Страница 2 из 10
Нет, он не дурак все-таки. Дурака аид не принял бы как душеводителя.
Потому что это человеческое свойство – оборачиваться.
Они смотрят в прошлое, когда смотреть давно бы пора туда, где брезжит свет – но они вглядываются, где потемнее, как будто могут вернуться, изменить, переделать…Они так часто забывают вечное ради сиюминутного, что, право же, мне столетия назад надоело удивляться этому. Свою семью ради мига наслаждения на ложе с любовницей, свою жизнь ради момента упоения боем, будущее – ради хмеля… А это их «увидеть раз – и умереть не жалко»? Я два века не мог поверить в такой идиотизм, пока Харон не подтвердил Танатовы рассказы.
«Обернешься… потеряешь… навсегда… потеряешь», - раскатило вещее эхо. Он не слышал его. Он как раз захлебывался опять, только теперь уже счастьем – благодарил меня, благодарил владычицу. Вертел головой – ждал, когда появится его Эвридика. В конце концов Гермес внял моему короткому знаку и вывел кифареда из чертога.
С опозданием Персефона сняла руку с моего предплечья. Так, будто могла обжечься.
- Ты жесток, - заговорила вполголоса. – Ты лучше других знаешь, как они нетерпеливы за миг до своего счастья, как они хотят получить все и сразу. Лучше бы ты приказал ему усмирить Цербера.
- Он уже усмирил его, - задумчивое вытье слышалось от самого входа, что он сделал-то с собакой, в самом деле? Нужно будет Гелло отослать, пусть проверит. – И Лета не принимает легких жертв.
Только такую ношу, чтобы – камнем на дно.
- Но почему ты дал ему именно это? Именно то, что кажется мелочью? Ты ведь знаешь, с какой легкостью они совершают подвиги и какой непомерной тяжестью для них оказываются мелочи…
Иногда мне кажется – она все-таки слышит меня. Иногда мне кажется – я говорю сам с собой.
Вот только я бы сказал не «мелочи», а «терпение».
Я молчал. Тому, кого на земле поминают не иначе как в связке с Танатом Жестокосердным, не пристало отвечать на упреки женщины.
- Пошлешь за ней? – спросила она наконец.
- К чему? Чтобы он увидел ее в двух шагах, когда обернется? Ты жестока.
Глаза вспыхнули упрямым зеленым блеском – трава под солнечными бликами, лицо на секунду потеряло маску величия и стало – просто прекрасным и просто упрямым.
- Пошли за ней, Аид. Все равно, что ты думаешь. Я буду верить, что им под силу даже мелочи.
Так-то оно так, да только эта мелочь подразумевает – доверие Владыке Аиду, пусть даже он и поклялся водами Стикса. И сколько героев, да и богов способны на такое?
Мне никого не нужно было посылать. Тень Эвридики, услышав немой приказ, отдавшийся от стен моего мира, уже была на пути к выходу, маячила за спиной своего героического кифареда. Тот, кажется, еще хотел ее обнять, да Гермесу пришлось растолковывать: мол, это лишь тень, давай-ка поторопимся и оглядываться не будем. Образец терпения, как же.
Музыки больше не было, и можно было отправляться по делам, но приемный зал замер в тишине и ожидании, словно вслушиваясь в далекие отголоски, словно играя в игру, заключая неслышимые пари: выйдет? обернется?
Я сидел тоже, опершись щекой на кулак. Жребий все-таки примолк, и я почти слышал, как с каждым шагом ворочаются предательские мысли в голове у певца. Шагов позади не слышно. Но ведь она же тень, так что и не должно? Он ведь клялся, что вернет мне ее. И он ведь бог. Но шагов позади не слышно…
Я поморщился, когда кифара у самого выхода взорвалась криком скорби. Он прошел Харона, надо же – я думал, столько не продержится. Наверное, сорвался в нескольких шагах у солнечного света.
«Гелло, - позвал я без слов. – Слетай к Харону, предупреди: второй раз перевезет кифареда сюда – я самолично буду присутствовать на его свадьбе с Горгоной».
Гелло – его бесчувственное сердце происходящему немало порадовалось – весело хрюкнул и пропал.
Отзвуки жалобных вздохов кифары доносились во дворец от входа еще несколько дней и постепенно замолкли, слившись со стонами теней…
========== Тесей ==========
- Тесей!
Слово звонко прокатилось по залу. Отпрыгнуло от одной бронзовой колонны, от другой. Раздробилось на сотни маленьких «Тесеев», старательно полезло в уши к присутствующим.
Гермес пылал щеками, стоя перед троном. Взгляд Вестника обещал нечто особенное.
- Тесей? – переспросила жена заинтересованно. Зашуршала свита – имя героя зарницей пронеслось по залу. – Победитель Минотавра?
Если бы только Минотавра. Подвиги этого юнца здорово пополнили мой мир, особенно Поля Мучений. Корчится разбойник Прокруст на специально изготовленном для него ложе: раньше он растягивал путников сам – теперь ложе его и растягивает, и сжимает, и выкручивает время от времени – Гефестова работа… Лежит неподалеку от Прокруста великан Синид – ноги намертво прикручены к двум плакучим ивам. Правда, сам он прохожих то ли к соснам, то ли к елям привязывал, но в Эребе выбор невелик. Лежит Синид – боится дохнуть: веревка, удерживающая макушки деревьев у земли, почти совсем перетерлась: вот-вот – и останется от великана две половинки…
А вот Скирон – тот, что заставлял путников мыть себе ноги, а потом сбрасывал их на корм чудовищной черепахе - этот орет. Да еще как – расцвечивает своими руладами Поля Мук уже лет десять, а все не выдохся. Впрочем, когда тебя медленно жрут живьем, к тому же изнутри – не молчать же.
Перифету, сыну Гефеста, по просьбе отца пришлось сделать скидку – трудится в моих кузницах и пока не жаловался.
Тень обитавшего в Критском лабиринте получеловека-полубыка Минотавра бродит где-то в Стигийских болотах и является их немалым украшением, если судить по восторженным отзывам Ламии.
Керкион, паллантиды, какие-то кентавры, амазонки… Все, пока не выпили из Леты, в голос кляли сына Посейдона, наделяя его такими эпитетами – Гелло слушал и удивлялся…
- Я слышала о нем от Ариадны, жены Диониса. Это великий герой, не признающий преград, царь мой.
Вижу, что не признающий.
- У него кто-то умер?
Кашлянул Гермес, который внезапно принял очень смущенный вид.
Как будто примерял на себя Прокрустово ложе: как бы преподнести весть так, чтобы самому целым остаться?
- Не у него. У его друга, лапифа Пейрифоя. Умерла жена, в расцвете сил. Юная Гипподамия…
Свита замерла – привычно и обреченно. Увидела: у Владыки заходили по челюстям желваки, и из-под век смотрит не родная чернота – тартарская.
Ну что ж, вот они. Явились – по следам несчастного кифареда. Подвиг повторять. Побеждать смерть.
Ничего, кифаред Орфей. Рано или поздно Харон опять переправит тебя ко мне, а там уж я сведу с тобой счеты – и за твою песню, равняющую богов и людей, и за тропинку, которую ты проложил в мой мир для других героев…
- Так они хотят ее вернуть?
- В том-то и дело, Владыка, что нет. В общем, они сюда…ну, в общем…
И только тут я увидел, что Гермес разрывается между страхом и смехом.
- …за владычицей Персефоной.
Свита вплавилась в стены, стараясь слиться с бронзой.
*
Как видно, старею. Перестаю удивляться.
Зато учусь удивлять сам.
Они ждали немого выплеска бешенства – короткого, хлесткого, после которого придется обновлять стены зала и собирать тела.
Вместо этого я переспросил:
- За кем?
- За владычицей Персефоной, Владыка. Твоей женой.
Спасибо, что напомнил.
Надо бы гнев выразить, что ли. Или удивление. Пока свита окончательно не стала частицей стен этого зала. Впрочем, абсурд услышанного слишком силен.
- Они собираются… обольстить мою жену?
Геката закрылась всеми шестью руками, простонав в свою вуаль: «Ну, что будет!». Гермес с виноватым видом замотал головой.
- Н-не-а…
- Похитить, может статься?
- Нет, они собираются потребовать ее у тебя.
Рядом со мной впервые в жизни поперхнулся воздухом Танат.
- Потребовать у меня, - выговорил я неспешно. – Желания владычицы они спрашивать не собираются?
- Ты меня не особенно спрашивал, царь мой, - с обманчивой мягкостью заметила Персефона. Она смотрела пристально и чуть насмешливо.