Страница 22 из 31
Затем до двух часов было свободное время, зимой отгребали снег около школы, летом копались в огороде. Также занимались и отдыхом на чистом воздухе под надзором Рачинского или его помощника. Если Сергей Александрович не мог, чувствуя себя слабым, принять участие в работах, то он в это время переписывал ноты для школьного хора и разрисовывал крупными славянскими буквами для Татева или соседней школы молитвы, тропари и кондаки двунадесятых праздников с разноцветными заставками и орнаментами. Они укладывались на картон и вешались в виде украшения на школьные стены.
С двух часов до четырех шли уроки, в четыре ребята полдничали, затем отдыхали, играли на дворе или прогуливались, а с шести до девяти шли вечерние занятия. Решались арифметические задачи на устный счет, читались и заучивались лучшие и доступные крестьянскому пониманию произведения русской словесности. Бывали также в это время и спевки.
Арифметические задачи, решаемые в уме, были особенно любимы учениками. У него было заведено так, что сам он сидел или стоял в сторонке. Кто решит написанную на большой черной доске задачу, подбегает к нему и шепчет на ухо ответ. Если решение верно, мальчик становится по правую руку учителя, если неверно – по левую. Это упражнение в устном счете производилось и по праздникам вечером. Тут, желая поощрять наиболее смышленых детей, Рачинский оделял пряниками тех, кто быстрее всех шептал ему верно ответ. Эти задачи были напечатаны в особой книжке под заглавием «1001 задача для устного счета». Дети школы Рачинского достигали в этом устном счете необыкновенной сноровки.
В девять часов бывали в непременном присутствии Сергея Александровича вечерние молитвы. «Серьезно, сосредоточенно, – говорит один из бывших помощников Сергея Александровича, – стояли перед иконами с теплящейся лампадой после целого дня умственных и разнообразных трудов наши ребята, и я не могу сказать, как милы, как они хороши бывали в это время…» Другой очевидец, вспоминая эту вечернюю молитву, свидетельствует: «Было во всем этом столько умилительной простоты, столько искренности, неподдельного благочестия, что на глазах у меня навертывались слезы, и я никогда не забуду этого впечатления».
Вот как проводились предпраздничные и праздничные дни: в субботу уроки оканчивались в двенадцать часов дня. После обеда производилась общая уборка школы: мытье полов, чистка спальни, а потом ученики шли в баню и, вернувшись все вместе, пили чай. После чая сам Рачинский читал и объяснял очередное воскресное или праздничное Евангелие.
Среди обширного класса ставился стол. По скамьям поодаль размещались помощник, учителя и ученики, а иногда и родственники учеников и взрослые певчие, приходившие на эти субботние беседы из деревень. Рачинский прочитывал положенное Евангелие по-славянски и давал несколько объяснений, а потом читал то же Евангелие по-русски. Эти объяснения переходили в целые беседы и по сердечности, по жизненности и назидательности своей глубоко западали в сердце каждого слушателя и оставались в памяти на всю его жизнь. Суббота оканчивалась спевкой на воскресные и праздничные службы. Затем следовали молитвы и сон. Крестьяне-певчие пользовались посещением школы, чтобы сходить в баню, и потом угощались чаем с баранками и школьным ужином, и так любили эти беседы, что никакая погода не могла удержать их дома. Праздничная служба в Татевской церкви отправлялась истово, церковное пение было поставлено в Татеве превосходно. Сергей Александрович из богатого выбора церковной музыки выбирал лучшие творения, которые и исполнялись с воодушевлением и искусством. После богослужения дети в праздник пили чай, ели пироги, резвились, отдыхали, уходили к родным, а вечером занимались с Сергеем Александровичем, и больше всего решением устных задач, за быстрый ответ на которые следовали пряники.
Мудрый Рачинский понял, что дети никогда не полюбят школу настоящим образом, если со школой у них будут связаны лишь воспоминания об упорном, напряженном труде. Он знал, что в детских душах ярче запечатлеваются не будничные, обыденные воспоминания, а воспоминания редкие, праздничные, необычные. Поэтому все радости праздничных дней, всю их особливость, необычайность он тесно связал со школой, и этим привязал еще больше к школе сердца крестьянских детей.
Задолго до Великого праздника в Татеве начинались предпраздничные приготовления, устраивались частые спевки с заучиванием разных праздничных песнопений. Время проходило в каком-то трепетном ожидании торжества.
Один из сотрудников Рачинского так описывает Пасху в Татеве:
«С утра в Великую пятницу началась уборка комнат, главным образом большой классной комнаты. Сергей Александрович приказал принести множество свежих цветов в плошках из оранжерей дома своей матушки и принялся сам с нами украшать школу: всем было много работы. Из большой классной комнаты мы вынесли несколько столов, а остальные расположили в ряды, спинками друг к другу, и получилось два длинных стола: крышки в них мы приподняли, подложив подножки, и все это получило вид двух огромных ровных столов. Стены вымыли, вытерли, и под руководством Сергея Александровича увешали их десятками расшитых полотенец, выставили окна, иконы чудно убрали полотенцами. Затем Сергей Александрович начал расставлять цветы на окнах и перед иконами и на широких лавочках с цинковыми подносами. Так хорошо, весело стало. Из большого дома Сергея Александровича принесли несколько корзин с куличами, пасхами, крашеными яйцами и проч. Все это мы с Сергеем Александровичем расставляли на столах вперемежку с цветами.
Вечером из Тарховской школы (Тарховская женская школа была основана и процветала при участии Рачинского. Там прекрасно поставлены были женские рукоделия и ткачество) привезли всем нам, и учителям, и детям – обновки: каждому рубашку и поясок, сработанные от начала до конца этой чудной школой, учительницами и ученицами (ткали полотно, белили его, кроили и шили, а пояски вязали). Мы все, и Сергей Александрович, надели этот подарок, и как приятно было смотреть. Рубашки белые, обшитые лентой с красными узорами, и красный вязаный поясок. Лампы ярко горят, вокруг все так хорошо, и цветы, цветы, которые так все красят. Девочки в новых сарафанах…
Причесанные, как никогда чистые и нарядные, сидят наши ребята по лавкам и изредка тихо переговариваются. Сверху из певческой доносится последняя спевка каких-нибудь недостаточно еще гладко идущих мест… Но уже полночь, пора идти. Мигом все встрепенулось: все спешат через небольшую площадь в церковь. А высокая, ярко освещенная Татевская церковь уже полным-полна народа. Все в ожидании, и вот среди этой проникновенной тишины раздается удар колокола. Толпа колышется, и крестный ход, с трудом пробираясь, выходит из церкви. Сквозь окна видно, как он обходит вокруг; доносятся слова стихиры: “Воскресение Твое, Христе Спасе”, и наконец наступает торжественная минута: по возгласу священника слышно пение “Христос Воскресе”, и крестный ход в церкви, и все счастливы, все радостны, все сливаются в одном порыве восторга… Начинается пасхальная заутреня, чудо поэзии, музыкальной красоты и молитвенного настроения. Дивное вообще богослужение отца Петра делается вдохновенным… Около четырех часов окончилась литургия, и мы пришли в школу. Пропели “Христос воскресе”. Сергей Александрович похристосовался со всеми нами и детьми… Как описать прелесть ребят наших в эту минуту. Как описать школу, всем существом радующуюся воскресению Бога и Спаса нашего. Как повторить эти поздравления, не по обычаю только приносимые, а искренне, от души, по поводу подлинного, действительного, вот сейчас нахлынувшего счастья. Воистину воскресе… И вся семья в пятьдесят душ уселась за столами. Светлело, и мы при чудной заре и восходящем солнце встречали Светлый день и разговлялись. Как ярко, красиво было в школе, каким светом светились лица у всех, какие все были радостные… Лишь после разговенья Сергей Александрович пошел домой… Как он тронул нас всех… Школу свою больше всего любил он: там и мать больная, и сестра ждут его, но он прежде всего встретил праздник с нами».