Лучник

Шинджу отползла подальше, не сводя глаз с корчившегося в муках человека. Алый шелк ее кимоно казался растекшейся лужей крови. Когда еще одна стрела вонзилась мужчине в шею, и он в последнем судорожном движении схватился за горло, пытаясь защититься, госпожа Хоши вскрикнула и зажала рот ладонью. Однако это не помогло остановить приступ рвоты.

Пережитое в окруженном людьми Токугавы дворце Иоири вновь всплыло пред глазами. Шинджу стала проваливаться в какую-то бездну темноты, не осознавая, что просто теряет сознание. Она не видела, как человек, только что причинивший ей боль, повис, удерживаемый проткнувшей его предплечье стрелой, будто изувеченное на охоте грузное животное. По его одежде растекалась карминными разводами кровь из раны в горле, а из раскрытого рта Джеро обильно текла слюна.

Ихара вряд ли мог бы объяснить, что так взбесило его в тот момент. Да, он видел, как матрос сначала прижимал его любовницу к себе, а потом швырнул оземь. Но столько лет его учили, что самурай должен действовать не эмоциями, а холодным разумом, что ни один его поступок не может быть спонтанным, тем более когда речь идет об оружии. И вот оказалось, что он в мгновение способен потерять самообладание. Учитель всегда говорил ему, что он слишком горяч и ему, более чем кому-либо, следует уметь держать себя в руках. Неужели он так и не усвоил эти уроки и ему не быть настоящим воином?

Касэн осмотрелся по сторонам. Свидетели случившегося – несколько матросов, поправлявших паруса – глядели то на испустившего дух Джеро, то на замершего с луком в руке Ихару.

– Он пытался обесчестить женщину, – коротко и четко произнес тот, ни разу не запнувшись.

Тело Джеро по морскому обычаю опустили в воду. Так как его бесчестный поступок засвидетельствовали несколько человек, капитан предпочел не разбираться дальше в этом деле. Тем более что попытка изнасилования на корабле уже была.

Глядя, как тело ненавистного ей человека погружается в волны, Шинджу внутренне ликовала. «Самая подходящая кончина для такого негодяя!» – думала она. Теперь никто не сможет ничего сказать против нее. Женщина покосилась на застывшего в отдалении молодого самурая. Он стоял обособлено, в стороне от иезуитов и купцов, тоже вышедших на палубу. Те перешептывались, обсуждая произошедшее.

Отправляясь на запад, она хотела сбежать от позора и пережитого ужаса, но все это настигло ее и здесь. Наверное, любая другая уже давно бы проткнула себя мечом. Может быть, и сама она хотела это сделать, даже порывалась уже не раз. Но холодный, сковывающий волю, ужас останавливал. А еще нужно было отомстить за себя и за дочь…

Шинджу вновь поглядела на Ихару. Несмотря на свое истинное отношение к Касэну, госпожа Хоши чувствовала сладкое томление, разливавшееся у нее внизу живота при виде него.

Следующей ночью, когда она лежала на его широкой груди, покрытой темными завитками, то выглядела странно беззащитной. Рука ее нежно гладила его твердый подбородок, а потом коснулась волос, в беспорядке рассыпанных по подушке. Они были мягкими, вились и совершенно не походили на прямые жесткие волосы мужчин, которых она знала ранее.

Ихара уже начал засыпать, когда любовница вдруг оторвалась от него, сначала приподнялась на локте, а потом села. В лунном свете он заворожено наблюдал из-под ресниц, как покачивается ее небольшая грудь.

– Ты должен кое-что знать, – тихо сказала Шинджу.

– Что? – самурай полностью открыл глаза.

Из ее рассказа он понял, что оказался невольно замешан в большую интригу, в которой призван сыграть важную роль. Не только для переговоров о торговом сотрудничестве нужно было, чтобы он тоже отправился во Францию, и не только правила хорошего тона движут теми, кто так настойчиво всегда зовет его на чайные церемонии. Иезуиты прекрасно знали, кто он. И хотели в том числе и это использовать для расширения своего влияния в Японии, из которой их практически изгоняют. Их цель – просить у короля и духовенства Франции помощи в том, чтобы свергнуть сегуна и сместить их главную религию буддизм, заменив ее христианством. Сам же он, выходит, почти заложник, которого планируют обменять на возможность попасть на прием к Людовику XIV и встречу с французскими церковниками[2].

– Когда ты об этом узнала и откуда? – удивился юноша.

– Давно. Я услышала, как они говорили об этом с моим супругом.

Ихара задумался. Токугава ему враг, и Япония не родина, а все-таки мог ли он такому способствовать, имел ли право? Он знал, что еще в начале века, до того, как христианство в стране подверглось преследованию, более миллиона японцев перешли в эту веру. Но сколько бед принесли иезуиты японскому народу!

Юноша решил, что позже обдумает все это, а сейчас сон улетучился, и вид обнаженной Шинджу вновь пробудил в нем страсть. Его ладонь скользнула по внутренней стороне ее ноги.

– Постой, – женщина положила свою маленькую ладошку на его руку. – Ты же понимаешь смысл того, что сейчас услышал?

– Да, – ответил Касэн.

Но одурманенный вожделением и сонной негой мозг молодого человека вообще отказывался сейчас что-либо воспринимать всерьез. Заключив японку в объятья, он прильнул к ее шее губами. Шинджу ничего не оставалось, как вновь окунуться в это даримое им блаженство.

Впервые она была искренна с ним и хотела серьезно все обсудить. Но какие серьезные разговоры можно вести на ложе любви с восемнадцатилетним юношей? А других возможностей поговорить у них не было.

Для женщины пока было загадкой, как именно хотят иезуиты использовать Ихару в своих целях. Кто же он на самом деле, что они возлагают такие надежды на него? На всякий случай пока не следует ничем гневить самурая, решила Шинджу, кто знает, что им откроется во Франции. Тем более что она знала, как лишь женщины могут знать, – желанна ему. Да и он пробуждал в ней страсть, которой она давно не испытывала с мужчинами. И хоть ей уже исполнилось тридцать два, Шинджу была так хороша и соблазнительна, что разница в возрасте между ними практически не ощущалась.

Однако сейчас как ни старалась госпожа Хоши забыться во власти губ и рук Ихары, интуитивное тревожное предчувствие, что они, словно мотыльки, все больше трагически запутываются в огромной паутине, не покидало ее ни на секунду.

[1] Возникновение поговорки «Женщина на корабле – к беде» имеет несколько версий. По одной из них, она появилась, по-видимому, из-за того, что на английском языке слово «корабль» женского рода. Поэтому предполагалось, что она – корабль – будет ревновать

членов экипажа корабля к появившейся на нем женщине.

Вторая версия более реалистична. Появление на судне женщины в средние века было нежелательно, потому что из-за малых скоростей хода судов и большой зависимости продолжительности плавания от погодных условий,создавало среди скучающих без женских ласк нескольких десятков членов команды корабля нездоровую обстановку и конкуренцию, зачастую заканчивающуюся в соответствии привычками того времени кровавыми разборками с гибелью моряков.

[2] Здесь описана полностью вымышленная интрига. В XVIIв Японии имело место сильное давление на иностранцев. Их ограничивали во всем, запрещая держать слуг-японцев, запрещая японцам обслуживать иностранцев и даже запрещая выходить японкам замуж за них.В 1641 году их пребывание было ограничено городом Нагасаки. В 1641 году последовал приказ не хоронить больше покойников голландцев, а погружать их в море  в более чем 4 милях от берега, так как посчитал сегун, что христианский труп не достоин земли.При этом торговля с европейскими странами велась.

Глава VII Порт Гавр, переговоры с французами и побег

Весна 1672 г.

Мана спрыгнула на землю. После стольких месяцев плаванья с короткими высадками в портах ощущение твердой почвы под ногами казалось очень непривычным. И сколько здесь было диковинных людей! Впрочем, как и везде, в любом порту, в котором им довелось побывать в Португалии, Испании и других странах. Здесь были и мавры, и арабы. Но большинство, конечно, были французами или европейцами других национальностей. Многие бросали на японскую делегацию заинтересованные взгляды. Особенно внимание привлекал Ихара – довольно рослый зеленоглазый юноша со смуглой от долгого пребывания на солнце кожей, длинными темными волосами, стянутыми в хвост, и с двумя мечами и луком за спиной.