Страница 20 из 21
Тоскуя, Анискин отвел глаза от Неганова.
- Ты, Василий, ни в каком деле не знаешь края! - горько сказал участковый. - Когда ты в молодости в курганах татарское золото искал, так ты только мозоли на руках набивал, а теперь ты поперек дороги у людей, которых спаиваешь, встал. Это преступленье!
Который уж раз в жизни, за пятьдесят с лишним лет, стояли вот так друг против друга - Анискин и Неганов!
- Люди, народ тебе судья, Василий! - сказал Анискин. - Что ты плакал, это я не видел, но ведь, Василий, жизнь наша кончается. Ты об этом мыслишь?
И осторожно, тихо, согнувшись, пошел к дверям. Был он такой, что спина казалась дряхлой-дряхлой, словно неживой. В нее и глядел Неганов... Глаза расширялись, наливались тоской, скорбью, страхом смерти...
Из тайги пулей вылетели Петька и Витька, разевая рты в беззвучном крике, бежали со скоростью курьерского поезда к дому, где помещался кабинет Анискина.
Взлетели чайками на крыльцо, скрылись в доме, несколько секунд стояла тишина, потом раздались два голоса.
- Палку на месте оставили? - это испуганно прокричал Анискин.
- Умницы! Криминалисты! - это радостно похвалил за оставленную на месте палку Качушин.
Все это хорошо слышалось через распахнутое окно с резными наличниками.
Было по-таежному темно, глухо, зябко. Качушин и Анискин сидели в засаде возле тайника; в темноте светилась забытая сучковатая палка. Анискин ждал спокойно, надвинув фуражку на глаза, временами клевал носом; капитан Качушин - молодой человек! - немного волновался.
Раздались далекие, мягкие, вкрадчивые шаги. Тихонечко похрустывали сучки, шуршала сухая прошлогодняя хвоя; звуки шагов были необычными ватными. Капитаны насторожились, перестали дышать.
- Во! - прошептал Анискин. - Пожаловали!
- Приготовились, Федор Иванович, приготовились! - вынимая из сумки-чехла фотоаппарат с "блицем", шепотом отозвался Качушин. - Опустите плечо, помешает...
Появился высокий человек. Борода - во! Черные очки - на лбу, усы торчат пиками, парик волнистый, негритянский; на ногах - матерчатые чехлы. Подошел, увидев забытую палку, вздрогнул, выпрямился, принял такую позу, точно стоял перед объективом.
- Снимаю! - крикнул Качушин и щелкнул затвором. - Стоять на месте!
Вспышка "блица" подобна громадной ветвистой молнии. Неизвестный оказался так подробно освещенным, точно с ног до головы вспыхнул атомным пламенем. Показался похожим на негатив.
- Стоять на месте! Руки вверх! - приказал Качушин.
Дудочки! По-кенгуриному подпрыгнув, неизвестный бросился в кусты, длинноногий и легкий, так припустил, что все хрустело и стонало. Качушин устремился за ним, зацепился ремнем сумки-чехла фотоаппарата за кустарник, чуть не упал, выругался сквозь зубы, побежал дальше, хотя Анискин просительно крикнул:
- Не надо, Игорь Владимирович, не надо... Далеко не убежит!
Однако Качушин уже исчез.
В доме Веры Ивановны Косой в то же время происходили события наиболее странные. Хозяйка дома - глаза горели елочными лампочками! - наблюдала раздевающегося мужчину. Не до стеснения было, не до женской гордости... Полетела на пол куртка из искусственной кожи.
- Спрячу, спрячу, ни одна душа не увидит! - вскрикнула Косая, хватая куртку и запихивая ее в сундук-дом. Брюки-то, брюки-то, чистый дек... дик... дактрон! Ой, сапоженьки мои, ой, хромовенькие! А чего это на их така больша подковка, ровно у солдата?
Кучерявый, бородатый, усатый неизвестный вместе с портфелем бросился в соседнюю комнату, крикнув на ходу:
- Мои вещи!
Вера Ивановна подошла вплотную к сундуку, принялась рыться в нем. Ой, как не хотелось возвращать вещи! Но надо, надо! Достала то, что требовал гость, бросила ему за дверь. Потом охнула - из соседней комнаты вышел торопливо "новый" человек: париком, гримом, глазами походил на молодого Есенина.
Подходил к пристани опускающийся по течению пароход "Пролетарий". Делал лихой и крутой поворот. На капитанском мостике - Семен Семенович Пекарский, человек десять пассажиров - большинство рабочие - готовились к высадке, толпились в кормовом пролете.
Качушин и Анискин за приближающимся пароходом пока наблюдали из окна - все будущие пассажиры проходили мимо них, так как другого пути не существовало.
- Кхе-кхе! - прокашлялся участковый. - А ведь все пассажиры-то! Ну, надо двигать, Игорь Владимирович!
- Здорово, Федор Иванович! - закричал без мегафона капитан. - Ты ко мне зайди! Обязательно!
Толпа загудела, зашевелилась. Из дощатой уборной вышел человек, похожий на Сергея Есенина, держа в руках фанерный маленький чемодан, скромно пристроился к очереди. Он был деревенский, как грабли.
- Сомнуть тебя, Васька, сомнуть! - пробормотал он с опаской. - Тута народ - городской... Сомнуть!
Анискин из толпы успел подмигнуть Качушину.
На одноместной каюте номер "12а".
- Во! - сказал Анискин. - Тринадцатой нету, ее не покупают... Двенадцать "а"! А?!
Постучали.
На мягкой полке лежал человек без парика и грима. Интеллигентный, высоколобый, ясноглазый. Поднялся, галантно поклонился, поправил джинсы.
- Чем обязан, дорогие товарищи?
Первым вошел Качушин.
- Вы арестованы, гражданин Тупицын Егор Валентинович!
Пассажир ничего не понял.
- Вы ошиблись каютой... Здесь двенадцать "а", вам же, думаю, нужна просто двенадцать...
- Документы!
- А что?.. Глобальная проверка пассажиров?
Качушин открыл, прочел:
- Молдавский Глеб Глебович, место работы... место работы... Штамп поисковой нефтяной партии... Место рождения? Калининград! Проживание? Ленинград...
Анискин тронул Качушина за плечо.
- Пароход надо отпускать, Игорь Владимирович! Это же "шабашник" Молочков, только без краски на лице и буднего парика... Вот! На правой руке - родинка! Три пальца тонкие, сухие - это оттого, что кисть держит... Он же - художник... Здрасте, гражданин Боттичелли!
В кабинете Анискина продолжался допрос. Качушин - за столом, участковый - на подоконнике, допрашиваемый - на табурете, в центре комнаты.
- Вы? - спросил Качушин, неторопливо вынимая из стола большую фотографию. - Опознайте себя, гражданин Молдавский Глеб Глебович, он же Молочков Евгений Александрович, он же Тупицын Егор Валентинович, он же Боттичелли!