Удерживающий Апокалипсис

Брыков набрал номер местного телефона.

– Марина, выясни, Егорова на месте? – спросил он, с тоской глядя в окно на летнюю Москву. – Если да, то пусть зайдёт. Статью, статью чтоб захватила.

На паркете перед кабинетом редактора зацокали каблучки. На мгновение цокание прекратилось – Егорова прихорашивалась.

– Можно, Вячеслав Андреевич? – спросила журналистка, заглядывая в кабинет.

Брыков кивнул и отложил ручку.

– Принесла статью о работе дворников? – строго спросил он. – Уже неделю тянешь.

– Завтра, Вячеслав Андреевич, – сложила ладошки Надя. – У меня компьютер завис, чуть весь файл не потеряла. Два дня восстанавливала.

– Часто он у тебя зависает, – буркнул редактор.

– Последний раз, честное слово.

Слава откашлялся.

– Слушай, Егорова, – произнёс он, – сейчас поедешь в гостиницу «Москва». По нашим сведениям там остановился любопытный тип. Тут, понимаешь, читательница позвонила. Сказала, что видела на Тверской карету, запряжённую шестёркой лошадей. Гаишники отдавали честь. Карета подъехала к гостинице.

– Кто это мог быть? – заинтересовалась журналистка.

– Вот и выяснишь. А дворников своих чтоб завтра принесла, все сроки вышли.

Журналистка выпорхнула из кабинета.

Надя Егорова была склонна к полноте. Раз в месяц она сидела на диете. Борьба шла за каждый грамм. Стоило сходить в гости или выпить бутылку пива, как весы показывали прибавку от двухсот до пятисот граммов.

Секретарша Брыкова Мариночка в редакционной столовой на обед набирала целый поднос: суп, второе, салат, два компота, булочку с пончиком и была худа как палка. На Надины охи она посмеивалась и уминала обед, занимавший полстола. Как несправедливо устроена жизнь, вздыхала Надя и водила ложкой в пшённой каше.

Зыбкое постоянство веса Надя поддерживала, плавая два раза в неделю в бассейне «Олимпийский» и занимаясь шейпингом. Джинсы плотно обтягивали её фигуру. Просторная блузка с подплечиками отвлекала взгляд от округлой средней части тела. Обесцвеченные волосы, искусственный загар, тёмные очки привлекали к девушке молодых людей. Ей это нравилось.

С детства кредом Нади был принцип Шерлока Холмса: «Я очень люблю совать нос в чужие дела». Для полноты жизненных ощущений каждому человеку нужны события, перемены. При отсутствии своих их заменяют чужие.

О чём говорят старушки у подъезда? О чём шепчутся девчонки в школе? О своих делах? О чужих! Из девчонок вырастают старушки. Круговорот природы, возобновление популяции. Всё по науке.

Все шансы стать такой пенсионеркой имела и Надя Егорова. Чтение книжек было для неё скучным занятием. Политические события по телевизору навевали ещё бőльшую тоску.

Надя подглядывала, подслушивала, сопоставляла и делала выводы. Благодаря постоянной практике научилась разбираться в людях. Не в том смысле, что у человека на душе, а в том, можно ли вытащить из него интересующие её сведения.

При неувлечённости литературой Надя была неглупа, общительна, писала грамотно, за что получала от учителей заслуженные «четвёрки».

Страстное увлечение чужими делами развило способности, а когда подошло время окончания школы, мамин брат дядя Гриша подбросил мысль о журналистике. Надя подумала и согласилась.

Таких, как она, на вступительных экзаменах в МГУ было много. Чтобы обойти конкурентов, пришлось попотеть. После диплома предстояло трудоустройство. Всемогущий дядя Гриша снова помог. Он работал в местном РУВД, на территории которого располагалась редакция газеты «Московский курьер». Туда он и устроил племянницу.

Ещё студенткой Надя подрабатывала. Так делали почти все её однокурсники: лишние деньги не помешают, да и с профессией надо было определяться. У кого были влиятельные родственники, те пристроились в «Известия», «Труд», в «Эхо Москвы» или на REN-ТV. На Первый канал и на РТР удалось попасть всего троим.

Мечтой Нади было телевидение: встречи со знаменитостями, дальние командировки. В перспективе собственная передача.

На третьем курсе Егорова пристроилась корреспондентом в студию кабельного телевидения. Место ведущей было занято, но молодая журналистка не горевала. Хороший старт тоже много значит.

Единый информационный центр объединял кабельное телевидение и газету с новостями округа. Надины материалы проходили и там, и там.

Репортажи были остры и своевременны: открытие детской площадки, асфальтирование улиц, нарушение нерадивыми гражданами тишины в ночное время.

Несмотря на то, что всё это было мелко, Егорова быстро осознала правильность выбранной профессии. Журналистское удостоверение открывало Наде двери в коридоры власти.

Через два года местные начальники здоровались с девушкой за руку, приглашали на банкеты.

– Несерьёзная это работа – бегать по ДЕЗам, по советам ветеранов, – делала Надя прозрачные намёки дядюшке. – На НТВ или на радио «Динамит» денег больше, известность, возможности.

– Лучше быть большим артистом Малого театра, чем маленьким артистом Большого, – отвечал недальновидный дядя Гриша, но через месяц предложил племяннице место в «Московском курьере».

Хотя бы от советов ветеранов и открытия детских площадок во дворах Егорова была избавлена. Проработав в отделе писем три месяца, журналистку перевели к Брыкову.

Жаркий конец июля сеял сомнение, что второго августа, в Ильин день, пойдёт дождь. Народные приметы точны и незыблемы, но какой дождь может быть, если на небе ни облачка, а на термометре тридцать два в тени?

К гостинице «Москва» Надя решила пройти от Ленинки. Самое большое хранилище книг теперь носило название Российской Государственной библиотеки, но ближайшая станция метро сохранила советское название «Библиотека имени Ленина».

Журналистка из душного метро вышла на поверхность. Надя решила проехать не до «Охотного ряда», а пройти перед журфаком. Егорова нечасто попадала в центр города, и решила воспользоваться возможностью прогуляться у родного университета.

Перед входом в РГБ, закручинившись, восседал унылый памятник Достоевскому с голубем на голове. По Воздвиженке, мимо бывшей приёмной всесоюзного старосты М.И. Калинина, а ныне приёмной Госдумы, проносились машины. В Кремль через башню Кутафью ломились приезжие.

Егорова пошла по Моховой мимо старого здания МГУ, где располагался факультет журналистики. В этом сквере перед экзаменами студенты шуршали конспектами, пили пиво. Сейчас каникулы, и во дворике ни души. Только памятник Ломоносову так же вглядывался в Кремлёвскую стену.

На такой жаре свежесть приносили только фонтаны на площади. Между тугими струями и нетленными произведениями скульптора Зураба Церетели резвилась молодёжь.

Когда строился подземный торговый комплекс на Манежной, ребята с истфака подрабатывали тут на археологических раскопках. Кроме старых кирпичных стен Охотного ряда, битой керамики и пары рваных сапог ничего не нашли. Зато в изобилии говяжьи и свиные кости и невыносимый спёртый дух тухлятины.

Надя устроилась на лавочке. Положив букет роз, достала сигарету. Предстоит разговор с администратором, наверняка это женщина. Взятка испортит дело, а букет цветов будет безобидным знаком благодарности.

«Москва» возвышалась на площади серой громадой. Прямоугольные формы несимметричного фасада отличались тяжеловесностью и основательностью по сравнению с Историческим музеем и памятником маршалу Жукову. Сухощавая лошадка прославленного полководца будто стояла на цыпочках и напоминала экзальтированную балерину.

Крышу знаменитой гостиницы венчала реклама пивной компании. Глядя на сооружение, туристы ни за что бы не догадались, что отель называется «Москва», а не «Балтика».

Журналистка всмотрелась в застеклённый вход. Можно было подумать, что здание вымерло. Надя каблуком затушила окурок и убрала в сумочку зажигалку.

В пустынном вестибюле прохаживался швейцар. Охранник нажимал кнопки на мобильнике – из-за безделья, видимо, играл в «Тетрис». Расфуфыренная администраторша за стойкой читала. Все трое, услышав открывающуюся дверь, обернулись.