Страница 12 из 41
Уваров был личностью незаурядной: прекрасно образован, свободно владел европейскими и древними языками, занимался научными изысканиями в области античной филологии, отсюда, видимо, происходило и его увлечение классицизмом, распространившееся на учебные заведения, находившиеся в его ведении, впрочем, вполне умеренное, если сравнить с более поздним периодом. Он дружил с В. А. Жуковским, Н. М. Карамзиным, А. Гумбольдтом. Вместе с тем характер его был не лишен недостатков, подмеченных современниками, да и высокая должность ставила его в невыгодное, с точки зрения объективности отзывов, положение. Интересно, что, несмотря на разноречивость отзывов о нем, в том числе и резко отрицательных, большинство считало, что должность свою он занимает вполне справедливо и в довольно трудных политических условиях успешно справляется с ней.
Приведем лишь некоторые из высказываний о С. С. Уварове. Б. Н. Чичерин, историк, правовед, философ, писал, что Уваров «был человек истинно просвещенный, с широким умом, с разносторонним образованием… Он любил и вполне понимал вверенное ему дело». Далее он замечает, что «высокому и просвещенному уму графа Уварова не соответствовал характер, который был далеко не стойкий, часто мелочной, податливый на личные отношения»69. Сходного мнения придерживался и А. И. Герцен: Уваров «удивлял нас своим многоязычием и разнообразием всякой всячины, которую знал; настоящий сиделец на прилавке просвещения, он берег в памяти образчики всех наук, их казовые концы или, лучше, начала»70. К. Н. Батюшков выразил свое отношение в поэтической форме: «Благословен, взлелеян Фебом, / Под сумрачным родился небом, / Но будто в Аттике рожден…»71 Резко отрицательно относился к Уварову историк С. М. Соловьев, писавший, что «Уваров был человек, бесспорно, с блестящими дарованиями, по образованности и либеральному образу мыслей… был способен занимать место министра народного просвещения, президента Академии наук etc., но в этом человеке способности сердечные нисколько не соответствовали умственным. <…> Это был лакей, получивший порядочные манеры в доме порядочного барина (Александра I), но оставшийся в сердце лакеем… не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать»72. Но резче всех отзывался о нем, пожалуй, Пушкин: «…это большой негодяй и шарлатан… Об нем сказали, что он начал тем, что был б…, потом нянькой, и попал в президенты Академии Наук как княгиня Дашкова в президенты Российской академии»73. Несмотря на неоднозначность, судя по отзывам, его характера, Уваров много сделал для развития образования в России.
К системе образования в эпоху правления Николая I прочно привязалось понятие «реакция». Да, реакция, безусловно, была: реакция на восстание декабристов, на революционное движение в Европе, на новые условия, в которых развивалось образование, оказавшееся под угрозой утраты своей национальной самобытности, на ослабление в обществе религиозного чувства, распространение новых, чуждых и ненужных, по мнению правительства, русскому человеку идей. Как результат этой реакции усилился государственный надзор за учебными заведениями, жизнь их строго регламентировалась; особенно большое внимание уделялось идеологическому контролю, проверке учебников и учебных пособий, использовавшихся в школах и университетах, учебных заведений. Особенно заметно это отразилось на университетах, которые потеряли значительную долю своей автономии; резко вырос чиновничий аппарат, усилились бюрократические препоны на пути любых нововведений в образовательную систему. Многие из этих проблем хорошо знакомы и по сей день и стали частью российской образовательной системы.
Один пример, демонстрирующий относительность трактовок исторических фактов. Критикуя правительство Николая I за реакционность и жесткость мер в области образования, нередко в качестве примера консервативности и солдафонства приводят тот факт, что он вернул в учебные заведения ношение формы, прежде всего в университеты, приравняв, таким образом, процесс обучения к воинской службе. Напомним, однако, что именно так и воспринималось традиционно образование в России – как служение отечеству. А вот что писал о своих чувствах поступивший в университет в начале 1840-х гг. Б. Н. Чичерин: «Мы тотчас заказали себе мундиры. С какою гордостью надели мы синий воротник и шпагу, принадлежность взрослого человека»74. Полный восторг, ощущение своей взрослости, причастности к настоящей жизни вызвала впервые одетая форма у совсем юного Темы, героя романа Н. Г. Гарина-Михайловского: «Накануне начала уроков Тема в первый раз надел форму. Это был счастливый день! <…> Он шел сияющий и счастливый. <…> “Здравствуйте, здравствуйте, Темочка! – говорит Кейзеровна. – Ну вот вы, слава богу, и гимназист… совсем как генерал…”»75 Ношение формы было не просто формальным требованием, которое надо выполнять в угоду начальству, но и знаком принадлежности к определенной группе людей, занимающихся серьезным делом, помогающих косвенно своему отечеству, оно дисциплинировало и придавало значимость их деятельности.
Не стоит представлять себе николаевскую эпоху упрощенно. Развитие и усовершенствование системы образования продолжалось бурными темпами. Открываются новые учебные заведения, в частности специальные высшие, готовившие специалистов для различных областей народного хозяйства, – Технологический институт (1828), Архитектурное училище (1830), Училище гражданских инженеров (1832), Межевой институт (1835). В 1835 г. было открыто Императорское училище правоведения – высшее юридическое учебное заведение, выпустившее впоследствии многих знаменитых юристов. В университетах усиливается преподавание исторических дисциплин и российского законодательства, больше внимания уделяется преподаванию родного языка и отечественной литературы. Для молодых выпускников, оставшихся в университете, предусматриваются обязательные зарубежные стажировки за казенный счет, проводятся меры по подъему престижа университетского образования, ученых степеней и званий.
Николай I всегда особо подчеркивал свое внимание к учебным заведениям и любил их лично инспектировать. Д. А. Милютин, учившийся в Благородном пансионе при Московском университете в начале 1830-х гг., вспоминал те волнения, которые пережили и ученики, и преподаватели, и начальство пансиона, когда император однажды нагрянул с внезапной проверкой. На беду, он попал в перемену и, по свидетельству Милютина, был потрясен той «вольницей», которую устраивала «бушевавшая толпа ребятишек». К тому же его не узнал никто, кроме одного ученика, приветствовавшего императора под неодобрительные крики ничего не понимающих товарищей. Встретившись в конце концов с начальством пансиона, вспоминал будущий военный министр, император «излил весь свой гнев и на начальство наше и на нас с такой грозной энергией, какой нам никогда и не снилось. Пригрозив нам, он вышел и уехал, а мы все, изумленные, с опущенными головами, разошлись по своим классам. Еще больше нас опустило головы наше бедное начальство»76. И не напрасно. Гнев государя был не сиюминутным проявлением эмоций, в скором времени произошла смена всего руководства пансиона и последовало решение о перемене его статуса.
Воспоминания о схожих событиях, только более чем через 20 лет после описанных, оставил и князь В. П. Мещерский. Его рассказ о визите Николая I в училище правоведения полон восторга и благоговения. Да и император в этом случае остался доволен результатом инспекции. Не грозным инспектором, а добрым наставником предстал он перед учениками. Мещерский вспоминал: «“Здравствуйте дети”, – сказал он нам громким и приветливым голосом, глядя на нас ласково. Этот чудный, ясный и в то же время именно ласковый взгляд помню, как вчера. Наше “Здравия желаем, Ваше Императорское Величество” было не только громкое, но и восторженное»77.
69
Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М., 1997. С. 36.
70
Герцен А. И. Собрание сочинений. В 30-ти т. Т. 4. C. 127.
71
Знаменитые россияне XVIII–XIX веков. СПб., 1996. С. 720.
72
Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 18. С. 571.
73
Пушкин А. С. Полное собр. соч. Т. 12. М.-Л., 1949. С. 337.
74
Чичерин Б. Н. Указ. соч. С. 35.
75
Гарин-Михайловский Н. Г. Детство Темы. Гимназисты. В 2-х тт. Т. 1. М., 1977. С. 44.
76
Милютин Д. А. Воспоминания. 1816–1843. М., 1991. С. 97.
77
Мещерский В. П., князь. Мои воспоминания. М., 2001. С. 14.