Страница 8 из 17
Лора нахмурилась. Подтверждались многие ее опасения. Между семьей Маруа и ее дочерью существуют не только официальные отношения опекающих и опекаемой, но и прочная эмоциональная связь, и с этим придется считаться.
– Ты много работаешь, дорогая, – заметила она. – В придачу ко всему тебе приходится постоянно репетировать.
– Я так люблю петь, что это мне не в тягость. Я репетирую в каньоне, мы ходим туда с Шарлоттой.
Эрмин встала. Пригладив волосы руками, она села за стол. Количество пищи поразило ее.
– Но этого хватило бы на шестерых! – воскликнула она.
Здесь были и кексы, политые кленовым сиропом, и золотистые тосты, и бриоши, и креманки с разными сортами варенья, и масленка, и кувшинчики с молоком и сливками… Рядом с кофейником и сахарницей стоял чайник.
– Апельсиновый джем очень вкусный, – сказала Лора. – Ешь, дорогая. Кто такая Шарлотта?
Девушка налила себе кофе и взяла бриошь.
– Этой девочке восемь с половиной лет. Ее родители снимают дом у главной дороги. Шарлотта постепенно теряет зрение. Похоже, это болезнь. Ее мать больше не может ходить, поэтому о девочке забочусь я. Она приходит в школу слушать уроки, ведь читать книги не может.
– Это очень благородно с твоей стороны, дорогая. У тебя доброе сердце. И доказательство тому – то, что ты меня простила.
Эрмин ласково улыбнулась матери. При свете дня она заметила морщинки в уголках ее глаз и седые пряди в волосах. И все же молодая женщина казалась ей очень красивой.
– Мама, я всегда любила тебя, даже тебя не зная! А со вчерашнего вечера люблю еще сильнее!
– О, как приятно это слышать, – прошептала Лора, и ее глаза наполнились слезами умиления.
Оживленная и грациозная, она подбежала к Эрмин, чтобы обнять и поцеловать ее. Потом, улыбаясь от переполнявшей ее радости, она вернулась на свое место.
Эрмин и Лора взяли по тосту, намазали их маслом и вареньем. Через открытые окна в комнату проникали шумы города – рокот автомобильных моторов, лай собак, сигналы клаксонов. Издалека донесся гудок парохода.
– Роберваль – приятное курортное местечко, – внезапно сказала Лора. – Тебе так не кажется? Недалеко от этого отеля сейчас строится церковь[3]. Думаю, она будет очень красивой. Я часто гуляю по берегу озера, выхожу на мост. В ветреный день можно бесконечно долго смотреть на волны… Это напоминает мне мое путешествие через Атлантику. Я твердо знала, что в Квебеке меня ждет мой брат…
– В твоей жизни было немало грустных моментов, – сказала Эрмин.
– Ты права. Но скоро все изменится. Изменится благодаря тебе, твоим улыбкам и ангельскому голосу! Знаешь, пока ты спала, я пыталась хоть что-нибудь вспомнить об этом старателе с берегов Перибонки. Но у меня ничего не вышло. Счастье, что ты назвала мне его имя. Расскажи, как ты познакомилась с Тошаном, сыном этого человека?
Эрмин покраснела. Проклиная про себя свою эмоциональность, она сделала вид, что вспоминает.
– Я возвращалась от мадам Мелани, а он катался на катке за местным отелем. Я услышала, что кто-то насвистывает, и решила пойти посмотреть. Мы немного поговорили. На следующий день мы встретились возле сахароварни Жозефа. Потом, в начале лета, Тошан зашел в поселок, и мы снова поговорили.
Лора, конечно же, отметила про себя волнение девушки. Она еще раз восхитилась красотой этого юного лица.
– Я полагаю, это красивый юноша?
– Скорее, он не такой, как все, – ответила девушка. – Но он симпатичный, это правда.
Они замолчали. Каждая на какое-то время погрузилась в собственные мысли, которыми ни с кем не хотелось делиться. Лора не решалась задать прямой вопрос, понимая, что застенчивой девушке будет непросто на него ответить. И в то же время она боялась того момента, когда ее дитя начнет задавать ей вопросы, на которые не хотелось бы отвечать. Поэтому она решилась на упреждающий маневр.
– Я полагаю, что вчера вечером недостаточно объяснила тебе некоторые эпизоды своей жизни, – наконец сказала молодая женщина. – Я очень волновалась. Хочу, чтобы ты знала: Фрэнк был вдовцом, когда мы поженились. Он был богат, и, зная имя моего брата, которое я, к счастью, не забыла, он получил из Бельгии мою карточку гражданского состояния.
– Тебе, наверное, было грустно выходить за такого пожилого человека?
– У меня не было выбора, – вздохнула Лора. – И я ни о чем не жалею.
– А мой отец? – спросила девушка. – Это ведь он написал ту записку, которую нашли сестры? Однажды вечером сестра-хозяйка показала ее мне. Мне было приятно ее прочитать. Я говорила себе, что мои родители прикасались к этому клочку бумаги… Единственное связующее звено между моими родителями и мной… В ней говорилось, что меха – задаток за мое содержание. Почему так? Вы планировали вернуться?
– Жослин пообещал мне, что так и будет. Он уговаривал оставить тебя у монахинь и поклялся, что, если я пойду на поправку, следующим летом мы вернемся в Валь-Жальбер и заберем тебя. У меня был жар, и я плохо понимала, что происходит, но эти его слова помню прекрасно.
Эрмин кивнула. Последний тост она намазала апельсиновым джемом, откусила кусочек и сделала недовольную гримаску.
– Мне больше нравится черничное варенье. Мама, я подумала вот о чем: у моего отца должны остаться родственники в Труа-Ривьер, верно? Ты к ним ездила?
– Его родители жили там, – очень тихо ответила Лора. – Но я видела их только раз в жизни.
– Мои дедушка и бабушка! Как я хочу с ними познакомиться! Пойми, я всегда мечтала иметь семью, настоящую семью!
Молодая женщина ответила не сразу. С озабоченным видом она смотрела на свою чашку.
– Ты должна знать, моя девочка, что Шардены были против нашего с Жослином брака. Жослин был старшим в семье. У тебя есть тети и дяди, но где они живут, я не знаю. Я прекрасно помню те дни, когда я носила на пальце кольцо, подаренное Жослином в честь помолвки. Мы часами сидели у реки, в тени верб, и разговаривали. У Жослина было две сестры и трое братьев. Все его родственники были очень набожными, ревностными католиками.
На последних словах голос Лоры дрогнул. Эрмин встревожилась.
– Но почему они не хотели, чтобы вы поженились? – спросила она.
– По их мнению, я была Жослину не пара. Они считали меня слишком кокетливой – меня, у которой имелось только одно платье на все случаи жизни! У этих людей были жесткие принципы. Жослин порвал с ними. Он очень сильно любил меня. Я думаю, из-за своего воспитания, из-за религиозных воззрений он так остро переживал тот факт, что стал причиной чьей-то смерти, пусть даже случайно… Но теперь, дорогая, давай поговорим о будущем. Когда я приехала на встречу с сестрой Аполлонией, меня представили также сестре Элалии, последней настоятельнице монастырской школы. Перед этой женщиной я чувствовала себя последней грешницей. Она показалась мне строгой, жесткой в суждениях. Мне было стыдно за то, что я оставила тебя ребенком, я чувствовала себя виноватой. Но мне очень хотелось узнать, что с тобой стало. Сестра Элалия попыталась убедить меня, что у Жозефа Маруа, который стал твоим официальным опекуном, больше прав на тебя, чем у меня, недостойной матери. По крайней мере, до твоего совершеннолетия.
Во взгляде Эрмин ясно читалось отчаяние.
– Ты хочешь сказать, что я еще много лет должна жить у Жозефа?
– Может, и нет, дорогая. Фрэнк часто обращался к услугам одного адвоката, своего друга. С моими деньгами я смогу получить над тобой опеку. Но ради этого мне придется многих посвятить в свою историю…
От девушки не укрылось необъяснимое замешательство матери, которая поспешила добавить:
– Многие, не задумываясь, осудили бы меня. Я вышла замуж повторно, не имея доказательств, что мой первый муж умер. Кто поверит в то, что я потеряла память? Это преступление – иметь двух живых мужей одновременно. В Монреале меня уже пытались выставить интриганкой. Я имею в виду этих снобов, родственников Фрэнка…
– Снобов? – повторила Эрмин, которая услышала это слово впервые.
3
Речь идет о церкви Сен-Жан-де-Бребёф, строительство которой началось 15 марта 1930 года на бульваре Сен-Жозеф. Свое название она получила в честь Жана де Бребёфа, одного из канадских мучеников, канонизированных 29 июня 1930 года. Церковь построена в готическом стиле и имеет 47,25 м в длину и 16,8 м в ширину. Дата окончания строительства – 13 марта 1931 года. Первым кюре стал отец Жорж-Эжен Трамбле, назначенный на этот пост 24 августа 1930 года епископом Шикутими, магистром Шарлем Ламаршем.