Страница 2 из 113
Я задумчиво хмыкнула: тут он был прав, пожалуй.
— А Рената Винтерхорст? — спросила я. — Её не пробовали просить?
— Да когда ей, — безнадёжно отмахнулся трактирщик. — У неё четверо учеников таких же остроухих, да ещё та девка, что кондитеру помогает… ну, фавориту его милости сира Генриха, — уточнил он, как будто я могла знать, с кем именно спит этот сир Генрих, кроме законной жены, — а ещё из Вязов сира Мадлена нет-нет да прибегает. Дара-то колдовского у неё нет, да уж больно ей любопытно, как чародеями становятся.
Я даже головой неосторожно покрутила: это кто ж там в Вязах такой терпимый и благоразумный, что отпускает дочь или племянницу на уроки к стихийнице, не целительнице даже? Хорошо, что пока мы с хозяином трактира болтали, меня отпустило понемногу, и движение шеей не отдалось до самого копчика, а то и ниже. Ладно, скоро всё узнаю. Судя по всему, действительно в этой Волчьей Пуще, как и в моём родном городишке, соседям точно известно, сколько масла ты кладёшь в кашу и даже за чем именно, за капустой или огурцами, лазал на днях в погреб.
Тем временем заявились две крепкие бойкие молодки с охапками шкур в руках и первым делом деликатно оттащили меня на плаще в сторонку, к самому камину — увы, не топившемуся, хотя в комнате было, прямо скажем, не жарко. Я сказала об этом хозяину, он заверил меня, что вот дочки сей момент мне постель приготовят и тогда уж огонь разведут. Дочки в подтверждение батюшкиных слов сноровисто убрали с кровати всё до самых досок и принялись стелить шкуры, причём старшая шипела на младшую: «Да встык клади, дура, не внахлёст! С больной-то спиной этот нахлёст будет ровно камушек в сапоге…» Похоже, у их отца тоже всё было очень печально со спиной, если дочка знала даже о таких мелочах. Потом меня спросили, оставить ли подушку. Я подумала и велела сдвинуть к самой стене: если упомянутый трактирщиком Каттен именно целитель, а не просто лекарь, то возможно, я этой ночью смогу даже повернуться набок, а не лежать только на спине — что вообще-то тоже довольно утомительно.
Вернулся хозяйский то ли поздний сын, то ли старший внук… нет, судя по «сестрицам», всё-таки сын… посмотрел на приготовленную для меня постель и взялся расшнуровывать на мне сапоги. Причём действовал парень так умело и привычно, будто каждый день этим занимался. Я было вякнула, что сама позже разуюсь, но меня нагло проигнорировали. В общем, он стянул с меня обувь и велел сёстрам взяться вдвоём за нижние углы плаща, а сам ухватился за ворот. Так, на плаще, минимально побеспокоив мою несчастную спину, меня и переложили с пола на кровать. Тут молодки выгнали брата (хотя мне показалось, что вряд ли бы я чем-то его удивила, несмотря на едва пробившийся пушок над губой) и под моим руководством извлекли из моего саквояжа ещё из Академии привезённый чапан.
— Ой, — с деревенской непосредственностью сказала одна, энергично встряхивая его, — матушка говорила, будто лет двадцать назад, все такие одёжки кинулись было шить, на её милость госпожу Елену-то наглядевшись. Да забросили потом, больно муторно. Считай, она одна такое и носит теперь.
— И сира Лаванда ещё, — не согласилась с нею сестрица.
Я не стала ничего говорить о том, кто и по какой цене покупает халаты, которые можно до поздней осени носить вместо тёплого жакета. Я просто молча прикрыла глаза, позволяя болтушкам стаскивать с меня куртку и штаны. Чапан явно был тут же забыт, потому что чулки едва доходили мне до колен и при этом удерживались широкими мягкими подвязками, совершенно не изящными, зато не перетягивавшими ноги; вместо панталон я (скандал-скандал!) носила практически мужские брэ, недавно вошедшие в обиход и заменявшие на лето длинные подштанники (каюсь, на своём напарнике подсмотрела и захотела такие же); а рубашка, понятно, была вообще мужская, не женскую же, длиной до пят, в штаны заправлять. Вот уж, наверное, икота меня замучает завтра, когда вся Волчья Пуща примется обсуждать мои короткие чулки и вообще не пойми что вместо панталон, приличествующих девице, особенно из первого сословия. Шёлковых, очевидно, с кружевными оборками ниже колен — в самый раз под саржевые штаны, подшитые кожей на заду и на коленях.
За всей этой вознёй я и не заметила, когда исчез сам хозяин, зато уж появление его милости Каттена не заметить было невозможно. Вошёл, распушив воображаемый хвост, этакий медно-рыжий желтоглазый кошак, коротко осмотрелся и двинулся ко мне
— Ага, — сказал он, разом оценив и постель, и мою позу, — и где магесса умудрилась так сорвать спину, что понадобилась срочная помощь целителя? Карету вытаскивала из грязи вместо лошади?
— Почти, — буркнула я. Целитель это был, конечно, не просто лекарь. Уж своего брата-мага я всегда узна’ю раньше, чем он рот откроет. Как и он меня, впрочем. — Под небольшую лавину мы попали на перевале Снежных призраков.
— Позвоночник был повреждён? — разом подобравшись, спросил Каттен, и в ладонях его хризолитовым сиянием замерцало диагностическое заклинание.
Я слегка поёжилась, зная, что сейчас будет. Нет, заклинания эти безболезненны, в отличие от большинства именно лечебных. Но это прикосновение чужой магии… кому как, а мне словно столовым ножом по вилке. Так и хочется Щит поставить — что на приёме у целителя выглядеть будет, ясное дело, полным идиотизмом.
— Да, — сказала я, непроизвольно передёргиваясь и покрываясь гусиной кожей, — только не от удара ледяной глыбы или слежавшегося снега. С обледенелого склона напарник мой сорвался, а я попыталась его удержать.
Каттен недоверчиво посмотрел на меня, девицу отнюдь не гвардейских статей.
— И как? — спросил он. — Удержала?
Я тяжко вздохнула:
— Да. Себя я успела приморозить, — объяснила я, как сумела удержаться на краю, а не полетела вниз вместе с здоровенным орком.
— Понятно, — хмыкнул целитель. — Значит, кроме повреждённого позвоночника и потянутых мышц, лечить пришлось ещё и нешуточное обморожение?
— Обморожение мне залечили довольно легко, — я рискнула и махнула рукой. — Со спиной всё гораздо хуже. Целитель в Порожищах прописал мне как минимум год покоя. Правда, не объяснил, кто будет меня этот год кормить. — Шак предлагал вообще-то, но я отказалась. Не хватало ещё сидеть на шее у кого бы то ни было, даже у него.
— Небось ещё и долг за обучение не полностью выплачен? — понимающе спросил Каттен.
Я опять вздохнула.
— Лечение мне напарник оплатил, — сказала я. — Тот самый. Но за учёбу — да, ещё платить и платить. Вот и пришлось соглашаться на такой дурацкий контракт.
— Почему дурацкий? — удивился Каттен, поворачивая меня набок лицом к стене и действуя при этом в лучших целительских традициях — словно я была не то скотиной бессловесной, не то вообще неодушевлённым предметом.
По пояснице опять прошлась волна чужой магии, опять заставив меня передёрнуться. Странно, обычно стихийники с целителями легко сходятся, а мне вот лечебные заклинания хуже всяких проклятий. Может, надо было на малефика учиться, не на боевика? Так если бы стихии были совсем уж не моим даром, мне бы ещё в первые же полгода посоветовали перевестись, пока ещё для всех факультетов идут одинаковые вводные занятия. Да и вообще, мне любые морозные заклинания легко даются. Сил магических у меня так себе, мне даже покровительство не предлагали, — ясное дело, кроме обычного: «Хочешь том фамильных заклинаний за первую кровь?» — но те заклятия, что мне по силам, кастую я быстро, легко и, как говорил наставник, «с определённым изяществом».
— Быть для кого-то не охранницей, а приживалкой какой-то, — буркнула я, — это, по-вашему, подходящий контракт для наёмницы?
Каттен по-кошачьи фыркнул.
— Приживалка, — с непонятным выражением проговорил он. — В здешних-то краях… ну-ну. Так что со спиной будем делать?
— Лечить, — решила я после кратких, но мучительных раздумий. — А рассрочку можно попросить?
— Можно, — как-то очень уж легко согласился Каттен. — Но у меня есть предложение получше. У вас, сира Вероника, подписан контракт с Гилбертом Меллером, деньги за который вы получите через год — если не расторгнете раньше, разумеется. Я выставлю счёт ему, а он удержит эту сумму из платы по контракту. Устроит вас такой вариант?