Страница 16 из 21
– И когда же это будет? – спросила Наталья лишь потому, что было бы невежливым оставить сказанное без внимания.
– У каждого свой срок. Впрочем, Андрей говорил, что вся наша жизнь – предварительное слушание.
– Он тебе такое говорил?
– Ну да, говорил, когда катал меня в лодке по озеру.
Наталья просияла.
– Ах, вот оно что! Интересненько! И как поучительно! Заставляет о многом задуматься! Значит, он тебя катал!
– Конечно, меня. Кого же еще! Ведь я подруга его жены. К тому же убирала у вас на даче…
– А я-то вся извелась… Всех в уме перебрала. Оказывается, это ты. За что же тебе такая привилегия?
Натали не сразу высказала то, что могло оказаться верным лишь при особом внимании к ее словам.
– За то, что я много терпела. Вот он у тебя блаженный, а я терпеливая.
– Уж и не знаю, у кого он теперь – у меня или у тебя. Только учти: он хоть и блаженный, но…
– … С хитрецой, ты хочешь сказать? Это не хитреца. Это посрамление себя и мира – нечто похожее на юродство.
– Эка, куда хватила! С чего бы это ему себя и мир-то срамить?
Вопрос заставил Натали с жалостью посмотреть на подругу, словно бы внушая, что лучше бы она об этом не спрашивала.
– А с того, что болен он. Подозревают у него…
– Постой, постой. Что же это у него подозревают?
– А то самое…
– Рак?
– Да, рак.
– Господи, я же догадывалась, догадывалась. Только гнала от себя… Но, может, это лишь подозрения? У многих же подозревают, а затем оказывается, что напрасно.
– Он знает, что не напрасно. Он себе диагноз уже поставил.
– Почему же он от меня скрывал, а тебе признался?
– Потому что ты – Наталья, жена, близкий ему человек, а я – никто, Натали, домработница. Правда, здесь, в мастерской, я не убирала. Но весь дом был на мне.
– И как же теперь быть? – Наталья обвела взглядом мастерскую, мольберт, повернутые к стене холсты, диван, на котором любил лежать муж, – обвела, стараясь свыкнуться с мыслью, что на все это теперь надо смотреть другими глазами.
– Ждать Израиля. Вот он и ждет…
– Да, он это часто повторяет. Но я до сих пор не понимала. Теперь-то мне ясно: клинику в Израиле? Клинику?
– Нет, самого Израиля.
– Снова не понимаю. Впрочем, пусть он ждет. А я дождусь Наталию и попрошу ее помочь с клиникой. У нее есть знакомые. Она не откажет.
Наталья помогла подруге слезть с табурета, и она снова спустились на террасу.
– Во второй фляжке еще осталось? – спросила Натали безучастно – так, словно вспомнила, что о чем-то собиралась спросить, но не была уверена, надо ли спрашивать.
Наталья так же не была уверена, надо ли отвечать. Поэтому она долго молчала, но все-таки решила ответить, хотя подруга уже не ждала ответа. Или делала вид, что не ждала.
– Кажется, осталось. Ос-та-лось, – произнесла Наталья куда-то в сторону, словно думала совсем о другом.
Натали вдруг поперхнулась, закашлялась и покраснела. С извиняющейся улыбкой исподлобья взглянула на подругу. Во взгляде угадывалась мольба. Это заставило Наталью сделать однозначный вывод и спросить напрямую:
– Налить?
Она не скрывала уверенности, что подруга не откажется.
– Не надо. Это я так…
– Тебе же хочется. Я вижу.
– Не надо, не надо. Впрочем, раз начали…
– Сейчас я принесу…
Наталья принесла с верстака фляжку. Поболтала – в ней побулькало. Отвинтила крышечку и разлила по рюмкам.
Натали держала свою рюмку так высоко, словно собиралась произнести тост. Затем взяла ее в другую руку и опустила пониже. Затем поставила.
– Знаешь, подруга…
Наталья не услышала.
– Что? – Она, не отрываясь, смотрела на дверь террасы.
– Знаешь, мы можем сами обо всем договориться. Без всякой Наталии. – Ей казалось, что Наталья снова ее не слышит, но та слышала, хотя и по-прежнему смотрела на дверь.
– Почему? Все-таки Наталия… свой человек.
Натали без всякого тоста выпила разом всю рюмку.
– Ладно, я тоже свой человек. Я уже обо всем договорилась. Очень опытные врачи. Его положат. И билеты взяла на самолет. Прямой авиарейс.
– Как?!
– Не буду сейчас объяснять. После…
– Андрей не согласится. Он пожертвований не принимает.
– Уже согласился.
– Господи, за моей спиной! Что вокруг происходит?!
– А происходит то, что его надо спасать. Причем срочно. Не теряя времени.
– А меня вы совсем отстранили? И, кстати, откуда у тебя деньги?
– Считай, что все устраивается за счет твоего долга.
– Смеешься?
– Не смеюсь, а люблю. И тебя люблю. И мужа твоего люблю. И вашу дочь Дарью. Как она, кстати? – Натали потянулась к фляжке, но Наталья ее отодвинула.
– Меня любить не за что. Так что вы правильно сделали, что без меня все слюбились. Дарья же… – Она отодвинула фляжку еще дальше. – А почему ты о ней спросила?
– Мне показалось, что тебе хочется… – Натали держалась так, словно чем менее интересовали ее желания подруги, тем легче она их угадывала. – Хочется, чтобы о ней спросили. Разузнали. Я не права?
– Права, права. Моя дочь пьет дешевый портвейн возле магазина со старыми алкашами. Ладно пила бы в своей компании, но с небритыми стариками, у которых глаза слезятся и желтая седина из-под шапок торчит… Фу, противно. Те-то, конечно, в восторге. Добывают ради нее деньги. Всеми возможными способами.
– Алкаши люди верные. Не подведут. Я тоже через это прошла. Даже в диспансере лечилась.
– Боже, ты меня пугаешь!
– Но ведь вылечилась. Дарья же наверняка не просто так пьет. Она для отца собирает деньги. На лечение.
– Так она знает? – спросила Наталья, но подруга не успела ей ответить, поскольку тут и Наталия подоспела – поднялась на крыльцо и суховато, острым кулачком, постучалась в дверь террасы.
Сквозь квадратики стекол в переплетах террасы, слегка размытые дождем, было видно, что это именно она, Наталия. Как всегда с короткой стрижкой и в длинной юбке. Белоснежная блузка и маленький черный галстук – в стиле секретарши двадцатых годов. Ее конечно же сразу узнали. Но Наталия продолжала стучать, словно больше полагаясь на то, что ее услышат, чем увидят, словно их способность видеть она не хотела признавать и настаивала на том, чтобы ее слышали – непременно слышали.
– Приветствую тебя, заветный уголок. – Наталия, конечно, не смогла обойтись без фразы. – Я не опоздала?
– Ты пришла намного раньше, – успокоила ее Натали, умевшая упрекнуть и при этом создать видимость, что никого не упрекает.
– Вы без меня часом не начали?
– Ну что ты, что ты!
– А я так чувствую, что кое от кого попахивает… – Наталия нарочно не посмотрела на Натали, чтобы не было сомнения в том, что она имеет в виду именно ее.
– От кого же это? – Натали стала оглядываться, отыскивая источник компрометирующего запаха. – Нет, тебе показалось…
– Девочки, как хорошо, что мы все собрались! – воскликнула Наталья, обязанная произнести эту фразу и посчитавшая, что лучше уж покончить с ней сразу, чем откладывать на потом.
Ее не очень-то поддержали, поскольку фраза была слишком уж ожидаемой.
– М-да… – только и смогла произнести Наталия. – Что же послужило поводом, чтобы нас позвать? – спросила она лишь потому, что неуместность этого вопроса позволяла не опасаться подробного и обстоятельного ответа.
Наталья и в самом деле предпочла пока не отвечать:
– Об этом после. Что у тебя? Как ты?
И лишь только Наталия заговорила, стало ясно, что рассказать о себе – это главное, ради чего она приехала.
– Девочки, можете меня казнить, обезглавить, четвертовать, но я уезжаю в Киев. Решено. Навсегда. Я долго сомневалась: все-таки у меня здесь мать, да и привыкла к Москве, к вам, мои милые. Но все-таки набралась храбрости и решилась. Даже взяла билет. Можем сегодня за это выпить. Я уж точно напьюсь. Вы поражены, сознайтесь?
Наталия ждала восторгов, рукоплесканий и поздравлений, но подруги как-то странно мялись и не столько смотрели на нее, сколько переглядывались друг с дружкой.