Пожиратель снов

— Но я тут.

— Да, — сказал Кен, склоняясь ко мне, как-то наполняя слово напряженными нотками. Все снова трепетало во мне.

И двери снова открывались, манили меня признаться во всем этому мужчине.

«Дурацкие гормоны», — не время для трепета, как и не тот мужчина. Кто знал, какой была жизнь Кена в Японии? Кицунэ жили стаями? Он не был отшельником. Он не знал, какие безумные идеи мелькали в моей голове, когда он касался меня. Поцелуй, ласки на кухне и в автобусе не означали для него то, что значили для меня.

Мне нужен был шоколад. Пара кусочков шоколада с фисташками, и я буду в порядке, голова станет лучше работать.

Глаза Кена были темными, как у кицунэ, показывали его настоящее лицо. Я открыла рот, запах кинако задевал мои губы. Пульс был осязаемым в воздухе между нами, настойчивый, полный желания.

Но я ничего не знала о нем. Может, в Японии у него была миссис Кицунэ. Когда я встретила его впервые, в его руках была пачка презервативов! Даже если он использовал их только как чехол для телефона, а не для очевидных причин, он целовался не как новичок.

Пора было перестать вести себя как старшеклассница на первом свидании.

Но это было мое первое свидание. Почти. И я не боялась видеть во сне фрагменты Кена.

Я склонилась, пересекая оставшееся расстояние между нами, и задела его открытый рот своим.

Кен отпрянул, словно его обожгло, и с приглушенным японским ругательством прижал руку к телу.

— Прости, — прошептала я, не глядя ему в глаза. Могло быть хуже? Он, может, просто вел себя мило, и я поступила наивно из-за нехватки опыта…

Кен стиснул зубы.

— Нет, ты не так поняла, — прошептал он.

— Да, — сказала я, краснея. — Я это уже поняла.

Мышца подрагивала на его челюсти, сдерживая пылкие эмоции.

— Нет, — тихо прорычал он и поймал мою руку своими ладонями. Морщинистая кожа была горячей, и я сосредоточилась на покалывании ладони.

Автобус остановился, одинокий пассажир встал из-за места водителя и вышел. Никто не вошел.

— Прикосновения к тебе и близость не были хорошей идеей, — сказал он.

Я отдернула руку.

— Ладно. Я поняла!

— Я не говорю, что не хочу тебя, Кои Пирс, — сказал он, темные глаза пронзали взглядом, прибивали к месту, как бабочку иголкой. — Мы могли побыть вместе для общего комфорта. Приятно, да, и я думал об этом.

«Ох».

Кен продолжил:

— Но на кону куда больше физических отношений. Это будет стоить больше, чем я готов отдать.

— Ладно, считай, что тему закрыли.

Он еще сильнее напоминал лиса с прищуренными темными глазами, острыми скулами и шерстью, проступившей над кустистыми бровями. Бурная энергия исходила от него волнами, вызывая внутри меня трепет.

Он пытался напугать меня своим настоящим лицом.

— Ты ничего обо мне не знаешь. И о том, что я делаю для Совета. Я… многое сделал не так.

Смех прервал саркастичные слова, что зависли у меня на языке. Да что с ними всеми такое?

— Многое не так? Серьезно? — Те любили преувеличивать. Раздувать драму.

— Я — Вестник. Ты слышала, как меня назвал Кваскви.

— Да, я хотела спросить об этом.

Кен глубоко вдохнул.

— Те не убивают. Не убивают других Тех. Иногда людей. Это не закон, просто мы такие.

— Ты серьезно, — веселье пропало. Я смущенно покраснела.

— Да, — он переключился на японский, руки были по бокам, напряжение гудело в нем так сильно, что я почти ощущала запах. — Ты росла в мире людей, в твоих венах кровь человека. Люди не знают неумолимое врожденное стремление к жизни. Инстинктивное ощущение жизненной энергии в других. И ужас, когда ты ее гасишь.

«Он серьезно, но все еще королева драмы», — и теперь казалось, что он пренебрегал людьми.

— Так вы с Кваскви могли биться весь день и не убить друг друга?

— Кваскви не может, — сказал Кен. Он глубоко вдохнул. — Улликеми не может, потому и хочет использовать Хайка как оружие.

— Потому что люди умело убивают.

Кен не отреагировал. Он решил выдавить из себя болезненное признание.

— Я — исключение. Я — Вестник. Мое происхождение дает способность преодолеть принуждение.

Мир боли лежал в его осторожном тоне. Происхождение? И какой ценой давалось это преодоление?

— Я приношу Смерть.

Водитель оглянулся на нас из-за защитной панели. Нам нужно было снизить градус драмы. Хорошо, что автобус еще был пустым.

Я склонилась к Кену.

— Так ты убийца?

Он скользнул взглядом по моему лицу и отвернулся.

— Вестник смерти, — сказал он с горечью в тихом голосе.

— И ты имел в виду, что тут многое сделал не так?

— Я погружаюсь в черную бездну, и она отмечает меня. Ты росла человеком. Невинной. Не знаешь, как ужасны Те. Не знаешь боль, что охватывает всех нас, когда я убиваю.

Я фыркнула и сказала на английском:

— Ты же не убиваешь по своей воле?

Кен поднял голову, глядя мне в глаза черными полумесяцами.

— Я попробовал пустоту смерти, чтобы выполнять работу Совета.

Он явно ожидал мой ужас.

— Я десяток раз видела убийства Хайка. Моя ладонь на ноже, тепло крови на коже, едкий запах страха. Я съела тот сон, что бы это ни значило, и забрала себе тот голод и силу. И мне это понравилось! Чем это делает меня?

— Баку. Забирать зло из мира — не зло.

«Он не понимает. Совсем», — я скрипнула зубами с недовольством. Мы приподнялись над сидениями, почти касающиеся друг друга, но далекие, и я хотела кричать, встряхнуть его, а лучше ударить, но боль в его глазах пропала, и он снова стал альфа-самцом.

Автобус остановился, содрогнувшись.

— Мы на месте, — сказала я, разрушая напряжение, подражая сухому голосу Грега.

Кен сжал края сидения и глубоко дышал, пока водитель объявлял остановку, а двери с возмущениями открывались.

Площадь Пайонир. Белые колонны граничили со стороной чаши. Кирпичные ступени формировали края чаши и были тускло-красными от дождя. Только крепкие туристы с зонтами ходили у фонтана на северной стороне чаши.

Знакомо. Реально. Понятно.

— Водитель не сказал, что это Скидмор, — отметил Кен.

— Вылезай. Мне нужно бурито.

Кен встал и вышел первым. Автобус уехал, а он преградил мне путь рукой.

— Погоди-ка, — сказал он.

В запахе дождика на площади не было кардамона. Приторный запах гнилой еды, грязи на бетоне и раскаленного масла из Старбакса на северной стороне площади, но ничего от Хайка или Улликеми.

Я сосредоточилась на «Бурито Шелли» и обошла руку Кена.

— Здесь Те, — сказал он.

Я вздохнула.

— Хайк?

— Нет. Коренной народ.

Я посмотрела на него.

— Кваскви не доверяет нам, да? Понятно, что он решил следить за нами.

Ноздри Кена раздувались, вдыхая дождь и запах Портлэнда.

— Или он решил схватить тебя, чтобы его народ мог управлять баку Хераи.

— Откуда подозрения? Я думала, слово Тех — золото, и все такое.

— Он не обещал нам ничего, кроме убежища для твоего отца и того, что он вернет его у фонтана Скидмор.

— Так что он обязан вернуть его мне.

— Да, — сказал Кен на японском. — Но если он схватит тебя тут, раньше, чем ты доберешься до фонтана, он не нарушит слово. Уговор заставляет его вернуть твоего отца у фонтана. Если тебя там нет…

— Он ничего не хочет от меня. Он боится Хайка.

— Говори на японском, — сказал Кен.

Я вскинула руки и указала на женщину с желтым флажком на палке, которую окружали черноволосые туристы с зонтами.

— Половина людей там — японские туристы!

Он склонился и поймал мой взгляд, заставил меня посмотреть на него, его глаза потемнели от тревоги, но губы были недовольно поджаты.

— Почему ты споришь со мной?

— Потому что я хочу бурито!

Лицо Кена потеряло округлость, стало острым. Он указал на тележку с едой.

Ладно. Упрямый кицунэ. Я получу бурито и покажу ему, что это все паранойя. Он просто параноик.

Кваскви хватит ума не устраивать сцену на публике, ведь это могло привлечь внимание Кваскви. Схватит нас. Ха!