Мастер времени. Офелия

– Могу ли я поинтересоваться, – нарушила молчание нежданная попутчица, – почему вас называют Мастером Времени?

– Всё это людские предрассудки, леди…

– Леди Офелия, – приятно улыбнулась соседка Мастера.

– Однако ваш батюшка был большим оригиналом, да простится мне подобная дерзость, – Мастер первый раз за вечер посмотрел в глаза своей соседке. На него смотрели внимательные карие глаза, но в них чудилось что-то двойственное, Мастеру трудно было подобрать сравнение. Ведь ни в одни женские глаза он не смотрел так долго. Казалось ли ему это чем-то постыдным? Он и сам этого не знал, но в сей миг сам взгляд в глубины её души показался ему чем-то несдержанным, первобытным, сродни древнему таинству друидов, чьими потомками считали себя гордые бритты.

Встряхнувшись, он обнаружил, что прошло несколько минут, хотя ему они показались всего лишь мгновениями:

– О, простите мне мою навязчивость, юная Офелия. Старик совсем растерял приличия.

– Не надо просить прощения, Мастер, – голос Офелии внезапно показался ему на пару тонов ниже, а в лице попутчицы мелькнули хищные нотки, то ли скулы заострились, то ли запали глаза. Но всё это он списал на игру теней. Потому что спустя еще один миг лицо Офелии приобрело прежнюю миловидность. – Мы все когда-нибудь подходим к пределу своих возможностей. И нет ничего стыдного в том, чтобы признать это.

– Не уверен, что понял течение ваших мыслей, юная леди, – смутился Мастер.

– Я могу ответить вопросом? – спросила в ответ Офелия и, получив утвердительный кивок растерянного Мастера, продолжила. – Почему вас называют Мастером? Разве время ломается и нуждается в ремонте?

– Ну, в этом я смогу вам помочь, леди Офелия. Я являюсь главным часовщиком королевской семьи и лордом-хранителем времени. Я двигаю стрелки истории, если вам будет угодно. От часов в нашей жизни зависит так многое. И я часто напоминаю людям, что время бесценно. Его должно тратить с умом.

– Ведь вечность проходит так быстро, – подхватила Офелия. – А ваши глаза бесстрастно глядят в мир сквозь увеличительные стёкла, Мастер. А ваши натруженные руки вдыхают в часы душу, совсем как в паротяги.

– Вы тоже верите, что у паротягов есть душа? – засмеялся Мастер. – Но это же очевидный бред. Душа есть только у людей, у живых существ.

– А если существо, как вы сказали, мертво, оно не является человеком?

– Конечно! Ведь это же так очевидно, – всплеснул руками Мастер, с долей превосходства глядя на юную попутчицу. Она же тем временем поднялась из своего кресла и одним плавным движением вдруг оказалась у его стула.

– А хотите пари, Мастер? Я уверена, что все часы таят в себе погрешность. Вот и в вашей теории есть место для ошибки. Если я вам докажу свою правоту, вы подарите мне одни из своих знаменитых часов.

– А если выиграю я? – улыбнулся Мастер, пылкая уверенность его попутчицы была именно тем, чего он уже давным-давно не встречал. Вся его жизнь была подчинена точному ходу бесстрастного времени.

– Тогда…, – Офелия на миг задумалась, но Мастер с улыбкой вдруг коснулся её руки:

– Тогда вы подарите мне свой портрет, юная леди.

– По рукам, – звонко засмеялась она и вдруг оказалась совсем рядом, так, что их лица почти соприкасались. Затем отстранилась, взяла руку Мастера и неожиданно положила на свою грудь.

– Ч-что вы делае…, – неожиданно Мастер побледнел, хотел вырвать руку, но Офелия держала ее с неженской силой. – Вы, вы…, – лепетал он, словно мальчишка.

– Тсс, – приложила она к его губам палец, – слушайте.

Но слушать было нечего. Это Мастер понял почти сразу. Бледная, словно латинский мрамор грудь не вздымалась. И привычное «тух-тух-тух» не стучало под его вдруг вспотевшей рукой:

– Как такое возможно?! Это не….

– Неправильно? Я знаю. Я живу неправильно, нарушая все законы – людские, природные и Божьи, вот уже четыреста лет. И проживу, наверное, еще столько же. Во мне как в паротяге, вопреки здравому смыслу, теплится душа. А это значит, что я выиграла наше маленькое пари. С вас, Мастер, часы.

Дрожащими руками часовщик раскрыл свой саквояж и, порывшись, извлёк изящные карманные хроно, украшенные его собственной монограммой.

– Это самый точный механизм во всей Империи, леди Офелия. Носите его всегда с собой, и, может быть, следующие четыреста лет покажутся вам не столь долгими.

– Я запомню ваши слова, Мастер, – сказала она и, приложив к губам ладонь, подула ему в лицо. Едва прохладное дыхание коснулось его кожи, сознание Мастера Времени померкло.

Придя в себя через некоторое время, он увидел опустевшее купе его попутчицы. Он выскочил в коридор и, столкнувшись с Адамом, спросил, куда делась леди, ехавшая с ним в одном купе. На что проводник ответил смущённой улыбкой и вытащил из-за пазухи маленький портрет в серебряной рамке, с обратной стороны которого старинными чернилами было выведено: «Аркадия» 1486.

Рассказ навеян песней группы Silvercast – «Часы идут».

Мастер Времени. Офелия

Паротяг, выпустив очередное облако пара, зашипел как рассерженная кобра и с трудом, казалось бы, тронулся с места. Поршни замелькали всё быстрее, будто сбрасывая полуночную дрёму, и «Бродяга Дживс» стал набирать скорость. Офелия с лёгкой улыбкой смотрела ему вслед, словно провожая старого друга, встреча с которым была радостной, а расставание неизбежным. Достав из специального кармашка на поясе миниатюрные хроно, она с удовольствием провела пальцами по изящным обводам и линиям гравировки. Полвторого ночи. Убрав хроно, Офелия поправила висящий на плече громоздкий кофр и посмотрела на неизменный саквояж, сопровождавший её в пути уже не первый год. Есть вещи в мире, что кажутся неизменными, и их утрату ни с чем нельзя сравнить. Как будто полевой хирург, походя и влив в вас крепкого бренди, оттяпал ногу или руку.

Затерянная на просторах старушки Европы станция Каппель встречала Офелию полным отсутствием людей. Обычно на вокзалах, даже небольших, творилось сущее вавилонское столпотворение: провожающие и встречающие, носильщики и кондукторы, полисмены и просто зеваки. Всех этих людей затягивало в водоворот человеческих тел, непроизвольно смешивающего их в зависимости от прибытия того или иного паротяга. Здесь было не так. Первое, что бросилось в глаза – запустение. Словно с приходом ночи люди попрятались, и даже прибытие « Бродяги Дживса» не выманило их из здания вокзала. Пожав плечами, она подняла саквояж и отправилась искать кэбмена.

Но и внутри вокзала её ждала неудача. Людей не было. В конце концов, ей всё это надоело. Офелия поставила саквояж на пол, аккуратно пристроила сверху кофр и отправилась на поиск живых. Внутри помещения её шагам вторило лёгкое эхо, что только подчёркивало заброшенность этого места. Но особой пыли не было, да и цветы в кадках были политы и не пожухли, всеми забытые. Значит, люди здесь были. По крайней мере, днём. Офелия решилась на последнее средство:

– Эй, отзовитесь! Кто-нибудь!

Никого. Но в последующей за её призывом тишине она отчётливо услышала скрип, словно кто-то сначала приоткрыл дверь, но тут же поспешно её закрыл. Звук раздавался со второго этажа, на котором по обыкновению располагались кабинет начальника станции, диспетчерская и другие служебные помещения. Наверх вела кованая лестница с мастерски выкованными бронзовыми фигурками волков. «Мило, – подумала про себя Офелия. – Особенно если учесть, что вокруг раскинулся Шварцвальдский лес, известный своей жуткой репутацией во всём цивилизованном мире».

Осторожно ступая, она поднялась наверх. Снова раздался скрип, и Офелия против воли достала из набедренной кобуры свой верный «ремингтон». Взведя курок, она сразу почувствовала себя уверенней. Коридор был тёмен, словно лампы на втором этаже отказались работать. Или были обесточены. Достаточно модное увлечение электричеством, этим детищем эксцентричного Николы, привело к тому, что его генераторы переменного тока буквально наводнили Старый Свет. Но Офелия находила это весьма полезным изобретением, возможно, даже более значимым, чем сила пара. Она однажды встречалась с изобретателем и была приятно поражена его кипучей энергией. И той легкостью, с которой он рождал идеи. Тот мир чистых идей, о котором он поведал ей, бесконечно манил его сознание, уплывавшее в него, иногда даже во время беседы с ней. Он считал, что наш мир есть небрежная копия того, истинного мира, в котором всё находится в идеальном равновесии. Он мог говорить об этом бесконечно.