Страница 4 из 22
Для утверждения сего собрал он своих подкомандующих, и предложил им о сем намерении. Они все согласились, что сие самое лучшее средство, и многие говорили, чтобы с корабля пересесть на первую захваченную шлюпку. Капитан ответствовал на то, что о том и тогда можно думать, когда им какое судно попадется.
Они начали исправлять канаты и паруса, и старались привести все в хорошее состояние, как вдруг погода переменилась, и покрытое густыми облаками небо предвозвещало нам предстоящую погибель. Начале гром, и поднялся великий ветре. Наконец сделался такой сильный громовой удар, что от оного нашу главную мачту сломило. Потом последовала великая непогода, море взволновалось, ветр дул чрезвычайным образом и небо покрылось претемными облаками, так что мы никакого светила, кроме ужасной молнии, не имели. Капитан наш, будучи совершенный мореплаватель, делал всякие нужные приуготовления и велел сломить мачту в самой скорости. Буря продолжалась пять дней, и мы уже почитали себя совсем пропащими. Посреди сей столь великой опасности, которая бы тех несчастных убийцов должна была побудить к трудам для будущего их благополучия, слышимы были токмо проклятия. И так отдались мы на произволение волнам и ветрам; к нашему еще счастью, корабль был столько тверд, что воды в него не натекло, и Капитан наш ничего более не опасался, как чтобы нас не бросило к каковому-нибудь берегу. Я, впрочем, ни о ком из сих хищников не сожалел, как о Капитане; ибо он с нашими всегда учтиво обходился, так как и все люди его породы обыкновенно делают. Он рассказывал мне некогда сам, что сей род жизни избрал против своей воли, и что ничего столько не желает, как чтобы оное оставить, сколь скоро сие ему сделать можно будет. Но понеже он ни малой надежды не имел к своему прощению, ибо содержал разбойнический корабль и, сверх того, умертвил Ботсмана, то и принужден был для своей безопасности продолжать такую жизнь. Один он только показывал, что какой-нибудь закон исповедует. Я не слыхал от него во все время непогоды, чтобы он клялся или поносил, но видел, как он, воздыхая тайно, произносил часто: «Боже! буди мне милостив!» В седьмой день лишила нас буря нашего Капитана и еще двух человек, кои выброшены были с корабля волнами. Урон нашего Капитана умножил наше несчастье; и как непогода ни мало не утихала, то мы к спасению нашему лишились всей надежды.
В десятый день поутру, часов в девять, нанесло нас столь сильно на камень, что все выпали из качалок, а гребцов бросило на колени. Тогда начали из всех сил выливать насосами воду; но корабль наскочил в другой раз на камень, и мы покрылись волнами, так что я ни корабля, ни людей не мог видеть. Ухватясь нечаянно за бревно, выплыл я наверх и, призывая Всевышнего на помощь, во всех учиненных мною злодеяниях приносил чистосердечное раскаяние, и твердое положил намерение, если Бог избавит меня от сей опасности, впредь все мои помышления, слова и дела располагать по Его предписанию, и благоговейной жизнью показать мое благодарение.
Понеже лишились мы компаса и Капитана, который в мореплавании был весьма искусен, то не знали, на каком берегу находились. Брус, за который я держался, прибило напоследок к берегу. Куда девались мои товарищи, того я не знал, а думал, что они все потонули; и уже спустя после сего происшествия несколько лет, нашед в Англии одного из тех, которые в разбойнической шайке не хотели остаться, узнал, что он и еще семеро других особливым Божиим попечением спаслись на досках, и взяты были Индейскими рыбаками, у коих прожили они целые два года в великом довольстве; что они в один день, отъехав с ними на ловлю от берега верст на шесть и увидя вдали корабль, показывали Индейцам, какое желание имеют возвратиться в Европу; в рассуждении чего Индейцы дали им осьмивесельное судно, на коем и пристали они к кораблю, который был Французский и на котором доехали до Рошели, откуда возвратились в Англию.
Как всякому жизнь мила, то за спасение меня приносил я Богу нелицемерное благодарение, почитал себя весьма благополучным, хотя и на безызвестном мне берегу находился и лишен был всякого к сохранению своему пропитания. Но я положился во всем на Провидение и уповал, что оно, даровав мне живот, и при сем случае не оставит. Отчаяние почитал я недоверенностью к Богу, почему предался совсем Его защищению и пошел в лежащий неподалеку от берега лес.
Буря, которая, казалось, для искорения сих поносных врагов человеческих восстала, утихла по разбитии корабельном. В лесу нашел я всякого рода Индейских плодов, коими и утолил свой голод. Мне хотелось, хотя и не без страха, узнать, на жилом или пустом месте, на острове или на твердой земле я находился.
В лесу проходил я до самого вечера и, опасаясь диких зверей, взлез на превысокое дерево, на котором до самого утра пробыл, не могши сомкнуть глаз ни на минуту. Спустя с час по наступлении ночи, испужался я чрезмерно, услыша на воздухе человеческий голос; и хотя того языка и не разумел, однако упомнил несколько слов.
Если кто в подобных моим обстоятельствах находился, тот может лучше представить себе тогдашний мой страх, произведенный во мне толь странным приключением. День уже настал часа с два; однако я не осмелился слезть с дерева. Но видя, что мне нечего опасаться, сошел на землю и продолжал путь свой далее к востоку. Часа чрез три вышел я из лесу на приятный луг, усеянный прекраснейшими цветами и обнесенный с другой стороны забором, за которым лимонные деревья стояли. Сей взор и покрытые хлебом поля, кои я мог вдали приметить, заставили меня думать, что сие место обитаемо каким-нибудь просвещенным народом.
Прохаживаясь по лугу, чувствовал немалое удовольствие в рассуждении толь приятного местоположения и, чтоб не потоптать посеянного хлеба, поворотился я к северу в надежде увидеть где-нибудь деревню или какого жителя. Я нашел преизрядные паства, великое стадо овец, между которыми также и еленицы находились. Овцы имели, наподобие Ямайских, весьма короткую шерсть; собак и оленей набежало ко мне великое множество, и все они смотрели на меня, как будто им никогда подобного видеть не случилось. Овцы бежали за ними, и я ими был так окружен, чтобы не мог ни мало вперед идти, если бы, выдернув кол из забора, не прогнал их оным. Более же всего приводило меня во удивление то, что, видя толь пространные, усеянные хлебом поля, толь много цветами наполненных долин, не имеющих ни малой огородки не приметил нигде человеческого следа. Я пошел далее, и путь сей продолжал до 3 часа пополудни, как то мог рассудить по высоте солнца; и, хотя было тогда весьма жарко, однако можно мне было идти под тенью дерев. Пришед напоследок к берегу одной большой реки, которая тенью высоких дерев была покрыта, и не видя в толь приятной земле от диких зверей никакой опасности, лег я на траву и заснул весьма крепко; и, будучи крайне утружден, проспал бы, конечно, весьма долго, если бы не разбудил меня человеческий голос, который я услышал. Пробудясь, осматривался я на все стороны; но ничего при том на человека похожего не мог увидеть. Я кликал и услышал, что мне на оное некто отвечает: «Квам шоомав?» На то отвечал я сими же словами; после чего услышал я, что у меня над самою головою двое разговаривают. Я взглянул вверх, но не мог и тут ничего увидеть по причине густоты и высоты дерев. Отошед несколько шагов, глядел еще на оные и услышал голос, выговоривший весьма скоро сии слова: «Квам шоомав? Штартс!», которые, как я после узнал, значили: «Кто ты таков? постой!» Чуть только услышал я сии слова, как вдруг увидел петуха и курицу, слетевших ко мне с дерева. Они были высотою футов в шесть, а толстотою с овцу. Петух, который был несколько побольше курицы, подошел ко мне близко и повторил прежние слова не без страха и удивления: «Квам шоомав?», а курица, стоя от меня несколько подалее, закричала: «Эдну синви?», что, как то узнал я, значит: «Откуда ты пришел?»
Я не менее удивлялся, слыша говорящих куриц, как и они, видя такое чудовище, каким, конечно, должен был я им показаться.