Страница 23 из 35
Однажды перед закатом мы разбили лагерь. Многие так устали, что тут же повалились спать. Я залез в свою палатку. Некоторое время я слышал голоса, но потом все стихло. Я не был уверен, заснул ли я или это люди замолчали, отправившись отдыхать. Вскоре сквозь сон я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я пытался проснуться, но не мог. Моя голова отяжелела, у меня не было сил ее поднять. В конце концов мне удалось открыть глаза. Я увидел склонившееся надо мной безобразное лицо. В груди потяжелело, стало трудно дышать и почему-то меня прошиб озноб.
Лицо принадлежало японцу, оно было абсолютно черное, словно намазанное углем или сажей. Присмотревшись, я увидел и смутные очертания фигуры, почти слившейся с темнотой ночи.
Пока я спал, он успел связать меня, теперь же вытащил из палатки, взвалил на плечо и побежал. Двигался он без шума. Мы ни разу не отбросили тени потому, что никогда не выходили на свет. Он бежал через непроходимые джунгли только известной ему тропой. Я не сопротивлялся, удивляясь тому, что не был еще убит, как остальные жертвы этого привидения. Я понял, почему наши часовые не видели врага, он перемещался совершенно бесшумно, бежал так, что я даже не ощущал его шагов. Так продолжалось минут тридцать. Затем этот человек остановился, сбросил меня с плеча и вытащил кляп, чтобы я мог нормально дышать. Потом он развязал мне ноги и повел через джунгли. Каждый раз, когда я спотыкался, он согнутым пальцем легко удерживал меня за шиворот, будто я ничего не весил. Вскоре я услышал голоса. Я не говорил по-японски, но кое-что понимал и не хотел, чтобы об этом догадались. Мы вышли на небольшую поляну, где располагался лагерь японцев. Я даже сперва подумал, что этот японец привел меня в госпиталь, так непохоже это было на военный лагерь. Большинство солдат лежали, остальные сидели. Охраны не было видно вообще. Мой японец стал разговаривать со своими приятелями, одетыми так же, как и он. Сначала я пытался прислушаться к их разговору, но они говорили на неизвестном мне диалекте, и я ничего не понял.
Начинался восход, в посеревшем небе появились японские самолеты, направляющиеся к морю.
— Летят бомбить ваши корабли.
Я вздрогнул. Передо мной на костылях стоял тощий японец.
Левая нога у него была забинтована, но казалось, он скорее умрет от истощения, чем от раны.
— Вы хорошо говорите по-английски, — сказал я.
— Да. — Он по-прежнему смотрел в небо. — Они не вернутся. Никто из них. Ониси позаботился об этом. — Я понял, что он имеет в виду нового вице-адмирала.
— Вы хотите сказать, что…
— Да, именно так, это самолеты-бомбы. — На глазах японца появились слезы, но тон его голоса не изменился. — Такова идея вице-адмирала. Он по-прежнему посылает парней на войну, которую мы уже проиграли.
— Мне кажется, вам нужно что-нибудь поесть, — сказал я.
Японец рассмеялся.
— Если бы я мог, вы думаете, я был бы здесь?
Я видел, как выступали ребра из-под его униформы и подумал: «Что я делаю? Он же враг». — Мы все умираем от голода. Мы не можем больше сражаться. Такая смерть не достойна солдата. Бесчестная смерть. — Он посмотрел на меня, и на какой-то миг мне показалось, что между нами нет разницы.
Затем мой конвоир подтолкнул меня в другой конец лагеря. Повсюду на земле лежали солдаты. В стороне я увидел костер, на котором в черном железном котле, видимо, варилась жалкая пища. Японец показал мне на группу лежащих на земле солдат. Было ясно: он хотел, чтобы я лечил их. Только тогда я понял, почему не был убит. Он отлично знал, кто я. Мне стало интересно, что ему еще известно обо мне.
Я повернулся к солдатам. По правде говоря, я не многим мог помочь. У меня не было ни инструментов, ни лекарств. Но и они тоже не очень бы помогли. Эти люди умирали от голода.
Я подошел к японцу, который притащил меня в лагерь.
— Простите, — сказал я, — но я ничем не могу им помочь.
Он ударил меня без предупреждения. В одно мгновение мой зад погрузился в грязь.
— Им нужна еда, — сказал я бессмысленно.
Он поднял меня с земли и снова ударил ребром ладони. Я рухнул на землю без сознания. Когда я очнулся, было темно. У меня сильно болела голова, правое плечо, казалось, совсем не действует. Это было странно. Я пошевелил пальцами, даже сжал их в кулак, но не мог поднять руку ни на дюйм.
Я лежал в палатке на чем-то твердом, только не на земле. В своей куртке и рубашке, но без штанов. Я был обнажен ниже пояса. Я попытался пошевелиться, но не смог, все тело заныло от боли, перед глазами засверкали огни.
Вскоре он пришел. Я не слышал шагов, но почувствовал его присутствие. Лицо японца склонилось надо мной, на нем больше не было сажи.
— Какова численность вашего отряда? — спросил он.
Я понял, что был теперь военнопленным и отдавал себе отчет, что это значит для меня.
Я назвал ему свое имя.
— Сколько у вас орудий?
Я назвал свое имя.
— С каким отрядом вы должны встретиться?
Я снова назвал имя.
— В какое время вы должны встретиться?
На этот раз я назвал ему свой ранг и номер.
Тогда он начал работать надо мной. Он не использовал ничего, кроме четырех пальцев. Никаких лезвий, ни огня, ни наркотиков, ни воды. Никаких традиционных орудий пытки. Ему не нужно было ничего.
Он работал надо мной всю ночь — больше десяти часов. С перерывами, конечно; иначе бы я никогда этого не выдержал. На моем теле не было ни единой раны. Японец работал на нервах, используя свои пальцы. Это была жуткая боль. Он доставлял мне боль, как женщина доставляет удовольствие. Он знал наиболее уязвимые участки тела. Боль была ужасной, но каждый раз, когда я готов был потерять сознание, он давал мне передышку и снова приступал к пытке.
Вопросы были те же. Он не кричал, его тон оставался спокойным, почти дружелюбным. Он разговаривал со мной, как с другом, с которым встретился в баре после долгих лет разлуки.
Все это было так необычно. Мне хотелось довериться ему, поведать все свои секреты. Боль иногда становилась слабее, не знаю, как он это делал, но так было. В конце концов я заговорил. Я понимал, что становлюсь предателем, но ничего не мог с собой поделать. Я больше не контролировал себя. Я сказал ему все, что он хотел.
На исходе ночи японец ушел, оставив меня одного. Не знаю, заснул ли я или потерял сознание, но очнулся от какого-то шума. Я открыл глаза, но ничего не увидел.
— Вставай! — Послышался резкий шепот.
— Что? — Я с трудом понимал, что происходит, я был как пьяный.
— Вставай! Вставай! — Зашипел кто-то над ухом.
Чьи-то руки помогли мне сесть. Я со страхом посмотрел на свое тело, ожидая увидеть страшные раны и лоскутья кожи, но на мне не было ни ссадины. Я задрожал, вспомнив ту ужасную боль.
— Сюда! — сказал голос нетерпеливо. — Давай! Двигайся! Некогда сидеть!
Я соскользнул с деревянной подстилки и обернулся. Это был тот искалеченный японец. На его лице проглядывало беспокойство, одной рукой он отогнул полу палатки. Солнечный свет ударил мне в глаза.
Я сделал шаг, и ему пришлось поддержать меня, чтобы я не упал.
— Я не могу двинуться, — сказал я.
— Сможешь, — прошептал он. — Днем они не будут преследовать тебя. — Японец дал мне воды и пока я пил, тревожно всматривался. — Мы все достаточно натерпелись, — сказал он тихо. — И все бесполезно. — Он шевельнулся на своих костылях. — Пойдем. У нас нет времени.
Я кое-как выбрался из палатки. Мое сердце так бешено колотилось, что казалось, смерть моя от сердечного приступа наступит раньше, чем я сделаю десять шагов.
— Не знаю, как и благодарить тебя, — сказал я японцу.
— Не стоит, — ответил он. — Мы из разных миров и никогда не поймем друг друга.
— Почему нет? — Я протянул ему руку. Он быстро пожал ее. — Еще одно, — скажи мне: кто они? — он понял, что я имел в виду.
— Не все ли тебе равно. — Японец стал отворачиваться.
— Прошу тебя, мне необходимо это знать.
— Ниндзя, — буркнул он, отвернувшись.