Страница 23 из 24
Как-то в доверительной беседе датский король спросил Петра: « А у вас тоже есть любовницы?», на что русский царь ответил: « Да, брат, есть, однако, вы тратите на свою любовницу тысячу талеров, а мои любовницы обходятся мне недорого». За первое свидание со своей будущей императрицей Петр заплатил дукат. И сие было еще проявлением щедрости с его стороны. Обыкновенно он давал солдатскую цену: одну копейку за три объятия.
Здесь царь немного лукавил и недоговаривал. По-солдатски он платил в первые юношеские годы. Потом только при его жене состояло 400 дам, готовых к услугам и которых надобно было кормить, поить и одевать. «Любовь для меня – токмо побуждение натуры» – хвастливо говаривал царь.
А лейб-медик Блюментрост вторил ему: «Мне кажется, что в теле его величества целый легион демонов похоти». А в остальное время царь работал так, что на сон оставалось не более четырех часов. Его едва успевали раздеть, чтобы он не рухнул в постелю и не заснул богатырским сном. Только в последние годы пришла бессонница, и царь стал терять вкус к женскому полу. Но тут выручала Катерина и по женской части, и в части успокоения. Но все же бес бил в ребро, и царь проверял, способен ли он еще на любовные подвиги; к его сожалению, все чаще дело оканчивалось конфузом.
Деньги? В них тоже не было особой нужды. Что такое деньги? Сие есть средство удовлетворения своих потребностей и желаний, самое страстное из которых –жажда власти и внимания женщин. А коли власть достигнута, коли ты хозяин всего, что тебя окружает – зачем тебе тогда деньги? Зачем тебе внешние атрибуты своей значимости: дорогие одежды, дворцы, кони, экипажи, посуда и прочее.
Наоборот, внешняя скромность лишь подчеркивает твою власть над людьми, этикетом, модой, прочими условностями, которыми окружили себя люди менее властные, менее значительные. Полумифические князья Олег, Святослав, Игорь спали на бурках, а под голову клали конское седло. Александр Македонский почти всю свою недолгую жизнь провел в походной палатке. Гай Юлий Цезарь ничего так более не любил, как плесканье в бассейне, относясь ко всему остальному с простотой воина.
Сие относится к настоящим властителям, а не ко всяким там курфюрстам, герцогам и прочей шишуре, у которой подданных-то не более 10 тысяч, и окромя звания ничего за душой нет. Петр мог себе позволить быть простым в быту, а курфюрсты нет, потому как ежели не нацепить на мундир дешевые звезды да золотые галуны, не придать величавости в поведении, то что тогда остается у них такого, что отделяло бы их от простых смертных? Ничего.
Но не надо думать, что такие люди, как Петр, дешево обходятся обществу, народу, которым они повелевают. У них есть своя забава – управлять армиями, одерживать громкие победы. Славы–вот чего им еще не хватает. А содержание армии –очень дорогая штука. Причем, ежели посмотреть на историю человечества, то большинство войн, битв отнюдь не отвечало интересам народов, а являлось плодом личных амбиций и аппетитов. Так дешево ли обходится обществу внешняя скромность быта их вождей?
Человек, находящийся на вершине пирамиды власти, видит перед собой лишь море алчных рук и глаз, желающих добраться до него и занять его место. Что остается делать властелину, кроме как с мечом стоять на валу крепости и сбрасывать вниз всех, кто пытается штурмовать цитадель. Говорят, паранойя – болезнь тиранов. Им всюду мнятся враги, заговоры, мятежи, бунты. Отец, мать, брат, сестра, сын, дочь – таких понятий нет в системе координат власти. Есть только сторонник и противник. Сторонник – это тот, чье благополучие прямо зависит от того, кто сейчас находится у власти. Противник – все остальные. Стороннику надобно постоянно подтверждать свою лояльность, иначе он немедленно переводится в противники.
Что может чувствовать человек, у которого есть один, но самый могучий рычаг – власть; кто опьянен сознанием своего могущества, величия, некого божества, способного по мановению руки управлять всем, и вдруг находится тот, кто хочет отнять у него хоть крупицу бога? Немедленно сбросить вниз, уничтожить – вот единственное защитное чувство, которое рождается у властелина. И Петр не был исключением.
Глава одиннадцатая. Ночные размышления
Царю казалось, что день прошел удачно, но мучил какой-то досадный осадок, природу которого Петр долго не мог понять. Все-таки дошло: сын. Алешка. Опять он. Вот заноза непреходящая. Ну да бог с ним, с Алешкой. Справимся и с той обузой, не с таким справлялись.
–Ванька! Прибавь свету.
Начавший тоже зевать Орлов быстро притащил шандал о пяти свечах. Поставил на ночной столик. Царь босыми уже ногами в батистовой сорочке, тоже подаренной заботливой Катериной, подошел к столу, взял увесистую книгу, недавно купленную, устроился в постели поудобнее и принялся читать. Заглавие гласило: «Мамематические начала натуральной философии» Исаака Невтона. Математические рассуждения автора оказались такими сложными, что ничего нельзя было понять без напряженного вчитывания, на что Петр уже не имел сил. Он все же углубился в чтение, где было много чертежей , так им полюбляемых, но мысль скользила по поверхности и никак не могла схватить смысл.
Царь не хотел признаться даже себе, что рассуждения Невтона выше его понимания и отнес сие на счет дневной умственной усталости и последствий званного обеда. Он отложил книгу и лежал с открытыми глазами. Это были нечастые минуты душевного отдохновения, когда он принадлежал только самому себе. Отлучки в Амстердам, Варшаву, Архангельск, Воронеж были у царя заместо отдыха. Меньше дел, меньше лиц, меньше вопросов. Можно, наконец, обратиться к себе – Петру Алексеевичу Романову. Кто ты есть? Как и для чего живешь? Что у тебя на душе?
Неотвязные мысли, одна другой горше, лезли и лезли в голову. Опять пришел на ум Алексей. В голове не укладывалось, как сей рохля мог совершить столь дерзкий поступок, угрожающий устоям государства. А может, совсем и не рохля? Скорее всего, не рохля. Но тогда как он, Петр, не смог разглядеть в нескладном, не боевитом, смирном мальчике сильную натуру, бунтовщика? Выходит, дал маху, всю жизнь искал верного, надежного помощника, а он, оказывается, был рядом. Не смог разглядеть, вернее, не захотел. Однажды решив, что сын ни к чему не способен, не нашел нужным изменить свое мнение.
А поводов признать свою ошибку было достаточно, но не хотелось признавать. Сперва думал сделать из сына нужного ему человека, вроде бы прилагал усилия, учил, наставлял и бил, но, почувствовав постоянное сопротивление, плюнул и бросил на произвол судьбы. Петру по душе скорый результат, а его все не было, да и откуда ему быть? Воспитание – дело долгое, неспешное, незаметное.
Внимательно отец посмотрел на сына лишь тогда, когда Алексей вместо одного полка – да и того царь не надеялся получить – привел в Сумы пять боеспособных полков, участвовавших в Полтавской виктории. Правда, сам заболел и в битве не участвовал. И опять сие внимание было не в пользу сына. Теперь родилась новая подозрительная мысль: ежели царевич смог набрать пять полков там, где другие не смогли набрать даже одного, то он, выходит, способен при случае привести и десять, и двадцать, и пятьдесят полков.
Тогда впервые появилась ревность, подозрительность и настороженность в отношении царя к собственному сыну. Тогда он, Петр, вспомнил, что, начиная с четырех, наверно, лет, сын смотрел на него исподлобья. С тех пор царь не проходил мимо ни одной возможности унизить, осмеять сына, причем, нельзя сказать, что делал сие сознательно. Так получалось. А сын, однажды показав свои возможности, словно опомнившись, опять ушел в себя, в свою скорлупу, откуда его трудно было выманить. Не однажды посреди разгульного пира, когда. казалось, царевич был в доску пьян, Петр вдруг натыкался на пристальный, цепкий и холодный взгляд сына и поеживался помимо воли. И теперь поеживается.
Алешка обижается из-за матери. А что тут обижаться? Стала она постылой Петру, перестала его привлекать ее пресная плоть. Что тут поделать? Да, отправил в монастырь, но не убил же, не удушил, не отравил, смотрел сквозь пальцы, что она и в монастыре жила мирянкой, да еще и переписку вела, с подозрительными людьми встречалась, кои потом в стрелецком заговоре были уличены.