Страница 14 из 31
Шли всю ночь, делая короткие остановки. Когда начало светать, на землю упал туман, очень густой, держался по колено. Нам он не мешал, так как мы шли по твёрдой дороге. А когда туман сошёл, увидели перед собой небольшую реку. Через неё узкий мостик из трёх брёвен переброшен. Андрей резко остановился:
– Стоять! Тихо.
Он напряжённо всматривался вперёд. Потянул носом воздух и посмотрел на Владимира. Тот тоже принюхался.
– Махорка, – шёпотом сказал Андрей. – Деревня?
– Костёр на берегу, – ответил Владимир.
– В лес! – скомандовал Андрей.
Мы расположились за густым кустарником. Увидеть нас с дороги было невозможно.
Я спросил Андрея, почему он так встревожился.
– Костёр на нашем берегу, а берег крутой. Кто там может находиться?
– А рыбаки?
– Может быть, и рыбаки. Разведать надо. И вот что: если вдруг окажутся красные и будет погоня, бежать будем все в разные стороны.
– Как же нам потом собраться вместе? – испугался я.
– Как получится. Однако, цель у нас одна, дорога тоже, направление общее. На удачу.
– Лошадь! – вдруг шепнул Владимир.
Я ничего не услышал, но скоро и до моего слуха дошёл стук копыт.
Быстрым шагом в сторону моста шёл чалый иноходец, на нём без седла крестьянин. Когда он приблизился, меня словно кипятком ошпарили. Это был мужик, у которого Елена покупала еду.
Он поравнялся с нами и вдруг придержал лошадь. Остановился и внимательно стал разглядывать кусты.
– Видит нас? – шёпотом спросил Владимир.
– Молчать! – прошипел Андрей. – Не дышать!
Мужик постоял ещё немного, потом тронул бок иноходца каблуком сапога и двинулся дальше. У моста он спустился под крутой берег и исчез из поля зрения.
Вскоре послышались голоса. С берега наверх поднялись трое верховых в солдатском, без погон.
Одного из них, коренастого солдата на кауром жеребце, я узнал тот час: он и ещё двое давеча гнались за мной и расстреляли священника, отказавшего мне в помощи. До сих пор не могу себя простить за то, что навлёк на него беду…
Остановившись на пригорке, они о чем-то тихо говорили с крестьянином.
– Вот ваши рыбаки, – шепнул мне Владимир.
Наконец, всадники и крестьянин попрощались. Они медленно спустились по берегу к мосту, шагом поднялись на противоположный берег и скрылись за пригорком. Мужик вернулся своей дорогой. Теперь он около нас не останавливался.
Мы просидели в своём убежище, наверное, около часа. Наконец, Андрей скомандовал:
– Вперёд!
Но едва мы сделали первые шаги по узкому бревенчатому мосту, как из-за пригорка другого берега блеснули несколько огоньков и раздались выстрелы. Засада! Они нас ждали.
Я увидел, как пуля пробила голову Елены и вышла через затылок, и кровь брызнула. Женщина упала сразу, во весь рост, как топором подрубили. Рядом с ней рухнул Андрей. В грудь Владимира попали две пули. Одна, я понял, была моя, потому что в момент выстрела я спрятался за спину Владимира, и пуля застряла в нём. Вместе со всеми я упал и замер, притворяясь мёртвым.
Из-за пригорка показались красные – пешие, с винтовками наизготовку. Выждали несколько минут и медленно подошли к нам.
Остановились около Андрея. Один вытащил из кармана шведскую спичку, чиркнул о голенище сапога, зажёг и поднёс огонь Андрею прямо в глаз. Веко у него вздрогнуло. И сразу в него всадили три пули.
Большевики передёрнули затворы, подошли к Елене. И ей ткнули горящую спичку в глаз. Она не шелохнулась. То же и Владимиру.
Красный направился ко мне. Подошёл, и, пока он зажигал новую спичку, я выхватил из-за пояса топор и всадил ему в голову между глаз. Тут же перевернулся на мосту и упал в воду.
Река оказалась совсем неглубокая и по-осеннему чистая. Одежда сразу меня потянула на дно. Плыть под водой я не мог. И потому просто пошёл ко дну, отгребая обеими руками. Совсем близко от меня, мелькали пули, пронизывая воду и оставляя за собой белые линии следов.
Должен вам сказать, дорогой Пинчуков, вообще-то, я хороший пловец. Ещё со своего деревенского детства. И мог держаться и плыть под водой довольно долго – три и даже четыре минуты. Но сейчас я слишком быстро истратил дыхание. И когда уже потемнело в глазах, я осторожно всплыл, огляделся, не показывая над водой всего лица. Никого позади не увидел. Тут река делала поворот и скрыла меня от красных.
Выбрался я на берег и долго шёл по лесу, с трудом продираясь сквозь чащобу. Наконец, вышел на поляну, залитую солнцем, остановился, разделся. Развесил всё, вплоть до исподнего, на ветках широкой ёлки, и когда одежда подсохла и стало вечереть, оделся в сухое и снова двинулся в путь.
Куда иду и на что выйду, я сначала себе не представлял. Зато ночью определился по Полярной звезде и двинулся курсом на восток.
Сначала шёл по лесу напролом, потом отыскалась тропинка. Постепенно она становилась шире и твёрже под ногами, пока не превратилась в грунтовую дорогу, которая привела меня снова на Сибирский тракт.
Вскоре я вышел к большому селу. Заходить не стал, решил дождаться утра и осмотреться.
Утро наступило скоро. На большую улицу стали выходить люди. Две крестьянские девушки с берестяными лукошками в руках, двинулись в лес – прямо в мою сторону. Они шли, весело переговариваясь и смеясь, как вдруг испуганно воскликнули, наткнувшись на меня.
– Не бойтесь милые, – сказал я как можно убедительнее. – Скажите мне, кто в вашем селе? Красные есть?
– Какие там красные! Уже три дня как нет.
– А белые?
– Белых тоже нет, но есть чехи.
– Боже милостивый! – заплакал я. – Наконец-то!
– Ты чего, дядя? Что с тобой? – участливо спросили они.
Не успел я ответить, как откуда-то донёсся мощный рёв.
– Что это? – обескуражено спросил я, не веря своему счастью.
– Да ты чего-сь, дядя, чугунку никогда не видел?
Рёв паровоза ещё раз ворвался в деревенскую тишину.
– Паровоз гудит, а стука вагонов не слышно…
– Так станция, чай! Ярцево. Там депо и свои паровозы.
– Далеко?
– В нашем селе и станция. Ещё при царе Николке открыли.
Не попрощавшись с девушками, я скатился с пригорка и побежал на паровозный рёв.
Да, вот она – станция. И платформа. Дом станционного начальства, буфет рядом. Я не верил своим глазам: не сон передо мной, а действительная жизнь. Уже отчаялся к ней вернуться.
Поезда на станции не было, а паровоз оказался манёвровый – «кукушка», без тендера.
Платформа была полна народу – крестьяне, в основном, и солдат много. И все подряд щёлкают семечки подсолнуха – платформа усыпана шелухой, будто серым ковром.
В буфете мне дали на пять рублей тарелку жидкого супа и кусочек хлеба. Я набросился на еду с такой жадностью, что смутился сосед по столику и отдал мне свой хлеб – изрядный кусок ситного.
– Далеко ли собрался, старик? – спросил сосед.
Я сначала не понял и даже оглянулся – кого он спрашивает. А потом дошло – да, конечно. Старик с длинной полуседой бородой и в истерзанной одежде, в лаптях – это я, кто же ещё?
– Да вот в Екатеринбург собираюсь. А что, билет, чай, трудно получить?
– Какой там билет? – засмеялся сосед. – Ты в своей деревне и не слышал, что давно никаких билетов нет. Получить надо разрешение, особое, и отправляйся, куда пожелаешь.
– И как можно его получить? У кого?
– У начальника станции. Да только никакого начальника давно здесь нет.
– И что же теперь?
– Теперь разрешения чехи выдают. Но не всякому.
Пошёл я к начальнику станции.
В самом деле, за столом начальника сидел толстый австрийский военный с нашивкой из красной и белой ленточек на рукаве и с тремя нашивками на погонах. Он пил чай из самовара, и откусывал от огромного ломтя белого хлеба, на котором был слой масла толщиной в два пальца. Я не знал, как обратиться к нему и потому сказал как можно любезнее:
– Доброго здоровья вам, уважаемый господин офицер, и приятного аппетита.
Толстяк глянул на меня круглым глазом и молча продолжал жевать.