Страница 15 из 25
Правление Юстиниана началось с ожесточенной войны со старым персидским царем Кавадом. Борьба, которую этот монарх вел с Анастасием двадцатью пятью годами раньше, ничего не решила, и Сасанид жаждал новой схватки. Почти сразу после восхождения Юстиниана на трон он объявил войну, использовав в качестве повода возведение оборонительных сооружений возле Нисибиса, где их построил Велизарий, правитель Дары, молодой офицер, имя которого было неразрывно связано с именем Юстиниана на протяжении всего периода его правления. Война началась с поражения, которое потерпела в открытом поле римская армия Месопотамии; но когда подоспело подкрепление, персы ушли за свою границу. После окончания зимы 528/29 года ни одна из сторон не предпринимала масштабных наступлений, и имел место только короткий рейд римлян в Ассирию, так же как поспешное вторжение персов в Сирию. Они оба причинили некоторый ущерб, но не оказали существенного влияния на ход войны. В следующем, 530 году события развивались иначе. Крупные силы персов пересекли границу и двинулись на Дару, где их встретил Велизарий, недавно назначенный главнокомандующим на востоке. Под стенами Дары Велизарий с 25 000 воинов разгромил 40 000 персов благодаря своему мастерству тактика. Он разработал следующий план: отвести назад центр своего войска, где была сосредоточена вся римская пехота, и, когда персы устремятся в погоню, нанести по их открытым флангам удар силами кавалерии, состоящей из легких гуннских всадников, тевтонских герулов с Дуная и римских катафрактариев. Этот план, похожий на маневры Ганнибала при Каннах и, возможно, намеренно с него скопированный, привел к полному разгрому персов.
После этого поражения Кавад начал не слишком успешные переговоры о мире, однако война продолжалась, и действия Велизария в 531 году были не столь успешными. Он остановил в среднем течении Евфрата персидские войска, шедшие в Сирию, и обошел с южного фланга месопотамские крепости, а затем понес серьезные потери в сражении при Каллинике. Хотя армия Велизария потерпела поражение, ее сопротивление все же расстроило персидскую экспедицию и заставило ее повернуть назад. Спустя четыре месяца умер Кавад, а его преемник Хосров I заключил мир на базе status quo ante – положения, существовавшего до войны. Он боялся продолжать войну с римлянами, в то время как его положение оставалось непрочным. Это было в 531 году.
Окончание персидской войны позволило Юстиниану обратить внимание на дела своих западных соседей. Исход войны был неопределенным, но все же кампания оказалась небесполезной, поскольку позволила императору испытать свою армию и выявить самых способных офицеров. С лучшей стороны показал себя Велизарий, юный полководец, победитель сражения при Даре. Ему уже было двадцать шесть лет. Как и его хозяин, он был уроженцем пограничных территорий между Фракией и Иллириком, вырос в отдаленной римской колонии под названием Германия Дакская, в провинции Мёзия, но в его жилах текла не тевтонская кровь, на что вроде бы указывало место его рождения, а фракийская. Он очень рано поступил в армию и пробил себе путь наверх, став командиром большой крепости Дара, когда ему еще не было двадцати четырех лет. Его связь с Юстинианом подтвердилась его женитьбой на Антонии, подруге и наперснице императрицы Феодоры. Это была умная, неразборчивая в средствах, властная женщина, на несколько лет старше мужа, установившая в своем доме режим домостроя, который менее уравновешенный и добродушный человек, чем юный полководец, счел бы невыносимым. Положение Велизария и Антонии при дворе Юстиниана метко сравнивают с положением Мальборо и его деспотической супруги при дворе королевы Анны. Следует отдать должное восточному римлянину: он был человеком во всех отношениях лучшим, чем англичанин, а его супруга имела все недостатки герцогини Сары, но не имела компенсирующей их добродетели – преданности супругу.
Прежде чем Юстиниан смог обратить внимание на запад, вскоре после завершения кризиса персидской войны, император оказался перед лицом неожиданной опасности, самой гибельной за все время его правления. Мы уже говорили о соперничестве партий «синих» и «зеленых» и объяснили, как в начале VI века «зеленые» стали считаться еретиками и сторонниками дома Анастасия, а «синие» – сторонниками ортодоксальной веры, Юстина и его племянника. Случай объединился с присущим обеим партиям беспокойством, вызвав в 532 году беспорядки, которые вылились в знаменитое восстание «Ника». Чтобы добыть средства на персидскую кампанию, Юстиниан не только использовал богатства Анастасия, но и ввел дополнительные налоги. Этот акт сделал его представителей – квестора Трибония и преторианского префекта Иоанна из Каппадокии – крайне непопулярными. Обоих подозревали – и не без оснований – в желании наполнить свои карманы за счет народа. А Иоанн из Каппадокии вызвал особую ненависть жестоким обращением с несостоятельными должниками. В январе 532 года было много беспорядков в цирке – «зеленые» протестовали против угнетения. Потом начались беспорядки на улицах, причем в ход пошли ножи и дубинки. Юстиниан часто позволял «синим» урегулировать споры с противниками по своему разумению, но на этот раз его сторонники зашли слишком далеко. Стража схватила многих зачинщиков обеих партий, и семь человек даже были приговорены к смерти. В окружении озлобленной толпы пять человек были казнены. Но когда дело дошло до двух последних – «синего» и «зеленого», – из-за нервозности палача веревка дважды соскальзывала и преступники падали на землю. Тогда люди прорвали оцепление и унесли людей, поместив их в убежище расположенного неподалеку монастыря. Этот инцидент стал началом большого восстания. Вместо того чтобы рассеяться, толпа осталась на месте и стала выкрикивать требования сместить непопулярных чиновников Иоанна и Трибония. «Синие» и «зеленые» объединились в ненависти к общему врагу, люди вышли на улицы, полиция оказалась бессильной.
Перепуганный Иоанн поддался слабости. Вместо того чтобы отправить императорскую стражу для очистки улиц, он объявил о своем намерении сместить недостойных чиновников – квестора и префекта. Это лишь ухудшило ситуацию. Толпа сожгла официальную резиденцию городского префекта и собралась у дворца. Император хотел было использовать силу, но в тот момент в его распоряжении почти не было солдат. Весь гарнизон Константинополя, кроме 3500 схолариев, был отправлен на персидскую войну. Вернулись только два полка – 500 кирасиров Велизария и примерно столько же герулов. 5000 человек было явно недостаточно, чтобы справиться с разъяренным населением полумиллионного города на узких улицах столицы.
Мятежники подожгли город, и начался большой пожар. В огне погибла церковь Святой Софии, а вместе с ней все жилые дома и общественные здания, расположенные к северу и востоку от нее. Когда пролилась первая кровь, восстание перешло в нечто большее – в воздухе запахло революцией. «Зеленые», бывшие во главе восставших, обратились к своему любимцу, патрицию Ипатию, племяннику Анастасия I. Но Ипатий был сдержанный и осторожный человек. Он не имел ни малейшего желания рисковать головой. Он пришел во дворец и отдал себя в руки Юстиниана, чтобы остаться в стороне. Только когда император, опасавшийся предателей, приказал всем сенаторам разойтись по домам, Ипатий попал в руки своих сторонников. Несчастный мятежник, помимо своей воли, был отнесен на ипподром, посажен на императорский трон и коронован диадемой, поспешно сделанной из золотого ожерелья его супруги.
На следующий день Юстиниан попытался выйти из дворца, чтобы объявить амнистию, но его загнали обратно оскорбительными криками. Пав духом, он собрал придворных и стражу и предложил людям покинуть Константинополь и искать убежище в Азии, как это в свое время сделал Зенон в аналогичных обстоятельствах. Иоанн из Каппадокии и многие другие чиновники советовали ему бежать. Но тут выступила вперед непоколебимая Феодора и спасла своего супруга от гибели. Она сказала: «Сейчас, я думаю, не время рассуждать, пристойно ли женщине проявлять смелость перед мужчинами и выступать перед оробевшими с юношеской отвагой. Тем, у кого дела находятся в величайшей опасности, ничего не остается другого, как только устроить их наилучшим образом. По-моему, бегство, даже если когда-либо и приносило спасение и, возможно, принесет его сейчас, недостойно. Тот, кто появился на свет, не может не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой. Если ты желаешь спасти себя бегством, государь, это нетрудно. У нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы спасшемуся тебе не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что императорская порфира – лучший саван».