Страница 5 из 8
Марина, ее лучшая подружка в деревне, стала подниматься по лестнице.
– А ты что тут делаешь? Вау… – увидев царское ложе, только и смогла сказать она.
– Залазь, только обувь сними, у меня тут все чисто.
Марина заглянула вниз под кровать, потрясла ее, проверяя, насколько она крепкая, обошла и, просунув голову под тюль, заулыбалась.
– Папе скажу, чтобы тоже сделал. А выдержит двоих?
– Выдержит, выдержит, деда сидел и я. Залазь.
– Ваще, ух ты, – Марина осторожно забралась на раскачивающуюся кровать. – Словно ты на море.
– Смотри, – Света ткнула рукой в потолок.
– Это что?
– Я такое видела у своей подружки дома, они привезли ее откуда-то из-за границы, называется «музыка ветра».
– Аааа… – протянула Марина. – А что она делает?
– Вот, послушай, только не болтай.
И девочки замолчали.
– Не поняла, – возмутилась Марина. – Ничего не слышу.
– Помолчи, сейчас ветерок подует и услышишь.
Они легли на спину и уставились на керамические горшочки, что были привязаны на веревках и подвешены так, чтобы чуть касаться друг друга.
– Слышала?
Марина напрягла слух, и вдруг раздался глухой стук, а после еще и еще.
– Здорово.
– Вот так лежишь, читаешь, а они тук… туки… тух…
– Да… Интересно, а если повесить кастрюлю и ложки.
– Попробуй, приду к тебе слушать.
Они весь день просидели под крышей, один раз сбегали перекусить и обратно. Лежали и мечтали, а глупые курицы кудахтали где-то там внизу.
– Ладно, я пойду, а то мамка потеряется, ругаться будет. Завтра утром прибегу. Ты когда проснешься?
– Не знаю, я тут буду спать.
– Тут?
– Ага, Ваську возьму к себе, чтобы не страшно было и фонарик.
Марина убежала, а Света еще долго лежала и слушала, как начали петь сверчки, после сходила в дом. Бабушка, правда, не хотела, чтобы внучка ночевала под крышей, но после согласилась, дав ей теплое одеяло, мол, по утрам холодно. И правда, под утро стало холодно, и Света, закутавшись в него, постаралась сладко уснуть, но не тут-то было. Сперва закричал петух, после закудахтали глупые курицы, а там уже проснулись и ласточки. Но как только пригрело солнышко, все успокоились, и Света погрузилась в свой сладкий сон.
Трудно сказать, что вообще снится. Пока ты во сне, все хорошо помнишь, но стоит открыть глаза, бах, и все испаряется. Вот почему так? Света потянулась. Под одеялом было тепло, уютно, как в берлоге у мишки, правда, она в берлоге ни разу не была, но, наверное, там уютно.
Она ощутила нежную истому, что шла откуда-то из глубины. Казалось, что летит, не то она воздушный змей, не то орел, который, расправив крылья, ловит ветер. Ее тело то поднималось, то вдруг резко опускалось. В этот момент она замирала, даже чуточку испугалась, а после опять поднималась вверх.
Сон, он такой реальный. Она открыла глаза, но тут же закрыла их и, натянув на голову одеяло, опять провалилась в свои грезы. В груди щекотало, словно кто-то водит перышком. Ночная рубашка, в которую она закуталась, вся сбилась, ладонь легла на грудь и стала ее растирать. Щекотка то проходила, то опять начинала ее домогать, но это было приятное ощущение. Пальчики коснулись двух вишенок, она уже и раньше к ним прикасалась, нравилось ощущать покалывание, переходящее в зуд, а после томление.
Света уже проснулась, слышала, как запищали птенцы. Значит, прилетела ласточка и стала их кормить. Пальчики продолжали осторожно поглаживать соски. Иногда она замирала, словно прислушиваясь к себе, и тогда на ее лице проступала улыбка. А порой, чуть надавив на них, начинала растирать, и тогда Света, тихо мурлыкая, словно превратилась в кошку, прогибалась и потягивалась до сладкой боли в суставах.
– Мммм… – промычала девочка, ощутив приятную волну, что поднималась от кончиков ног к самому горлу. – Мммм…
И вдруг совсем рядом заорал петух, прогнав остатки того сладкого состояния, из которого она не хотела выходить. Она еще немного понежилась, перевернулась на живот, а после на спину. Сон не хотел идти.
– Ладно, наверное, уже часов десять, – сказала она и потянулась за часами, что на всякий случай поставила на полку. – Что?! – был ее возмущенный возглас. Часы показывали только шесть утра. – Я спать хочу, – тут же заявила Света, упала на свою королевскую кровать и, натянув одеяло на голову, быстро стянула с себя ночнушку. – Здорово, – прошептала она, ощутив свободу от одежды.
Пальчики сами забегали по телу. Она знала его хорошо, уже успела как следует изучить.
– Ойййй… – почти пропищала Света, когда пальчик коснулся бугорка и ушел куда-то чуть глубже.
Ей нравилось свое тело, нравилось его гладить, ласкать. Ощущать себя парящей птицей, которая поднималась все выше и выше, а после устремлялась к земле. И тогда дух захватывал и, перестав дышать, она сжималась, а пальчик все продолжал и продолжал играть.
Света вылезла из-под толстого одеяла, убрала с лица растрепанные волосы и, откинув покрывало в сторону, с улыбкой произнесла:
– Ну, что же, придется быть счастливой, коль других вариантов нет.
Розовая лента
Все самое прекрасное в мире сделано нарциссами. Самое интересное – шизоидами. Самое доброе – депрессивными. Невозможное – психопатами. Здоровые почти не вносят вклад в историю. (П.Б. Ганнашкин «Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика.»
Зиму саму по себе не очень-то и люблю. Не за холод, а за ее темноту, это приводит меня в уныние. Хотя, все же иногда бывают такие дни, что просто в восторге от этих зимних вечеров, от яркого, пронизывающего солнца. Хоть это и бывает редко, но очень здорово. Больше всего зимой не люблю просыпаться, как будто ночь. И что, спрашивается, в такой период времени вообще вставать? Надо спать, но будильник говорит о другом, что уже семь часов, надо встать, умыться, навести блеск, чтобы все девчонки ахнули, а Генка, то есть Гена, заходя в лифт, снова пялился на меня. Он всегда так делает, как будто больше не на кого смотреть. И все же, мне приятно наводить этот макияж, как будто я делаю это для него.
Сквозь сон услышала трель своего будильника. Специально настроила его на щебет птицы, не очень громко, но приятно. Представляешь, что уже лето, правда еще рано, но лето. Я открыла глаза. Таймер включил в аквариуме свет, и рыбки медленно закружились у кормушки. Их красные хвосты как в невесомости парят, они мне очень нравятся. Смотришь на них и думаешь, что это совсем иной мир, как будто ты подсматриваешь за кем-то. Оно такое чужое. Наверное, это меня и привлекало. Не только их красота, а недоступность для меня, ведь я никогда не смогу вот так плавать.
Высунув нос из-под одеяла, я сразу поняла, что на улице похолодало. Вроде бы и тепло, но чувствовала почему-то, что холодно. Опять надевать эту кучу одежды, ох… Мои плечи инстинктивно сжались. Голова как у улитки пошла вниз под одеяло, и никуда мне вовсе не хотелось идти. Почему-то в этот момент мне вспомнилась моя мама. Когда она приходила по утрам будить, я иногда, чтобы не идти в школу, искала предлог: то заболела, то голова кружится, то озноб. Ну хоть что-то, чтобы не вставать с постели в это черное утро. Но сейчас мамы не было, и подойти некому было. В голове вертелись мысли. Совесть говорила о том, что уже пора вставать, а второе «Я» говорило: «Да ну эту работу, каждый день одно и то же. И кому она вообще нужна, бумаги, бумаги».
В голове и вправду вертелась куча мыслей. Это было похоже, как будто смешали несколько клубков с шерстью. У каждой ниточки есть начало и конец, но сейчас они представляли собой просто скомканный комок. Так и в моей голове мысли все спутались. Среди них были остатки вчерашнего разговора с Верой, моей подругой, что приходила ко мне вечером и делилась своими впечатлениями о командировке. Тут же были мысли, что похожи на пунктиры, они отражали политику, которую я умудрилась посмотреть по программе «24 часа». Там было много мыслей, и я никак не могла разобраться с ними, чтобы лишнее выкинуть, а нужное оставить. Только начинала о чем-то конкретном думать, как тут же вклинивалась другая мысль, и я практически сразу теряла предыдущую нить.