Страница 8 из 314
Томми, кстати, ничего об этой ночи не помнил — понятное дело, такое воспоминание к числу счастливых не отнесёшь, единственное, чем он сумел поделиться — это жуткой неприязнью к Величайшему и Светлейшему и отчаянной просьбой ему не доверять. Ну, я и так не собирался, однако это ещё один камушек в пользу Дамбигада. Или Дамби-политика, что тоже не айс.
А ещё я подумал, что возможно получил ещё одно объяснение Гарькиной выживаемости в Запретном лесу. Кто знает, может, Томми общался и с канонным Гарькой, и даже клятву похожую дал, а выпустив в него Аваду, канонный же Волдеморт не просто убил свой крестраж, он ещё и клятву, данную Томми, нарушил. Вот и получилось то, что получилось. А почему взрослый Гарри ничего не помнил о своём воображаемом друге? Думаю, что всё было так: до одиннадцати лет парнишка отчаянно пытался стать нормальным, вот и отказался от общения с Томми… а потом просто-напросто всё забыл. Отсюда и связь между Гарри и Волдемортом — это остатки той связи, что была между ним и Томми когда-то, ведь Волдеморт-то первоначально стал являться Гарри именно во снах…
И неудивительно, что воскрес не канонный, изначально харизматичный лидер, а злобный, не знающий жалости ни к чужим, ни к своим, ублюдок — доброго начала в нём не осталось ни капельки… так что прав канонный Дамби — Волдеморт оказался побеждён именно силой любви, причём любви, живущей в осколке собственной души, а не Гарькиным Экспеллиармусом. Но… Но тогда слова А.П.В.Б и иже с ним приобретают совсем другой смысл! Он не просто знал о крестраже в Гарьке с самого начала! Он знал, ЧТО это за крестраж! Ох, мамочка, роди меня обратно, тут, похоже, не просто Дамбигад, а Дамбигадище!
Тут за дверью раздался голос Петуньи, звавший меня ужинать, и я торопливо вскочил. Есть хотелось жутко, с утра я получил только овсянку и тост, так что стоило поторопиться. К тому мне ещё предстоит объяснение с милейшими Верноном и Дадли. Ничего, прорвёмся.
Ужин прошёл почти что в полном молчании. Мрачный Вернон, с которым уже явно успела переговорить Петунья, бросал в мою сторону недобрые взгляды, но от комментариев воздерживался. Дадли тоже помалкивал; уж какие слова подобрала мамочка, чтобы заставить его молчать, я не знал, но был Петунье искренне благодарен.
Порцию мне положили такую же, как Дадли — запеченное мясо, овощи, пастуший пирог, какие-то клёцки, политые жирным соусом и немного салата. В целом, тарелка передо мной оказалась наполненной до краёв, что явно удивило Дадли и он попробовал что-то вякнуть, насчёт того, что уродам не положено.
— Может, и не положено, — отозвался я, — но насчёт тебя я же молчу.
А потом взял нож и вилку и стал есть аккуратно, не торопясь, выгодно отличаясь от того же Дадли, манеры которого оставляли желать лучшего. Он слопал всю свою порцию быстро и неаккуратно, да ещё и добавки попросил. Петунья положила, а довольный Вернон, почему-то пропустивший мою ответную реплику Дадли, потрепал сына по головушке и заявил:
— Этот парень своего не упустит! Весь в меня!
Мелкий сын принялся уничтожать добавку с тем же энтузиазмом, а я подумал о том, насколько слепа родительская любовь. Они что, не замечают, что пацан ножом и вилкой роет себе могилу? Или толстый Вернон считает нормой такое телосложение у восьмилетнего пацана? А Петунья-то куда смотрит? Хотя нет, в каноне его, помнится, на диету сажали… Только не проще ли изначально деточку не закармливать, как сейчас это делает Петунья? Впрочем, это дело не моё, эти люди мне не родня, хотят растить из родного сына капризного свинтуса — их дело… Хотя нет… поправочка… это и моё дело.
Мелкий избалованный свин может подстроить мне кучу гадостей. Это не то, что сильно напрягает, я в ответ могу изощриться не меньше, но это будет мне реально мешать. Так что вопрос с Дадли решать придётся. И чем скорее, тем лучше. И это он, похоже, ещё не знает, что я занял его «вторую спальню»…
Наконец ужин закончился, меня вновь потянуло в сон от обильной еды, но я постарался разогнать сонливость. Тем более, что Вернон грозно нахмурил брови и заявил:
— Ступай в мой кабинет, мальчишка. Думаю, ты нуждаешься в серьёзном разговоре.
Дадли злорадно заухмылялся, в ответ на это я незаметно для Дурслей показал ему средний палец и отправился следом за Верноном в его рабочий кабинет.
Там я подождал, пока Вернон устроится за столом, и уселся в кресло, с милой улыбкой, сложив руки на коленях. Вернон вновь грозно запыхтел, но я не дал ему сказать ни слова, быстро заявив:
— Я вижу, мистер Дурсль, что ваша жена уже рассказала вам, чего я хочу, и вы с этим не согласны. Так вот, давайте поговорим, как деловые люди.
— Деловые люди! — воскликнул Вернон и расхохотался. — Ах ты, малявка, да о чём ты можешь со мной говорить?
— Хотя бы о том факте, — невозмутимо сказал я, — что я — волшебник, и с этим ничего сделать невозможно.
— Ах, ты! — разъярился Дурсль. — Да как ты смеешь говорить такое! В моём доме!
И он начал гневаться. Дурсль орал, ругал меня на все лады и клялся выбить всю дурь, цветисто поминал бедных Лили и Джеймса, и вообще демонстрировал негативное отношение к волшебству вообще и одному мелкому никчёмному сопляку, то есть, мне, в частности.
Я со скучающим видом рассматривал потолок, давая ему высказаться. Ничего нового я не услышал. Наконец, Вернон выдохся и, заметив моё безразличное лицо, рявкнул:
— Убирайся в чулан!
— Ещё чего, — отозвался я. — Мы ещё не договорили, мистер Дурсль. Теперь моя очередь. Помолчите. Помолчите, я сказал.
От изумления Дурсль и впрямь замолк, хватая ртом воздух, а я продолжил:
— Ни в каком чулане я больше жить не буду, думаю, об этом вам миссис Дурсль сказала? И про всё остальное — тоже?
Дурсль машинально кивнул, и я продолжил говорить:
— Я тоже не горю желанием жить в вашей семье, но меня никто об этом не спрашивал, как и вас. Поэтому выслушайте моё предложение. Я знаю, что у моего отца есть деньги, которые я унаследовал. И их немало. И я так понимаю, что этих денег вы не видели… Ну, за исключением пособия, которое получаете, как опекуны. Кстати, а как ваши отчёты по его получению? В порядке?
— Не твоё дело, мальчишка, — проворчал Дурсль, но я почувствовал, что дядюшка начинает поддаваться. Надо его дожимать.
— Что там вам ещё положено, как опекунам сироты? Льготные кредиты? Льготы по налогам?
— Откуда ты… — начал Вернон, но я только рукой махнул. Знания у меня об английской службе опеки были весьма куцые, но, похоже, что я не промахнулся.
— И скандалы вам не нужны, — заметил я. — Ох уж эти газетчики, они такие назойливые… А ведь вы занимаете определённое положение в обществе, мистер Дурсль… Что будет, если ваши клиенты узнают, в каких условиях вы содержите сироту-племянника? Особенно, если этот сирота-племянник молчать не будет…
— Ты не посмеешь, — прошипел Дурсль.
— А что мне помешает? — отрезал я. — Я уже сказал миссис Дурсль — ваша родственная любовь так меня достала, что меня даже тюрьма не пугает. И там люди живут… И выходят на свободу, что характерно. И навещают родственников. Понимаете, о чём я?
До Дурсля дошло, что я ему угрожаю чуть ли не открытым текстом. Но, в отличие от Петунии, он не стал называть меня чудовищем, а быстро переключился на другое:
— Ты ведь не зря говорил о деньгах твоего отца, не так ли?
Деловой человек. Уважаю.
— Не зря, — кивнул я. — Вам придётся терпеть меня до одиннадцати лет, с этим ничего не поделаешь. А потом меня заберут в школу, где училась мама. Большую часть года я буду проводить там. Так что вам будет только лучше. А по поводу денег… Ведите учёт, мистер Дурсль. Всё, что вы потратите на меня, я возмещу. В двойном размере. Обещаю. А взамен — нормальное отношение и возможность спокойно учиться. И избавьте меня от нападок вашего сына, иначе он может серьёзно пострадать от своей дурости.
— Откуда мне знать, что ты не обманешь меня? — мрачно спросил Дурсль.