Страница 5 из 35
— У тебя было много женщин? — неожиданно спросила Юстина. Он заметил, что руки ее дрожали, и она избегает смотреть ему в глаза.
— Так ты ответишь?
Николас улыбнулся.
— Я не из супермужчин, хотя несколько женщин у меня было.
Все это время она смотрела в его глаза, ища хоть каплю неискренности, но ничего не обнаружила.
— Ты это хотела знать, Юстина? — спросил он мягко. — Ты боишься, что я что-нибудь скрываю от тебя?
— Нет. — Она покачала головой. — Я боюсь, что ты исчезнешь. — Юстина продолжала теребить пальцами уголок простыни. — Я не знаю, что бы мне хотелось услышать от тебя, — сказала она немного позже.
Николас хотел улыбнуться и сказать, что все это неважно, но понял, что это не так; он знал, о чем она говорила. Он подошел к ней.
— Я с тобой, Юстина, — сказал он, — я здесь. Мы вместе.
— Я знаю. — Она сказала это, как маленькая девочка, которая сама не верит в то, что говорит, но хочет быть уверенной.
Юстина словно очнулась от забытья, ее переполняли чувства. Она прошла через комнату к окну. На улице смеркалось, небольшие волны продолжали свой бесконечный бег к берегу, прибрежный песок стал темным, как уголь.
— Знаешь, этот вид мне чем-то напоминает Сан-Франциско.
— Когда ты там была? — спросил Николас, присев на спинку дивана.
— Кажется, года два назад. Я провела там почти восемнадцать месяцев.
— Почему ты уехала?
— Я поссорилась кое с кем и вернулась сюда. Возвращение блудной дочери в лоно семьи. — Непонятно, почему, ей вдруг стало смешно, но смех быстро замер на ее губах.
— Я тоже был там пару раз, — сказал Николас. — Мне понравился Сан-Франциско. Особенно его размеры и прекрасный вид с аллеи Милл. — Он разглядывал фосфоресцирующую полоску, украшающую спинку дивана, к нему снова вернулось философское настроение. — И часто ходил на побережье, где смотрел на Тихий океан и думал: «Вот эти волны катятся и катятся через весь мир из Японии».
— Почему ты уехал? — спросила Юстина. — Что заставило тебя приехать сюда?
Он глубоко вздохнул.
— Это трудно передать словами. Множество причин, они накапливались постепенно. Знаешь, мой отец хотел уехать в Америку, хотя он любил Японию, по крайней мере, воевал за нее. И вот я здесь, и если во мне есть хоть частица его, то я доволен.
— Ты действительно так думаешь?
Николас улыбнулся.
— И да, и нет. Я не могу сказать со всей откровенностью. Восток и Запад столкнулись в моей душе, между ними словно бы идет борьба. Но что касается отца и матери, то о них я всегда помню. Они во мне. И еще я приехал сюда, чтобы доказать самому себе, что могу ужиться на Западе так же, как на Востоке. Я занялся рекламой и мне повезло, — нашлись люди, которые не побоялись моей неопытности. — Он рассмеялся. — Словом, все довольно обычно.
Юстина повернулась и приблизилась к нему. Ее длинные волосы рассыпались по плечам.
— Ты хочешь меня? — прошептала она. — Ты хочешь меня любить?
— Да, — ответил он, глядя ей в глаза, зеленоватый оттенок которых стал темнее. Николас чувствовал какой-то неуловимый страх, по спине побежали приятные мурашки. — А ты хочешь меня любить?
Юстина ничего не ответила, но он почувствовал прикосновение ее руки, глаза ее притягивали, как магнит. Он ощущал тепло ее пальцев, простое касание словно бы было ново для него, будто раньше с ним такого не случалось.
Николас медленно обнял Юстину, она возбужденно вскрикнула прежде, чем его губы коснулись ее губ. Она ответила на поцелуй, ее тело прижалось к нему, Николас ощущал упругость ее груди, живота и бедер. Его губы прикасались к ее теплой шее, руки поползли под рубашку. Юстина целовала его ухо, возбужденно и голодно шепча:
— Не здесь. Не здесь.
Ее рубашка упала на пол, руки Николаса ласкали спину. Она вся трепетала и стонала, когда он языком ласкал ее тело, приближаясь к груди. Ее длинные пальцы расстегнули его джинсы, ногти впились в тело, когда губы Николаса коснулись сосков.
— Пожалуйста… — прошептала она. — Пожалуйста… — Джинсы спустились вниз, руки Юстины ласкали его член.
Доктор Винсент Ито помешивал горячий чай из хризантем, дымящийся в керамической чашке. Мелко нарезанные листья цветков кружились в чашке и поднимались на поверхность. Они напоминали об утопленниках. Это случилось месяц назад или около того. Тела людей, утонувших или брошенных в воду за несколько зимних месяцев, появились в водах Восточной реки. Зимой их удерживал под водой ил, а после, встревоженные усиливающимся течением и потеплевшей водой, они начали всплывать на поверхность. При тридцати — тридцати пяти градусах по Фаренгейту бактерии начинают размножаться, вызывая разложение и выделение газов, тело пробкой вылетает на поверхность и после нескольких дней дрейфа по реке попадает в конце концов на стол медицинского эксперта.
Конечно, это мало его волновало. Хотя Винсент был по-прежнему экспертом, работа не являлась главной частью его жизни. И все же он проводил много времени в морге со стальными дверями, серым кафельным полом и огромными весами, на которых взвешивали тела. В этом не было ничего отвратительного. Коричневато-белые тела клали на стол и делали большой «Т»-образный надрез от плеча к плечу и до низа живота. Лица утопленников были одинаково невинны, как у спящих людей. Все это было для Винсента привычным. Он определял причину смерти и сравнивал себя с детективом, который работает с мертвыми, но от его решения часто зависят судьбы живых.
Винсент уставился в окно, медленно прихлебывая чай. На улице было по-прежнему темно — всего четверть пятого утра, но он всегда вставал так рано.
Николас проснулся незадолго до восхода солнца. На миг ему почудилось, что он опять в своем старом доме на задворках Токио, в саду, где шелестит высокий бамбук. Он слышал отрывистые крики кукушки, шум проснувшегося города, суетливого и многолюдного, такого далекого.
Он повернул голову, проснувшись лишь наполовину, и увидел девушку, лежащую рядом. Юкио. «Она вернулась», — подумал он. Он знал, что это произойдет.
Николас резко сел, сердце бешено колотилось. Сквозь распахнутое окно доносился шум моря и крики чаек. Николас несколько раз глубоко вздохнул.
Он осмотрелся и увидел широкий нос Юстины, пухлые чувственные губы, раскрытые во сне, ее обнаженное тело было скрыто одеялом лишь наполовину. Она крепко спала.
Что же он в ней нашел, что заставило так бурлить его кровь? Глядя на нежное теплое тело, он возвращался в Японию, в свое прошлое…
Винсент Ито приехал в медицинское управление, расположенное на Первой Авеню, за четыре минуты до восьми утра. Войдя через широкие стеклянные двери, он кивнул полицейскому охраннику и поздоровался с седовласым Томми, шофером Нага Граумана. Затем прошел в 134 комнату, зная, что у него достаточно времени, чтобы выпить кофе перед началом утреннего заседания. Потом направился в переполненный кабинет.
Нат Грауман, начальник медицинского управления полиции Нью-Йорка, был очень крупным человеком. У него были узкие, черные и блестящие, глубоко посаженные глаза, лицо бледное. Широкий нос был сломан, вероятно, в одной из ночных уличных драк в Южном Бронксе, где он родился и вырос. С волосами пепельного цвета контрастировали черные, как уголь, усы.
— Подожди минуту, Винсент, — сказал Грауман, когда закончилось совещание.
Винсент сел на зеленый стул, стоящий в противоположном конце длинного стола, и достал дипломат.
Они были друзьями, зная друг друга не только по работе, но со временем их дружба, казалось, поутихла. Грауман уже был заместителем, когда Винсент только пришел сюда, с тех пор прошло немало времени. Возможно, на их отношения повлияли деньги. Работы все прибавлялось, а над ними, как гора, надвигался финансовый крах. В городе были более серьезные проблемы, чтобы беспокоиться о тех людях, которых ежедневно избивали, резали, душили, топили, травили и стреляли. Восемьдесят тысяч людей ежегодно погибали в Нью-Йорке и около тридцати тысяч проходили через их управление.