Искатели

Теперь же, когда Люси исчезла, Брэд просто не мог найти себе места. Когда на исходе третьего дня погони все уже практически смирились с мыслью о том, что Люси больше нет в живых, Брэд Мэтисон с глубокой убеждённостью сказал Мартину: «Она жива». Через несколько часов он поправился: «Она должна быть жива, Марти». На четвёртый день, поравнявшись с Мартином, Брэд проронил: «Я сделаю всё для того, чтобы она смогла позабыть об этом кошмаре. Не важно, что с ней случилось, не важно, через что ей пришлось пройти — я всё сделаю для того, чтобы она вновь смогла жить и испытывать радость от жизни». И, хлестнув жеребца, он умчался вперёд, несмотря на неодобрительные взгляды отца, который не ожидал от Брэда такой прыти.

Поэтому было неудивительно, что именно Брэд Мэтисон первым заметил индейцев. Вырвавшись далеко вперёд, он внезапно остановился на самом краю крутого, резко обрывавшегося вниз утёса и высоко поднял обеими руками над головой своё ружьё. Это был сигнал: «Я нашёл».

Остальные поскакали к утёсу и, спешившись, осторожно подошли к самому краю. Утёс круто обрывался вниз не меньше чем на три сотни футов. Вдалеке, на расстоянии не меньше чем двадцать миль, все увидели тёмную полоску. Она находилась в том самом месте, где должно было быть поросшее камышом болото посреди прерии.

— Это лошади индейцев, — сказал Брэд Мэтисон. — Они поют их водой.

— Я надеюсь, что это действительно они, — медленно проговорил Мартин Паули. В его голосе слышалось сомнение.

— Это могут быть и бизоны, — заметил Зак Харпер, старший сын Мозеса. — На таком расстоянии и лошади, и бизоны будут выглядеть одинаково.

— Если бы там было действительно стадо бизонов, то команчи преследовали бы их, стараясь загнать и поживиться их мясом и шкурами, — сказал Эймос. — А раз они стоят спокойно и никто не гоняется за ними, это значит, что это лошади. Их лошади.

Все пристально вглядывались вдаль. Но солнце начало садиться, и разглядеть что-либо толком было невозможно.

— Нам лучше пока накормить лошадей, — сказал наконец Брэд Мэтисон. Он был одним из самых юных участников погони, и более старшие поселенцы должны были бы встретить его совет в штыки, как и всё, что исходило от таких молодых людей, как Брэд, но сейчас, похоже, никто не собирался возражать ему.

— Через полтора часа здесь будет уже совсем темно, — сказал Брэд, — так что мы можем никуда не спешить — всё равно мы успеем заблаговременно подобраться к ним, чтобы ударить по ним до рассвета.

— А ты уверен, что нам действительно следует напасть на всех них? — проронил Эд Ньюби.

Чарли Мак-Корри уставился на Эда.

— А для чего, чёрт побери, мы приехали сюда? — прорычал он.

— Атаковав их до того, как выйдет солнце, мы сможем застать их врасплох, — сказал Аарон Мэтисон. — На индейцев всегда следует нападать так, чтобы застать их врасплох. А это лучше делать под самое утро. В это время ни один индейский часовой ничего не заметит. Это уже многократно проверено.

— Дело не в этом, — покачал головой Эд Ньюби. — Думаю, мы можем напасть на их — в этом нет проблемы.

Единственное, что меня беспокоит, это то, что команчи могут перебить всех своих пленников, как только увидят, что мы, белые, по-настоящему крепко наседаем на них. Они всегда поступают таким образом, когда на них нападают.

Мартин Паули задумчиво жевал сорванную травинку и смотрел на Аарона Мэтисона, ожидая, что тот скажет. Но Аарон молчал. И тогда заговорил сам Мартин:

— Есть и другой путь...

— Вот именно, — тут же подхватил Эймос, словно он только и ожидал слов Мартина. — Существует и другой путь. Речь идёт об их лошадях. Мы можем оставить команчей без лошадей.

Наступила тишина. Никто не желал высказываться, не обдумав прежде хорошенько своих слов.

— Мы могли бы угнать их лошадей. Всех до единой, — продолжил Эймос. — Не думаю, что это заставило бы их убить тех, кого они успели взять в плен. Всех, кто ещё жив...

— Сделать это очень нелегко, — покачал головой Эд Ньюби.

— Нет, — кивнул Эймос. — Это совсем нелегко. И отнюдь небезопасно. Но если бы нам удалось это сделать, то командам пришлось бы вступить с нами в переговоры. И договариваться с нами. Впрочем, и это не факт. За всю свою жизнь я точно понял одну вещь: когда ты думаешь, что индеец должен сделать что-то, он в действительности сделает всё наоборот. Возможно, нам лучше продолжать охотиться за ними и отстреливать их по одному. По двое. По трое.

Холодная, лишённая каких-либо эмоций интонация Эймоса заставила Мартина невольно вздрогнуть. Было ясно, что Эймос уже не верил, что им удастся отыскать Люси. И совсем не думал о Дебби...

— Может быть и так, что каждый из этих индейцев спит, обмотав вокруг своей руки лассо, к которому привязана его лошадь, которая находится совсем рядом с тем местом, где спит её хозяин, — протянул Чарли Мак-Корри.

— Верно, — кивнул Эймос. — Может быть и так. Всем должно быть ясно, что может случиться при таком раскладе...

— Они нас всех перебьют. И это не принесёт никому никакой пользы.

Брэд Мэтисон закусил губу.

— Но мы всё-таки попытаемся это сделать, так, Эймос?

— Так, — кивнул Эймос.

Брэд Мэтисон отпустил свою лошадь, чтобы дать ей возможность попастись на свежей траве. Другие поступили точно так же. Мартин же продолжал лежать на краю утёса, вглядываясь вперёд. Он думал о той перемене, которая произошла в Эймосе. Он шёл навстречу смертельной опасности, и при этом ни секунды не колебался. Но надежды на то, чтобы вернуть своих близких, у него уже не осталось. А от удовольствия, с которым Эймос говорил о предстоящем убийстве команчей, мороз пробирал по коже...

А когда Эймос говорил о предстоящем нападении на команчей, выражение его лица было таким же, как в ту жуткую ночь, когда Эймос вышел из темноты, неся отрубленную руку Марты. Потом когда Марта лежала в сколоченном для неё гробу, то, что у неё была отрублена одна рука, было уже незаметно — её лицо выглядело удивительно молодо и спокойно, обе руки, казалось, были на месте, разве что одна из них была чуть бледнее другой... Руки у Марты были натруженные, покрытые морщинами, не то, что кожа на её лице, которая выглядела такой молодой и свежей. «Она сносила себе все руки, работая ими для семьи, работая ими для нас», — с горечью подумал Мартин Паули.

И в этот миг Мартин вдруг отчётливо понял, что двигало все эти годы Эймосом. Все странности в его поведении, то, что он работал на ранчо своего брата, не требуя за это никакой платы, его отлучки и неизбежные возвращения потом обратно на ранчо брата — всё это были звенья одной цепи. Когда Мартин наконец догадался, что диктовало поведение Эймоса и определяло суть его жизни, невольно испытал шок — он многие годы прожил рядом с Эймосом, даже не догадываясь о правде. Но не только он не догадывался об этом — об этом не догадывался и Генри Эймос. И, разумеется, сама Марта...

Эймос был влюблён... да, он всегда любил... жену своего родного брата.

Глава 8

После того как настала ночь, они провели на гребне скалы ещё целый час. В это время их лошади лениво пощипывали травку, а люди ели то, что лежало у них в седельных сумках. Всё пришлось есть холодным — огня разводить было нельзя.

Люди понимали, что ориентироваться им придётся по звёздам — тьма, которая упала на землю, поглотила очертания гор и равнины, всех окрестных предметов.

Но когда они спустились с утёса вниз на равнину, на небе появилась луна, и то, что раньше было скрыто непроницаемым ночным мраком, вновь стало видно, хотя и очень слабо и смутно.

Всадники превратились в тёмные тени, медленно двигавшиеся на фоне мерцающего мрака. Где-то вдалеке протяжно завыл волк, потом ещё один. Мартин Паули почувствовал, как у него тоскливо сжалось сердце. Протяжный волчий вой гнетуще действовал на нервы. Затем вой волков стих, но почти сразу же невдалеке зловеще заухала сова. Мартин Паули, вздрогнув, вполголоса обратился к Эймосу: