Страница 22 из 54
– Они тебя убьют. – Никс ласково погладила меня по голове, будто я был воплощением наивности в её глазах. – Они убивают представителей своего же вида. Что им стоит убить тебя? – Она присела, и наши глаза оказались на одном уровне. – К тому же, военные однажды истребили таких ребят, как ты. Что им стоит сделать это снова?
– Не может быть. Ты лжёшь. Ты мне лжёшь! – Закричал я ей в лицо, будучи на грани нервного срыва. Страх и отчаяние вспенились гремучей смесью. – Я не такой, как вы. Я не похож. Совсем не похож.
– Зачем мне лгать? Я бы не стала тратить столько сил и терпения на обычного мальчишку. – Голос Никс оставался доброжелательным, но маниакальная улыбка портила всё впечатление. – И ты не ошибаешься. Ты не похож на нас. Твой дар уникален, ты разве не замечал, как все вокруг относятся к тебе?
Я закрыл глаза и сжал губы, потому что я замечал. Может, ей казалось это волшебным. Но лично для меня это было равносильно смертельному приговору. Потому что она не знала, что скрывается под ширмой, никто и никогда не хотел знать, что там. Никто не знал, что таится под обёрточной бумагой всеобщей неконтролируемой любви.
– Мы сможем тебе помочь, – мягко сообщила Никс, утирая влажную дорожку на моей щеке. – Мы сможем прекратить это. Вместе.
– Отойди. – Прошипел я, распахнув глаза. Никс выглядела удивлённой, но сразу поднялась на ноги и отступила на шаг. – Не подходи ко мне! Не подходи, слышишь?! Я не желаю тебя видеть! Не хочу иметь дело ни с одним из вас.
– Ты не понимаешь, от чего отказываешься. – Её шёпот превратился в шипение. – Только мы можем обеспечить тебе достойную жизнь. Ты не спасёшь себя сам.
– Уходи. Уходи отсюда!
Выражение её лица изменилось. Множество складок начали рассекать кожу, когда брови сошлись на переносице, глаза сощурились в щелочки, а улыбка сменилась оскалом. Ей не надо было видеть, как тряслись мои коленки, такие, как Никс, точно знают о страхе, который они вызывают.
– Однажды тебе придется это принять. – Никс выплюнула это с гневом и обидой.
В тот день я вернулся домой поздно. Мама выглядела обеспокоенной, а папа ругался очень долго. Говорил, мне не стоит забывать, что у меня есть семья, которая за меня волнуется. Сейчас я думаю, что если бы он знал, что произойдёт парой дней позже, он бы всё отдал, чтобы я в тот день домой так и не вернулся. У них нет лиц, нет голоса и цветов. Они в моей голове – размытые пятна из мяса, крови и выпученных глаз. А их слова просто текст, который я знаю…
– Но я отказался. Убежал, если точнее. – Я передёрнул плечами, будто пытаясь сбросить с плеч то, что цеплялось за меня колючими пальцами всё это время.
…Я знаю, что в этот же вечер глубоко порезал свою руку. Давайте не будем забывать, что во мне воспитали ненависть. Ненависть нашла выход, и она требовала избавиться от того, кого не принимает общество. Мир старался сделать так, чтобы я всем сердцем ненавидел своё существо. И в тот вечер я бы мог поздравить его с успехом. Я бы сказал, насколько больно это было, но не помню.
Следующим же утром мной заинтересовался школьный психолог, родители, брат, одноклассники. Их интересовало моё апатическое состояние, а потом мой незаживший порез на внутренней стороне предплечья. Ещё расползающаяся рана была перетянута тонким слоем прозрачной и липкой плёночки. И я пытался соврать, доказать, будто это было неудачное падение. Пытался солгать и выкрутиться, потому что никому из них нельзя было знать истинную причину. Мне, естественно, не верили. Спустя сутки ситуация приняла новый, до дрожи пугающий оборот: все мои одноклассники пришли с бинтами на руках. Они демонстрировали глубокие порезы учителям и психологам, доказывая, что получили увечья при падении. На перемене они с упоением рассказали мне, как царапали свои же руки ножницами, гвоздями и битым стеклом. Они причинили себе вред, чтобы поддержать мою ложь. Поранили себя, сделали себе больно. Это несправедливо. Так быть не должно.
Почти двадцать человек с глубокими порезами на руках стояли с сияющими глазами, и, гордясь собой, ждали моего одобрения. Я помню их глаза, каждого из них. Настолько верные и преданные, что хотелось выть. От такого меня накрыло омерзение. Всеобщая любовь. Звучит красиво, но на деле – терзания по доброй воле. Я в тот день пытался вбить в их головы, что их поступок ужасен. Они не должны так поступать с собой. Никто не должен позволить себе делать подобное, потому что никто не заслуживает такой испепеляющей и искренней ненависти к самому себе. Если человек не полюбит себя, то он не может требовать любви от других. Никто не должен сам себя калечить, тем более, в поддержку кого-либо.
Они не виноваты, что оказались рядом со мной, фактически, все те подростки были жертвами. И, пожалуй, это были самые несчастные жертвы, потому что они не понимали, что вредят себе. Их любовь их убивала. Их убивали мои слова. Они смотрели на меня с непониманием, не знали, что сделали не так. Бедолаги ждали одобрения, а получили укор. Возможно, кто-то из них в ту ночь прыгнул с крыши от огорчения.
Так или иначе, это была моя последняя встреча с ними…
– Но Хранители не собирались отставать. Мы встретились. Снова.
…Что же, мы у самого порога катастрофы всей моей жизни. Примерно за двенадцать часов до выпуска новостей, в которых расскажут о совершённом мной убийстве.
После разговора в школе меня вызвали к директору, но я ушёл. Вышел из школы и долгое время бродил по улицам, сохраняя из последних сил хрупкое душевное равновесие. Я укладывал в голове события последних дней, как кирпичики. Думал даже сбежать из дома. Но, не понимая, как работает моя сила, я мог навредить родным. Боялся, что они не выдержат горя. Но, как бы я не пытался, всё это, так или иначе, закончилось могильными плитами.
На небе угасал закат, когда я возвращался домой. Мама пыталась до меня дозвониться, но я не отвечал на её звонки. Сейчас мне за это стыдно. Я бы всё отдал, чтобы поговорить с ней в тот день, сказал бы, что мне жаль, извинился. Хотелось бы услышать её. Пусть все её слова отпечатались бы пустым текстом в моей памяти, но я бы всё отдал, лишь бы у меня было парой фраз больше. Я уверен, она заслужила больше времени.
Я сидел на качелях в парке, уже холодало. Продолжал буравить взглядом телефон, потом хотел подняться, решившись, наконец, вернуться и получить заслуженную трёпку от отца…
– Ты видел нескольких представителей высшего титула? – Вдруг уточнила Люси.
– Ага. – Я кротко кивнул. Имя Лисс почти всегда крутилось у меня под рёбрами. Про неё говорить не хотелось, она была моим личным секретом. – Двоих.
…– Не торопись домой. – Легкая женская рука легла на мое плечо, усадив меня обратно на качели.
Я оглянулся. Девушка рядом со мной была красивой. Белая кожа, большие глаза, прямые красные волосы чуть длиннее плеч. Она, на самом деле, была красивой, казалась мягкой и располагала к доверию. Одно выдавало в ней чудотворца – оранжевая радужка, которая светилась.
– Я... Ты ведь знаешь обо мне, да?