постучал по пустой тарелке.

На самом деле, порция в интернатской столовой позволяла наесться – во всяком случае мне и подавляющему числу других старшеклассников. А вот широкоплечий мечник выше меня на полголовы страдал – явно привык к более плотному рациону.

– У поворота в конце квартала около швейной фабрики лоток со сладкими блинчиками выкатывают… – едва не пустил слюну парень, но тут же опомнился. – Я до следующей степухи – на мели.

– Блинчики, говоришь? – я сделал вид, что задумался. У самого с деньгами напряг, даже с такими копейками – уличная еда здесь недорогая. Но ради дела… – Покажешь, где? А я – угощаю.

– Замётано!!!

К моему удивлению, сладкие блинчики оказались чем-то вроде шаурмы: в тонкий блин на манер кулька заливался крем и засыпались кусочки фруктов, вываренных в сахаре. Пришлось, правда, отстоять короткую очередь, сплошь состоящую из молодых женщин – у меня даже мелькнула мысль, что Синдзи вовсе не за блинами так подорвался и всю дорогу едва не бежал. Но подозрения развеялись, стоило нам занять лавочку в микроскопическом сквере напротив фабричного забора: редко увидишь, чтобы человек так самозабвенно жрал!

– Уф-ф! – потерев живот, экс-кендоист откинулся на спинку скамейки, блаженно прикрывая глаза. – Хорош-шо… Спасибо за угощение, друг! За мной не заржавеет.

– Дивное местечко, без тебя бы о нём не узнал, – улыбнулся я в ответ. Я, конечно, догадывался, что поговорка насчёт пути к сердцу мужчины через желудок появилась не на пустом месте, но вот так наглядно получить подтверждение не ожидал. Один десерт – и уже друг, н-да. Что ж, тем проще. – Признаться, я вообще плохо в городе ориентируюсь… Может, ты случайно знаешь, где можно оружие для выездов в составе Отряда достать или заказать? А то, сам знаешь…

28

Сумимасен (яп.) – простите! (в буквальном смысле – «мне нет прощения!») Когда-то давно самурай после такого «прости» делал себе сэппуку (то есть реально констатировал действием, что не может жить не прощённым). Но сейчас изначальный смысл затёрся совершенно, и «простите» реально используется по любому поводу в качестве обозначения вежливого обращения к собеседнику. А вот если японец реально хочет извинится, он скажет «гоменасай!»