Партизанки

— Завтра ночью! — шепнула ему Ирина.

И побег состоялся. Ночью Калиновская вывела Михаила из больницы. Их путь лежал глухими извилистыми улочками, в стороне от патрулей и застав, к окраинам Греска, а оттуда — к деревушке Камень, неподалеку от которой базировался в те дни отряд. Встреча с боевыми друзьями была радостной. Тепло и сердечно благодарили партизаны Ирину.

На другой день, вернувшись домой, Калиновская узнала, что в содействии исчезновению из больницы Михаила Либенкова гитлеровцы подозревают и ее, за ней установили наблюдение. Оставаться на месте было невозможно: риск оказаться в лапах врага становился слишком велик. Руководитель антифашистской организации Юрий Георгиевич Войчик приказал Ирине, чтобы она немедленно уходила в партизаны. Той же ночью вместе с последней группой выздоравливающих командиров и красноармейцев Калиновская покинула райцентр. С собой группа уносила добытые медикаменты, а также оставшиеся оружие и боеприпасы, которые хранились на квартире Ирины.

Ушли они, как выяснилось, в самое время. Ранним утром следующего дня в больницу нагрянули гитлеровцы: они искали Калиновскую. Однако было поздно — она к тому времени была уже в отряде.

Будучи в партизанах, я узнал еще одну замечательную женщину — медицинскую сестру Ксению Семеновну Огур. Война застала ее в родной деревне Зорька Глусского района, куда она приехала в отпуск после окончания медучилища. Проводив четырех своих братьев в Красную Армию, сама Ксения вскоре ушла в партизаны. Произошло это, на первый взгляд, случайно. Во время одного из боев неподалеку от Зорьки взрывом гранаты была ранена группа партизан. Под огнем противника их вынесли с поля боя и доставили в деревню. Хирург Ибрагим Друян тотчас приступил к делу.

Неожиданно дверь в хату, где лежали раненые, распахнулась, и на пороге ее, взволнованная, запыхавшаяся, появилась молодая девушка:

— Я медицинская сестра. Могу ли чем-нибудь вам помочь?

Это была Ксения Огур.

Всю ночь помогала она врачу обрабатывать раны бойцов, делать перевязки. Работала девушка сноровисто, умело. А наутро, когда Ибрагим Друян, горячо поблагодарив Ксению, отпустил ее домой, она твердо, как о давно решенном, заявила:

— Никуда я от вас не уйду! Зачисляйте в отряд!

В тот же день Ксению приняли в отряд имени Воронова. Человек отзывчивый, с чуткой и доброй душой, она оказалась прекрасной медицинской сестрой. Ее заботами было спасено немало человеческих жизней, сохранено здоровье десяткам партизан.

Выхаживая друзей по отряду, девушка не щадила себя. Во время вспышки сыпного тифа она сутками не отходила от больных и сама не убереглась, заболела. Вот тогда на помощь ей поспешили товарищи, подруги.

Едва став на ноги и окрепнув после недуга, Ксения снова вернулась в строй. И снова ждали ее нелегкие партизанские будни, дни и ночи, отданные без остатка добру, людям, гуманному долгу медика.

Размышляя о «партизанских докторах», не могу не продолжить рассказ о замечательной семье патриотов Вежновец и о самой младшей из них — Паше. В свои четырнадцать лет, пережив гибель родителей, стала эта девчушка партизанской медсестрой, бойцом, а затем и отрядной разведчицей.

В апреле сорок третьего решено было с участием нескольких партизанских бригад — 1-й Бобруйской, 123-й и нашей, 37-й, — разгромить один из самых крупных вражеских гарнизонов в Полесье, располагавшийся в Протасах. С особой безжалостностью грабили здесь фашисты мирное население, бесчинствовали в окрестных деревнях, мучили и казнили людей при малейшем подозрении их в сочувствии партизанам.

Нужно было получить подробные данные о гарнизоне. Добыть их мог лишь человек, хорошо знающий деревню, знакомый с ее жителями. Кроме того, появление его там не должно было навлечь подозрений гитлеровцев.

После долгого обсуждения кандидатур остановили свой выбор на Паше Вежновец. Совсем еще девчушка, подросток, она, казалось, не привлечет к себе внимания оккупантов. К тому же Паша превосходно знала все подходы к деревне и ее жителей. Получив необходимые инструкции, она за две недели до начала операции отправилась в путь весенним топким лесом, через болота, нехожеными, зыбкими тропами. Вернуться она обещала скоро, надеясь за день-два разузнать все необходимое.

Однако минуло больше недели, и дошли до отряда тяжелые вести о юной разведчице. Сообщали люди, будто попала девчушка в руки оккупантов и теперь дни ее сочтены.

Как выяснилось позже, Паше удалось незамеченной добраться до околицы деревни и в деталях разведать расположение дзотов, других укреплений противника и его огневых точек. Оставалась невыясненной лишь точная численность гарнизона. И Паша решилась обойти центральные улицы деревни. Здесь-то ее и опознал как родную сестру Григория Вежновца предатель. Пашу немедленно схватили и в тот же день повезли на допрос в Паричи.

Две недели подряд не прекращались пытки, истязания и побои. День и ночь допытывались палачи у девочки: где располагается партизанский отряд, чем он вооружен, сколько бойцов, что известно об их планах? Однако она упорно молчала.

Тогда фашисты привезли Пашу в ее родную деревню — для окончательной расправы. По их замыслам, казнь юной партизанки должна была запугать ее односельчан, сломить их дух. Перед тем как захлопнулась дверь подвала, куда вместе с другими односельчанами была брошена девочка, один из полицаев пригрозил:

— Не признаешься — завтра же тебя повесят!

Однако ранним утром 25 апреля на подступах к деревне неожиданно разгорелась жаркая схватка: отряды народных мстителей атаковали Протасы. К полудню вражеский гарнизон прекратил свое существование. От справедливой расплаты не ушли ни оккупанты, ни их приспешники.

Пока партизаны добивали гитлеровцев, Григорий с помощью крестьян отыскал подвал, где томились узники. И вот Паша, измученная, в кровавых подтеках, у него на руках. Сразу же девочку привезли в бригадный госпиталь: предстояло сделать многое, чтобы спасти ее, вернуть ей здоровье. Внимательно осмотрев юную партизанку, Ибрагим Друян ужаснулся: все ее тело, с головы до ног, было покрыто свежими кровоточащими ранами. Несколько недель настойчивого лечения и заботливого ухода понадобились партизанским медикам, чтобы поставить девочку на ноги. Понемногу Паша начала поправляться. А едва поднявшись с постели, она стала помогать Марии в ее нелегких обязанностях медицинской сестры, перевязывала раненых, кормила их. А потом, окрепнув, вернулась Паша в бригаду Федора Павловского.

С особенной теплотой и участием вспоминаю и Антонину Семенчук, человека удивительных душевных качеств, нашу партизанскую медсестру. Трудно рассказать обо всем том, что пришлось пережить ей в свои шестнадцать лет.

Январским днем сорок третьего жители Парщахи, маленькой деревушки, где Тоня жила вместе с родителями, были заняты своими повседневными делами, хлопотали по дому, по хозяйству. Война уже давно вошла в их быт, стала суровой неизбежностью со всеми лишениями и невзгодами.

Вот уже несколько часов подряд со стороны Осиповичей доносились сюда звуки разрывов гранат и пулеметных очередей. Они то затихали, то вновь нарастали, приближаясь. Не скрывая беспокойства, прислушивались к ним и Семенчуки — Антон Викентьевич и Татьяна Васильевна. Там вместе со своими друзьями вели тяжелый и упорный бой с врагом их сыновья Николай и Женя, братья.

— Отобьются! Не впервой, — успокаивая жену и дочь, говорил Антон Викентьевич.

Однако собственную тревогу ему скрыть не удавалось. Старый партизанский разведчик, он начал в последнее время сдавать — сказывались два нелегких военных года. С трудом поднимался он утром, временами не то что ходить, даже сидеть не мог — болели суставы, мучил ревматизм.

Тихонько скрипнув, приоткрылась дверь. На пороге стояли раскрасневшиеся от мороза трое ребятишек, двоюродные братья Тони — Костя, Женя и Леня. Сестренка улыбнулась им, кивнула: заходите, мол, в хату, раздевайтесь.