Партизанки

Наконец, когда фашистская колонна осталась далеко позади, Ася облегченно вздохнула: кажется, успела! И действительно, пройдя еще около получаса неприметными с виду и одной ей знакомыми лесными тропинками, она услышала впереди осторожный оклик:

— Стой! Кто идет?

Партизанский дозор. Свои! Один из партизан ведет женщину к командиру. Прошло каких-нибудь десять-пятнадцать минут, и стоянка отряда пустеет. Темные силуэты вооруженных людей без единого звука быстро растворяются среди деревьев. Густой мрак тотчас же поглощает их. Ася действительно успела!

Нужно ли говорить о том, в каком положении оказался бы отряд, вынужденный принять бой против карателей, которые и по численности и по вооружению были по крайней мере в десять раз сильнее.

Летним воскресным утром 1943 года группа партизан — Николай Семенчук, Тимофей Бунеш, Аркадий Белый и другие — во главе с комиссаром Владимиром Жлобичем открыто и не таясь вступила на улицы Симоновичей и направилась к одному из домов. Когда до крыльца оставалось несколько десятков шагов, из дверей, путаясь в полах черных шинелей, вывалились вооруженные люди с повязками на рукавах и после короткого замешательства, не сделав ни единого выстрела, рассыпались кто куда.

А минут через десять — пятнадцать их, выловленных поодиночке, со связанными за спиной руками на глазах у жителей деревни партизаны конвоировали под автоматами в сторону леса. Симоновичская полиция на этом прекратила свое существование.

Однако мало кто из селян, наблюдая за этой картиной, догадывался о том, что происшедший только что инцидент на самом деле от начала и до конца тонко инсценирован партизанами и самими полицейскими. Только Ася Солнцева и София Жлобич, видя, как усердно и с совершенно серьезным видом бойцы скручивают руки «перепуганным» полицейским, не могли сдержать улыбок: в проведенной операции была заложена немалая доля и их труда.

Осенью 1943 года при выполнении одного из заданий командования оккупантам удалось выследить Асю Солнцеву. После мучительных пыток она, не сказав врагам ни слова, была казнена.

Так оборвалась жизнь еще одной патриотки.

В одну из мартовских ночей того же сорок третьего года над бобруйскими лесами, в зоне действия нашей 37-й партизанской бригады имени Пархоменко, была выброшена на парашютах группа разведчиков. Благополучно приземлившись в условленном районе, они некоторое время спустя приступили к работе.

В состав группы, перед которой ставилась задача ведения разведки в направлении Бобруйска, входила молодая девушка, радистка Анна Николайченкова. Ей предстояло, обосновавшись в самом логове врага — в оккупированном городе — наладить устойчивую радиосвязь с Москвой и постоянно передавать командованию данные о расположении подразделений вермахта, о системе оборонительных укреплений, а также полученные от подпольщиков наблюдения за перебросками воинских контингентов и техники врага в сторону фронта. Нетрудно догадаться, что эти сведения требовались в преддверии решительного наступления Красной Армии. Освобождение белорусской земли было уже не за горами.

Перед командованием бригады, и в частности перед заместителем командира по разведке Леонидом Виноградовым, вставал непростой вопрос: как помочь Анне с максимальной безопасностью, причем легально, поселиться и получить условия для выполнения задания командования? После нескольких дней, в течение которых разведчиками были рассмотрены все предложенные варианты, выбор пал на семью руководителя одной из подпольных групп Михаила Григорьевича Баглая. И Аня, перебравшись в город, обзавелась новыми «родителями».

Установив надежную радиосвязь, девушка приступила к своей нелегкой, полной риска и опасности работе. В эфир летели сообщения о перебросках гитлеровских войск в направлении фронта, составе и вооружении частей и подразделений врага, проходящих через Бобруйский железнодорожный узел и шоссейные магистрали, а также сведения экономического к военного характера, касающиеся оккупированного города.

В числе надежных, добровольных помощников Николайченковой был и тринадцатилетний сынишка Михаила Баглая — Ким. Он собирал информацию о военном аэродроме, расположенном на окраине Бобруйска.

Важные сведения о значительном скоплении на нем бомбардировщиков немедленно передавались Аней в Москву. И они пригодились: после внезапного массированного удара советской авиации по вражескому аэродрому он на долгое время вышел из строя.

А несколько дней спустя совершенно неожиданно из далекого Центра пришла благодарность командования семье Баглаев.

Июньской ночью сорок третьего года передатчик Ани Николайченковой вышел на внеочередной сеанс связи. Короткое сообщение, через несколько минут принятое в Москве, за многие сотни километров отсюда, имело особенно важное значение.

Информация на первый взгляд не содержала в себе ничего достаточно интересного.

По проверенным сведениям, в начале — середине июня 1943 года через Бобруйск в восточном направлении проследовало несколько эшелонов, в составе которых находились открытые платформы с погруженными на них тюками сена.

Казалось бы, ничего необычного, представляющего реальную ценность, в этих данных не содержалось. Однако директива командования, переданная в ответ, была неожиданно категорична:

Немедленно, в возможно короткий срок, установить точное направление следования данных эшелонов, а также выяснить следующее: не служат ли упомянутые тюки с сеном средствами маскировки каких-либо важных военных грузов или образцов новой секретной техники? Если это так, то каких именно?

За железнодорожным узлом тотчас же установили пристальное наблюдение. Подпольщики внимательно следили за всеми эшелонами, направляющимися в сторону фронта. Их было много. Однако те, с сеном, пока не появлялись.

Поздний июньский вечер. Густая тень деревьев, вплотную подступающих к путям товарной станции на окраине Бобруйска, надежно укрывает от посторонних глаз две молчаливые фигуры. Не в первый уже раз партизанские разведчики пробираются сюда, часами приглядываясь ко всем проходящим мимо составам.

На путях, ожидая отправки, замерли несколько воинских эшелонов. Из глубины вагонов доносятся негромкие звуки губных гармошек, слышатся обрывки немецкой речи. Охранники, неторопливо шагающие вдоль вагонов, лениво переговариваются с солдатами, которые, разминая затекшие в дороге ноги, прохаживаются тут же.

Один из составов, постепенно набирая скорость, покидает станцию. Почти тотчас же на смену ему медленно подходит другой. На открытых платформах смутно угадываются в темноте какие-то громадные тюки. Сено!

До эшелона всего лишь десять — пятнадцать метров, не больше. Однако преодолеть их непросто: поблизости не спеша прохаживаются часовые, внимательно вглядываясь в темноту леса.

Наконец, когда ближайший из них, почти дойдя до того места, где скрываются подпольщики, повернулся кругом и медленно зашагал назад, они бесшумно бросились к составу. Охраны на нем не было видно, и оба, без особого труда подтянувшись на руках, оказываются между платформами, на сцепке.

Начали пробовать вытащить из этой «кладки» один спрессованный «кирпич». Поддается с трудом. Да и неловко его тащить: опора под ногами — лишь узкий бортик да в случае нужды можно опереться одной ногой на буферодержатель.

По составу, от вагона к вагону, прокатился лязг буферов: эшелон, несколько раз дернувшись, медленно трогается с места. Подпольщики замерли, прижавшись к сену, пока поезд проходил станционные пути. Когда состав был уже на перегоне, им наконец удалось вытащить и сбросить между рельсов один блок. Просунув руки в образовавшийся проем, они убедились, что дальше уже мягкое, неспрессованное сено. Разрывая его глубже и глубже, наконец нащупали массивные необыкновенно широкие гусеницы, а затем и могучую танковую броню.

Далеко за городом, когда на подходе к какому-то полустанку поезд замедлил ход, разведчикам удалось спрыгнуть на придорожную насыпь. К вечеру следующего дня они были уже в Бобруйске.