Страница 22 из 31
Когда Лебёф 24 июля отправился в Мец, он не сомневался, что такое наступление возможно. Механизм мобилизации был запущен, проблемы, неизбежно возникающие в связи с этим, отчасти были быстро решены, а если решить их не удавалось, Лебёф был уверен, что его подчиненные проявят смекалку и выйдут из положения, как это имело место 11 годами ранее при подготовке армии к вторжению в Италию. Но ситуация, с которой он столкнулся в Меце, расстроила его. Ни на железнодорожных станциях, ни на складах не хватало личного состава для осуществления огромного количества поставок: боеприпасов, провианта, доставляемых по железной дороге. Грузы просто складывались на грунт вокруг станции, а ведь где-то они срочно требовались, но оставались неосмотренными, неинвентаризированными, и в конечном счете о них просто забывали, включая миллионы патронов для винтовок Шаспо, которыми французам так и не пришлось стрелять. Но если склады стремительно заполнялись, то вот с личным составом дело обстояло по-другому. К 28 июля, то есть на 14-й день мобилизации, Лебёф рассчитывал, что его армия численностью в 385 000 человек будет стоять у Рейна. Но численность на тот день не превышала 202 448 человек. К 31 июля общая численность сил все еще составляла 238 188 человек, и поскольку ни 6-й корпус в Шалоне (33 701 человек), ни значительная часть 7-го корпуса в Бельфоре (20 341 человек) так и не были готовы к началу операций, в распоряжении Лебёфа было менее 200 000 человек. Наступать с ними было бы просто неблагоразумно, а то и вообще невозможно, но при условии умно организованной обороны все же можно было рассчитывать на успех.
Тем не менее дневной приказ Наполеона III, изданный сразу по его прибытии для принятия на себя командования войсками 28 июля, казалось, подтверждал предполагаемое всеми наступление. «Что бы нас ни ожидало, мы перейдем границу, – писал он, – мы пройдем славный путь наших отцов. И будем достойными их. Вся Франция думает о вас, страстно молится за вас, к вам прикованы взоры всего мира. Наш успех решает судьбу свободы и цивилизации».
Сомнения относительно осуществимости наступления, однако, усиливались. Сведения, полученные разведкой о состоянии немецких войск, были весьма отрывочны, впрочем, как и следовало ожидать ввиду полного отсутствия организации по сбору сведений о противнике. Общее впечатление было достаточно объективным – скопление неприятельских войск в районе Майнц – Трир – Кобленц с частями, продвигающимися к рубежу рек Саар и Лаутер. Но были данные и о значительных силах в Шварцвальде, и, что еще любопытнее, поступали донесения о том, что северная армия генерала Фогеля фон Фалькенштейна угрожает левому флангу французов. 26 июля Фроссар сообщил о перемещении 60 000 солдат немецких войск от Кёльна к Саару. Лебёф прокомментировал: «Не принимая этот отчет как бесспорный, считаю необходимым как можно скорее начать наступление». Но в то же время он признавал, что пока что подобное наступление не рассматривается: «Наши намерения скованы отсутствием подготовки, и мы теряем драгоценное время в малозначительных операциях». И хотя вопрос о необходимости наступления дебатов не возникал, высокопоставленные офицеры французской армии уделяли крайне мало внимания тактическим проблемам, с ним связанным. «Что касается наступления, – писал Фроссар Базену 27 июля, – мы пока что не располагаем соответствующими директивами, поэтому не можем сказать заранее, в каком конкретном направлении выступим». План отсутствовал, после событий 1859 года повсеместно преобладало нежелание наступать без плана, никто и пальцем не шевельнул, пока 28 июля Наполеон III не прибыл лично в Мец вместе с сыном для принятия на себя командования войсками.
Прибытие императора не положило конец недоразумениям. Французская армия, верная традициям, ждала проявления воли, однако Наполеон III ни морально, ни физически не был способен эту волю проявить. Кампания 1859 года показала полное отсутствие у него таланта полководца даже при наилучшем самочувствии, а теперь он мучительно страдал от камней в почках. Сесть на лошадь было для императора пыткой, он не мог сосредоточиться по причине недуга. Императрица больше не желала направлять его действия, но никто из его заместителей не мог сделать это вместо нее. Единственным человеком, способным внести разумные предложения, был Фроссар, которого Наполеон III и Лебёф посетили в Сент-Авольде 29 июля. Фроссар всю минувшую неделю призывал к взятию Саарбрюккена – не в качестве прелюдии к наступлению, а ради улучшения положения французских сил, подтянув их на участок между Мозелем и баварским Пфальцем. Он не представлял себе, куда двигаться дальше: его целью было просто-напросто положить конец бездействию. «Пока планы врага не оформились достаточно четко, у нас есть возможность передислоцировать наши силы ближе к границе». Наполеон одобрил план, и, несомненно, поступил так за неимением лучшего.
Приказы Лебёфа от 30 июля предписывали лишь более интенсивную передислокацию сил: 2-й и 3-й корпуса последовательно направляются в долину Сент-Авольд— Форбак, с 4-м корпусом слева вокруг Буле и 5-м корпусом справа в Саргемина – теперь войска выстроились в ромбовидном боевом порядке вокруг железной дороги Мец – Саарбрюккен. Но маршей, начавшихся 31 июля, оказалось достаточно, чтобы продемонстрировать полнейшую неспособность командования французской армии задумать более амбициозную операцию. Командующие корпусами забросали Лебёфа жалобами на нехватку необходимых вооружений, боеприпасов и отсутствие войскового подвоза. Офицеры повсюду проклинали бездеятельность, связавшую им руки. Но не интенданты были виноваты в возникавших в ходе маршей проблемах, когда 31 июля армия выступила, – и это были лишь первые в бесконечной цепочке нараставших проблем и которые в конечном итоге, будучи итогом бессмысленных, а порой и преступных решений, и привели армию Франции в прусский плен – в Седане через месяц, в Меце – через три месяца. Не предпринималось никаких попыток скоординировать передислокацию дивизий, а то, что в пути следования части и подразделения не натыкались друг на друга, вызывая многочасовые задержки, можно было считать просто благоприятным стечением обстоятельств. Расстояния, которые предстояло покрыть, не были значительными – не больше 15–20 километров, но вместо того, чтобы расположиться биваком вдоль дорог, экономя время и наиболее эффективно используя преимущества местности, армия практиковала приобретенную в Африке привычку размещать на ночь следовавшие в голове колонн войска подивизионно в лагерях. И поскольку головные подразделения редко отправлялись раньше 9 часов утра, следовавшие за ними батальоны не имели возможности тронуться в путь ранее полудня и в результате прибывали в пункты назначения лишь к ночи. Но офицеры были настроены оптимистично: «Общераспространенное мнение, – писал один из них, – то, что мы форсируем Рейн и что великая битва произойдет где-то в районе Франкфурта». Но рядовой состав, в особенности резервисты, потевшие в своих нелепых киверах, сгорбившиеся под тяжестью пока что непривычного обмундирования и снаряжения, хмуро тащившиеся по раскисшим от летнего дождя дорогам, воспринимали все по-другому.
2 августа произошел небольшой бой у Саарбрюккена, где немецкие подразделения были атакованы 2-м корпусом Фроссара. Приказы были детализированы до дотошности, но в них ничего не содержалось ни о диспозиции противника, ни о цели наступления. Не упоминалось и о разведке, и об авангарде – корпус должен был в полном составе наступать, как на параде, от долины Форбака и высот Шпихерна на расположенные в 900 метрах выше Винтерберг и Реппертсберг, доминировавшие над Саарбрюккеном. Над пунктами приказа все еще продолжала довлеть атмосфера мирного времени: «офицерам и солдатам предлагалось прихватить с собой провиант, поскольку не было известно, когда именно они вернутся и расположатся лагерем вечером». Следует отдать должное Базену – он понимал всю малозначимость операции, но Наполеон III считал ее крупной. Донесения об увеличении численности германских войск за предыдущие дни встревожили его, и если французы вообще собирались овладеть Саарбрюккеном, император полагал, что это должно было произойти лишь в самый последний момент и операция по овладению этим городом должна была стать значительной. Именно поэтому он и прибыл в расположение 2-го корпуса утром 2 августа вместе с принцем и отважился даже на пытку верховой ездой с тем, чтобы лично видеть, как его войска идут в атаку.