Страница 5 из 7
В истории живописи, скажем, долгое время кисти художника удостаивались цари, военачальники, изображались батальные сцены и натюрморты. Потом что-то изменилось в сознании художников, и на полотнах ожили балерины, официантки, «едоки картофеля» и работники портовых доков. Они были, конечно, в жизни и раньше. Но кисть художника не бралась за них, потому что общественное сознание лишало их достоинства героя картины. Дело изменили фламандцы, потом импрессионисты, потом все остальные. И вот маленький человек стал интересен. Рыбак он или она – молочница, в них разглядели ту красоту и глубину образа, которые раньше признавались только за инфантами или благородными барышнями на конной прогулке. Чего-то подобного ждет Церковь. Ждет того изменения сознания, при котором мы увидим неподдельную святость, не обязательно облаченную в схиму или носящую железный колпак юродивого.
Так уже было недавно в отношении священства. Священников на Руси были сотни тысяч, но смиренный наш народ даже не ждал от них святости. Ждал треб и таинств, но не личной святости. Пока не засиял яркой свечой на церковной свещнице Иоанн из Кронштадта. Это было удивительно. Как? Живет в миру! Женат. Не схимник, не столпник, а при этом огненно свят и чудотворен! С тех пор люди получили возможность искать святости не только в монастыре, но и на мирском приходе. Жизнь священников, надо сказать, усложнилась. Требования к ним значительно повысились. Если один смог, то, значит, не только он один может. И потом был праведный Алексий Московский, была канонизация Алексия Бортсурманского… Святость и иерейство стали рифмоваться без натяжки. А пушкинский «поп – толоконный лоб» стал тем, чем и был – карикатурой. Вот нечто подобное должно совершиться и в отношении обычного мирянина.
Здесь нет места формализации, и дело не должно принять форму церковного закона. Должен произойти сдвиг в сознании. Хотя мы и вправе определить некоторые критерии этого существующего, но не опознанного явления – святости в миру. Сразу оговорюсь, что речь не идет о мучениках. Тут как раз все ясно. Мирянин он или носитель сана, кровь, пролитая им за Христа, снимает вопросы. Речь идет о живущих в миру и в мирное время, но живущих по Евангелию людях, на которых Церковь имеет право указать, говоря: «Вот, возлюбленные, перед вами еще один образец того, как угождают Богу Живому. Здесь можно и брать пример, и просить молитвенного заступничества».
Итак, если говорить о критериях, то это, конечно, верность Христу и Его Церкви. Доказанная верность, не вызывающая сомнений. Речь ни в коем случае не о «безверной праведности», общечеловеческих ценностях или толстовских метаниях в поиске конечной правды. Литургию любил, службы воскресные не пропускал, участвовал в жизни прихода, и т. д. При разнообразии человеческих типов разнообразной будет и эта графа «церковности». Но согласитесь, не так уж трудно отличить абстрактного человеколюбца или не молящегося Богу гуманиста от человека, преданного Церкви без пафоса и относящегося к ней, как к Матери.
Потом основная деятельность. Есть профессии, на которых не «работают», а служат. Врачи, педагоги… Одни уменьшают боль человеческой жизни, другие помогают сформироваться и раскрыться человеческой личности. Это не простые занятия. Евангелию Иисуса Христа там самое место. Впрочем, нашлось бы место и ювелиру, и садовнику, и кондитеру. Вопрос в том, насколько качественно, с какой самоотдачей человек проходил свое земное поприще. Это очень непраздный вопрос. Когда-то кем-то было сказано, что на Руси найти святого легче, чем праведного. И праведность в данном случае – это горизонтальные связи с людьми, а святость – вертикальные отношения с Богом. От неправды человеческих отношений, от всей этой «горизонтальной грязи» люди как раз бегут к «вертикальной святости», уходят из мира или мечтают о таком уходе. И нам действительно не хватает таких отношений между людьми (между пациентом и врачом, продавцом и покупателем, работодателем и рабочим), которые были бы построены не на корысти, не на чувстве превосходства, не на хитрости и обмане, а на правде Божией. В конечном итоге любая профессия может быть путем к Богу и служением, если сердце человека-деятеля устроено в согласии с заповедями. Это один из главных дефицитов нашей жизни. Здесь же и вопрос о нашей истории, ее прошлом и будущем.
Еще одна важная вещь – семейственность. Хороших семей настолько мало, что те, кто сумел выстроить и не разрушить христианскую семью, уже «тянут» на непризнанного святого. И семейственность может быть буквальная, личная. Это когда виден и ты, и твои дети, и внуки, и вообще все, что с тобой связано в этом смысле. Но может быть и девственность в миру. Может быть желание брака при невозможности его по тем или иным причинам. Может быть воспитание усыновленных детей. Много всего может быть. Сама жизнь церковная – это жизнь семьи, где есть «матушки» и «батюшки», приходская семья, «братья» и «сестры», духовные отцы. И церковная жизнь может быть понята именно как жизнь семейная, когда ты реализуешь себя не как «гордый праведник-одиночка», а через семью-общину, через связь с другими.
Речь, таким образом, будет вестись не только и не столько о многодетных семьях (хотя и о них тоже), и не о возрождении неких патриархов, окруженных несколькими поколениями потомства. Речь будет идти о жизни, в которой принцип соборности реализовался через любовь. Соборность без любви – это бюрократия и механическая организация. А соборность через любовь – это и есть семейственность.
Все три упомянутых понятия перетекают друг в друга и, хоть не сливаются до конца, представляют некое единство. Труд в коллективе, жизнь на приходе и собственная семья с ее ежедневными трудами и сложностями, – это точки практического применения евангельского опыта и одновременно приобретение этого опыта. В разговоре об этом опыте мы привычно говорим о смирении и терпении. Словно подчеркиваем, что мир неисправимо зол и единственный способ жизни в нем для христианина – это постоянное терпение и смиренное принятие того, что ты не в силах изменить. Так и есть. Отменять здесь нечего. Но есть что добавить.
Чтобы мир не был так невыносимо труден для жизни и временами отвратителен, нужно ввести в него Христа. Он и Сам уже добровольно ввел Себя в мир, родившись от Девы. Но нам предстоит в опыте веры увидеть Его там, где Его видеть не привыкли. Не только в мире церковных таинств, но и в так называемом «таинстве брата», то есть в общинной жизни, где, по слову Антония Великого, «от ближнего жизнь и от ближнего смерть». Где нужно научиться видеть Христа в людях, с которыми ты поставлен рядом жить и трудиться по Его воле. Это и есть та вожделенная «мирская святость», которая, конечно же, есть, но которая «не канонизирована». То есть она не осмыслена, не всегда и узнана. В ее скромном звучании не указан камертон для настройки многих голосов. Каждый святой (так нам кажется) словно поет сольную партию вопреки окружающей какофонии. И маленький человек привыкает к мысли, что ему стоит помолчать. Ведь с его скромными вокальными данными и слухом, далеким от идеального, он сам себе кажется недостойным пения. И это – смиренная ошибка, если только ошибки могут быть смиренными. Ведь посмотрите на наши церковные хоры. Там не поют Паваротти или Пласидо Доминго. По правде, они там и не нужны. Там поют самые простые люди без оперных данных. И до чего же хорошо они подчас поют, когда Сам Дух Божий не отказывается петь вместе с ними! Если хотите, это скромный образ «обычной святости», явленной на время литургии обычными людьми. И образ этот можно расширить.
Маленький человек в семье. Маленький человек на обычной работе. Маленький человек в рядовом приходе. И «маленький» Христос всюду с этим маленьким человеком. Вот цель жизни, если хотите принять, всякого человека, через Крещение и Миропомазание приобщенного к Православной Церкви.
Я говорю «маленький» в отношении Христа, потому что Он добровольно умалился (так говорят церковные тексты), сошел с небес до Креста и погребения, сроднился с человечеством. Его царское величие в полной мере откроется в будущем веке. Тогда Ему не смогут не поклониться даже те, кто сегодня пренебрегает Им или открыто Его не любит. Ныне же Его смирению и простоте угодно пребывать с простыми и смиренными. Тайна причастности к Нему есть тайна святости, к которой призван из нас всякий.