Смерть во имя истины

– Я вижу сад наш, – вдруг заговорил он, и голос его был умиротворен и тих. – Как низко склоняются ветви кустов, как тени еще лежат на тропе. Мне немного боязно. Как и бывает всегда. И я спешу. И холодно. Воздух холоден. Серо. Кругом серо. Нет святила на небе. Еще слишком рано. Учитель встал. Он всегда встает еще затемно. Я ему нужен. Он слаб в последние дни. Силы покидают его. Я знаю, он мало спит. Его взор по утрам не ясен, будто усталость овладевает им, как только встает он ото сна. Я иду и думаю о нем. Надо уговорить его принимать капли, что дает брат Веспас. Надо убедить его хотя бы спать днем, после обедней службы. Только бы он дал мне возможность позаботиться о нем. ….– Юноша вздохнул, чуть прерывисто, будто готовя себя к чему-то, о чем он знает, и что пугает его. – Я уже миновал храмовую площадь. Я читал молитву, когда дошел уже почти до дома, где и есть рабочие покои моего учителя. Пока я шел, согрелся немного, и это радовало меня. Небо чуть светлело. И я думал, что день должен быть хорошим. Мне стало спокойно и радостно. Но тут я услышал крик. Тихий. Короткий. Мне показалось, что это голос брата Анатолия. Я удивился. Но что-то мне стало боязно.

– Брат звал на помощь? – шепотом спросил Саймей, боясь нарушить сосредоточение мальчика.

– Нет, – немного удивленно ответил он. – Нет. Это было…как если бы он упал, или ударился. Болезненный крик. Но я побежал. Я же знал, что к этому часу брат Анатолий уже приходит к учителю моему, и если ему стало плохо, что-то случилось с братом Анатолием, учитель мой не сможет помочь ему. Я же молод и быстр. Я успею найти помощь. Я взбежал по ступеням, распахнул дверь…

– Прежде она была закрыта? – все так же с осторожностью спросил Посланник.

– Да.

– А окна? Был ли полог на окнах?

Мальчик чуть помолчал, он странно повернул голову, чуть в бок, как склоняют ее кошки, когда любопытство завладевает ими.

– Да, – наконец сказал он. – На окнах был полог. Но я заметил это позже. Когда вбежал я, в комнате было темно.

– А что ты увидел сначала? – продолжал Саймей.

– Я вбежал и остановился, – по лицу послушника прошла волной болезненная судорога. Он переживал все то же, что предназначено было ему увидеть в тот печальный день, заново. – Темно и…Мне показалось, что и нет в комнате никого. Это испугало. Я начал крутить головой. Где учитель? Где брат Анатолий? Я сначала не видел их. Но тут что-то шевельнулось у стола. Я испугался сильно. Будто увидел тень ожившую. Но тут я услышал голос брата Анатолия. Он плакал и что-то шептал.

– О чем были слова его? – Саймей и сам затаил дыхание в ожидании ответа ученика своего.

– Я не понимал смысла, – растеряно сказал Арам. – Это было так странно. Он все твердил….не может быть…не может быть….Все кончено. Я готов был заплакать. Слезы застилали глаза мои. Все было страшно. Темнота, эти странные слова, кресло учителя, как-то странно сдвинутое от стола, будто кто хотел отшвырнуть его. Какие-то бумаги в беспорядке…Стило испачкано, на самом краю стола…Я подошел… – он начал дышать чаще, чуть метнулся в сторону, будто хотел вскочить, лицо его исказилось. – Я просто хотел убрать это стило. Оно могло упасть…И тут я опустил взгляд на брата Анатолия. Ведь он сидел на полу рядом. Почему он не положил стило на место? А он….Он плакал. Тихо-тихо. Раскачивался и что-то держал в руках. Я вспомнил, как сестра моя баюкает дитя свое. Вот так и брат Анатолий. …Я совсем растерялся. Может, это какая-то вещь, что ценна для него? И увидел…Это была рука человеческая. Я вскрикнул и нагнулся под стол….Я узнал учителя сразу….

Юноша всхлипнул, слезы текли из-под ресниц его, капая со щек на одежды.

– Тише. Тише, – уговаривал Саймей, чуть поглаживая руки мальчика. – Все. Все. Тебе больше не надо туда приходить. Тебе не надо возвращаться. Открой глаза, Арам.

Мальчик дернулся и распахнул глаза, окинув комнату взором, он вздрогнул всем телом и попытался вскочить.

– Успокойся, послушник, – Саймей протягивал ему чашу с водой. – Успокойся.

– Это было… – юноша глотнул воды. – Это было, как будто я опять оказался там…Но как?

– Это только твои воспоминания, – спокойно объяснял Саймей, надеясь, что тон его подействует на юношу. – Теперь тебе будет легче, и память больше не будет причинять такую боль.

– Как ты сделал это, учитель? – во взоре Арама читалось потрясение и некий страх, каковой накатывает на человека при встрече с непознанным и темным.

– Это трудно и долго объяснять, мальчик, – некая отчужденность слышалась в словах Посланника. – Однако же я мало что сделал. Лишь ты сам был властен вернуть так достоверно эти картины.

Он хотел рассказать мальчику, как его обучали этому умению, но не стал. Сейчас надо было понять еще многие иные вещи.

– Пришел ли ты в себя, ученик? – спросил он юношу, рассматривая стол.

– Да, – немного неумеренно, будто все еще прислушиваясь к своим ощущениям, ответил Арам.

– Тогда давай мы с тобой попробуем понять, что же произошло с учителем твоим в ту страшную ночь, – он прошел к стене, где стоял табурет, на котором сидел давеча разговаривая с братом Анатолием. – Скажи, когда ты покинул отца Иокима накануне вечером?

– После ночной службы, – начал рассказывать Арам, и голос его был не тверд. – Я был у него здесь же. Он диктовал мне слова наставления для утренней службы. После мы говорили с ним о делах общины, что исправить следовало. Я делал заметки. А после, он просил принести пищи. Когда же я вернулся, то он отпустил меня. Была уже ночь, шел второй час.

– Я понял тебя, Арам, – Саймей благосклонно улыбнулся. – Ты правильно сделал, что пересказал мне все дела ваши вечерние. А, скажи, утром того печального дня, после прихода твоего сюда и страшной вести, не видал ли ты следов того, что учитель твой притрагивался к пище?

– Пока брат Веспас смотрел тело учителя моего, я слонялся вблизи, здесь же, – вспоминал юноша. – Да, блюдо и кувшин стояли на месте. Хлеб был надломан, но не много. В чаше еще были капли воды. В кувшин я не заглядывал.

– Хорошо, – Саймей ненадолго задумался. – Если рисовать картину случившегося, то вижу я все так. Настоятель Иоким, учитель твой, отослал тебя в начале второго часа. Позже принял он пищу. Немного. Возможно наскоро. Далее он покинул кабинет и куда-то отправился. Ты говорил мне, будто не принимал он сонного зелья, уверяя, будто время это нужно ему. Еще же ты говорил, будто настоятель казался тебе усталым, когда только вставал ото сна. Как давно это продолжалось?

– Две или три седмицы, – рассудил Арам. – Я уже сильно беспокоился за него и думал говорить с братом Веспасом, чтобы тот уговорил учителя принять лечение.

– Думается мне, что каждую ночь все это время настоятель так же, как в тот вечер накануне смерти своей, покидал кабинет, имея какие-то дела свои, тайные для остальных, – сказал Саймей. – И в тут ночь ушел он. Если тебя он не отпускал долго, то значит, место то, где бывал настоятель недалеко. Не думаю я, будто он вообще покидал стены общины.

– Если бы он уходил из общины, – заметил Арам. – То мы бы уже знали это, так как у ворот всегда кто-то дежурит. Таков обычай.

– Верно, – Саймей опять улыбнулся юноше, стараясь улыбкой этой похвалить его. – Решим ли мы с тобой загадку, куда он мог тайно следовать из ночи в ночь? Покинул он кабинет примерно в два часа той ночи. Утреннюю службу служим мы в шесть. Пришел ты сюда, по словам твоим за полчаса до службы. Брат Веспас же говорил, будто мучения от яда терпел настоятель около трех часов.

– Но тогда получается….– глаза юноши расширились от страшной догадки.

– Видимо путь до места, где принял смерть настоятель, недалек, – рассудил Саймей. – Он отпустил тебя, чуть притронулся к еде и отправился в путь. На месте же, только прибыв, получил он страшный удар… Далее…

– Брат Веспас сказал, будто некоторое время прибывал учитель мой без чувств, – напомнил Арам.

– Правильно, – подтвердил задумчиво Саймей. – Придя же в себя, отец Иоким был встречен кем-то, кто перевязал ему рану.