Страница 4 из 9
– Так что у него за случай? – спросил его я. – Вы обещали, что скажете мне, если меня примут.
Движения доктора Теобальда были настолько профессиональны, что даже пожимание плечами выдавало в нём медика. Но в следующий момент он оцепенел. Я по-прежнему говорил и выглядел как джентльмен, но теперь я был всего лишь медбратом. Он тоже вспомнил об этом факте и решил воспользоваться ситуацией, чтобы напомнить мне об этом.
– Ах, – начал он, – это было до того, как я узнал, что вы совершенно неопытны и должен сказать, я весьма удивлён, что господин Матурин решил всё же нанять вас, теперь лишь от вас зависит, как долго я позволю ему столь странный эксперимент. Насчёт случая моего пациента, нет никакого прока от моего ответа, который для вас будет китайской грамотой. К тому же я намереваюсь посмотреть на вашу способность действовать независимо. Я могу сказать только, что пожилой джентльмен представляет собой чрезвычайно сложный и проблематичный случай, что делает его лечение крайне трудной задачей, даже не беря во внимания определённые особенности, из-за которых это бывает невыносимо. На сегодня я не собираюсь более обсуждать своего пациента, но могу вас уверить, что я поднимусь к нему, если найду время.
Через пять минут он был уже там. Когда я вернулся, уже смеркалось, и я обнаружил, что доктор всё ещё находится в спальне больного. Но он не отказался от моего билета в театр, который Раффлс бесцеремонно предложил ему, заявив, что не отпускает меня сегодня.
– И больше не беспокой меня до завтра, – кричал он, уходящему доктору. – Я надеюсь хоть немного отдохнуть, я пошлю за тобой, если ты мне понадобишься.
III
Мы вышли из квартиры в пол-одиннадцатого, когда на лестнице царила тишина. Осторожно крадясь, мы не издали ни звука. Но когда мы оказались на лестничной площадке, меня ждал сюрприз. Вместо того, чтобы спускаться, Раффлс повёл меня вверх, мы преодолели два пролёта и оказались на совершенно плоской крыше дома.
– В этом доме два входа, – объяснил он мне среди звёзд и дымоходов, – один выходит на нашу лестницу, а другой за углом. Но единственный привратник живёт в подвале под нами, вблизи от главной входной двери. Выходя подобным путём, мы не встретим ни его, ни Теобальда. Я не сам до этого додумался, однажды увидел, как почтальон зашёл одним путём, а вышел другим. А теперь иди за мной и смотри под ноги!
Его предостережение пришлось кстати, когда я увидел, что в обеих половинах здания расположены Г-образные световые колодцы, идущие до самого подвала, а парапеты настолько низкие, что можно было легко запнуться и отправиться на тот свет. Однако вскоре мы оказались на второй лестнице, которая, как и первая, вела на крышу. Мы спустились и следующие двадцать минут провели в отличной двуколке, направляясь на восток.
– Мало что изменилось в этой дыре, Банни. Стало только больше этих рекламных объявлений о волшебных фонарях… у этого города совершенно нет вкуса, хотя вот эта конная статуя с позолоченными стременами и сбруей довольно неплоха. Почему бы тогда им не сделать чёрными сапоги всадника и копыта лошади?.. И, конечно же, стало больше велосипедистов. Тогда только всё начиналось, как ты должен помнить. Возможно, нам бы это пригодилось… А есть ещё древний кубок, помещённый в витрину к юбилею королевы! Чёрт побери, Банни, мы должны быть там. Мне бы не стоило гулять по Пикадилли. Если за тобой проследят, мне конец. Да и у Кельнера следует быть осмотрительными… А, вот мы и на месте! Я же говорил тебе, что изображаю здесь вульгарного янки? Постарайся быть таким же, пока официант не уйдёт.
Нас отвели в небольшую комнату наверху и на пороге я, даже зная моего славного Раффлса в прошлом, был поражён тем, что увидел. Стол был накрыт на три персоны. Я спросил его об этом шёпотом.
– А то как же! – гнусаво ответил он. – Эй, парень, хоть леди и не придёт, ты там оставь все приборы как есть. Если мне всё равно платить придётся за полный набор, пусть будет подано всё.
Мне не доводилось побывать в Америке, и я не хотел бы обидеть достопочтенную американскую публику, но его интонация и произношение произвели на меня невероятное впечатление. Мне пришлось посмотреть на Раффлса, чтобы убедиться, что это именно он говорит. Но была и ещё причина, чтобы пристально посмотреть на него.
– О какой леди речь? – спросил я ошеломлённо при первой же возможности.
– О несуществующей. Им просто не нравится, когда эту комнату бронируют лишь двое посетителей, вот и всё. Банни! Мой дорогой Банни, этот тост за нас с тобой!
Мы чокнулись бокалами, наполненными жидким золотом вина Штайнберг 1868 года, но я боюсь, что моего писательского таланта не хватит, чтобы должным образом описать все изысканные угощения того ужина. Это был не просто приём пищи, и дело было не в том, что еды было множество, нас ждал настоящий пир для привередливых богов, достойный как минимум Лукулла. И это я, кто хлебал баланду в тюрьме Уормвуд Скраббс и потуже затягивал свой ремень на чердаке в Холлоуэй, сейчас сидел за этим столом и наслаждался этой восхитительной трапезой! Несколько раз сменили блюда, и я не мог сказать, какое из них понравилось мне больше всех, но, пожалуй, вестфальский окорок с шампанским занимает одно из главных мест. Мы пили и шампанское Поль Роже 84 года, которое было просто волшебно! Но даже оно не сверкало ярче, чем глаза счастливого негодяя, затащившего меня к самому дьяволу, и теперь он намеревался увести меня из преисподней под фанфары. Я хотел начать об этом долгий монолог. Я не понимал, почему мир принял меня, вновь добропорядочного человека, так жестоко. Когда я уже хотел поделиться с Раффлсом своими мыслями, меня прервал официант, который принёс не только ещё больше великолепного вина, но и серебряный поднос на котором красовалась визитная карточка.
– Приведи его сюда, – сказал Раффлс.
– И кого же это? – вскричал я, когда мы остались одни. Раффлс перегнулся через стол и стиснул мой локоть железной хваткой. Его глаза светились стальным блеском.
– Банни, поддержи меня, – сказал он своим прежним, уверенным голосом, которому невозможно перечить. – Банни, поддержи меня, что бы ни случилось!
Не было времени сказать что-то ещё, дверь распахнулась, и вошёл, кланяясь, щеголеватый человек в сюртуке, на его носу поблёскивало золотое пенсне, в одной руке он держал новенькую шляпу, в другой чёрную сумку.
– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он, приветливо улыбаясь.
– Присаживайтесь, – растягивая слова, ответил Раффлс. – Спешу представить вам господина Эзру Б. Мартина из Чикаго. Он мой будущий шурин. Это господин Робинсон, он управляющий в Спаркс и Компания, известной ювелирной фирмы на Риджент-стрит.
Я внимательно слушал, но ответил лишь кивком головы. Я был не уверен в своих актёрских способностях.
– Госпожа Мартин тоже должна была присутствовать здесь с нами, – продолжил Раффлс, – но, к сожалению, ей нездоровится. Мы отбываем завтра в 9 утра в Париж, если она сейчас не отдохнёт, то совсем не сможет поехать. Жаль огорчать вас господин Робинсон, но, как вы можете видеть, я вовсю рекламирую ваши изделия.
Раффлс продемонстрировал кольцо на своей правой руке, в электрическом свете замерцали бриллианты. Я мог бы поклясться, что пять минут назад у него на пальце ничего не было.
Помрачневшее от разочарования лицо торговца вдруг засияло, когда он увидел кольцо и начал разглагольствовать о его настоящей ценности и той сумме, которую Раффлс заплатил. Он предложил мне угадать эту сумму, но я сдержанно покачал головой. Редко был я столь молчалив, как в этот вечер.
– Сорок пять фунтов, – огласил ювелир, – хотя за него и пятьдесят гиней было бы не много.
– Вы правы, – согласился Раффлс. – Я подтверждаю, что это так. Но вы ведь, дорогой мой, получили за него наличные деньги и сразу же.
Я даже не пытался строить догадки насчёт его замысла. Оказавшись в такой ситуации, я почувствовал невероятную радость. Всё это навевало мысли о прошлом и было так похоже на обычное поведение Раффлса. Изменилось лишь моё восприятие.