Страница 9 из 20
Нельзя сказать, чтобы в продолжение трех лет со времени отозвания русского посланника из Константинополя петербургский кабинет оставался равнодушным зрителем резни, происходившей в греческих областях Турции. Как видно из дипломатического сборника графа Прокеш-Остена[8], во все это время происходили между петербургским и венским кабинетами деятельные переговоры. Результатом их оказалось изъявленное в 1824 году согласие Австрии на участие в петербургской конференции. Но этот результат обусловливался именно пальятивным характером предложения России. Со временем все это могло поправиться. Нет сомнения, Порта не приняла бы без принуждения, хотя бы и целой Европой, – которой взаимная зависть и соперничество с самого падения Византии постоянно входили в основание всех международных расчетов Турции, – заявленное ей требование касательно установления полунезависимости Греции. Ее отказ вызвал бы столкновение. С другой стороны, если бы даже Порта приняла эти требования, без сомнения она не оказала бы в Греции более уважения к своим обязательствам, чем оказала его в Дунайских княжествах, нещадно преданных турками огню и мечу по поводу замысла князя Ипсиланти, вопреки международному запрету занимать княжества войсками. Тут опять явился бы повод к столкновению. В обоих случаях виновницей его была бы Турция… Вопрос о независимости Греции оставался открытым. Между тем согласие держав на наделение новых княжеств необходимыми для них территориальными условиями жизненности – являлось бы совершившимся фактом, отмена которого была бы несовместна с достоинством держав, утвердивших его своею подписью. Что же касается вопроса о тройственности власти, то тут все предоставлялось патриотизму и бескорыстию самих эллинов. Как доказало впоследствии объединение Молдавии и Валахии, ни одна европейская держава никогда не решилась бы силою противиться такому слиянию, вызванному единодушным патриотическим согласием обоих населений.
Итак, с первого появления греко-турецкого вопроса в области международного права как нельзя более рельефно обозначилось, что греки могут рассчитывать на поддержку одной России, и что каждый шаг России в пользу Греции неизбежно встретит всевозможные препятствия со стороны Австрии и Англии. Между тем Англией в то время правило «либеральное» министерство (вигов), прославленное филэллинизмом Каннинга. Увлеченное Байроном и леди Стенгоп, общественное мнение Англии, по-видимому, также благоприятствовало греческому восстанию. В сущности же, этот филэллинизм оказывался призрачным. Предаваясь с любовью изучению классической Греции, увлекаясь обворожительными стихами Байрона, как министры, так и общественное мнение Англии и не думали, однако же, отступаться в пользу Греции от присущей им эгоистической политики, уже тогда взиравшей на Турцию как на составлявшую достояние английской торговли и промышленности «курицу, несущую золотые яйца».
Но, к несчастию, греки не разгадали этих истин. Они увлеклись лестною для них, но лживою внешностью английского филэллинизма. Не поняли они также и значения предлагаемого Россией допущения Европой, – хотя бы только и в принципе, – Эпира и Кандии в состав будущего Эллинского государства. Они надеялись разом приобрести независимость для всех населенных пелазговым племенем областей Турции. Ввиду этой надежды они заявили протест против проекта петербургского кабинета, и с этим протестом обратились… к Англии!
Само собою разумеется, лондонский кабинет встретил с восторгом так неожиданно игравший ему на руку эллинский патриотизм. Опираясь на него, либеральная Англия поспешила явиться в Петербурге «защитником прав эллинской народности». Эта роль была поручена нарочно отправленному для того в Петербург новому представителю Великобритании, сэру Стрэтфорду Каннингу, знаменитому впоследствии под именем лорда Стрэтфорда Рэдклифа самою ожесточенною враждою против восточного христианства. С приездом в Петербург этот негаданный «защитник прав эллинской народности» немедленно заявил, что никакого участия в конференции он не примет. Все дело о конференции кануло в воду. Греки остались ни при чем. Не унывая, продолжали они, однако же, свою геройскую, но бесплодную борьбу…
Глава I
До похода в Средиземное море
Весною 1826 года в Петербурге произошло событие, вскоре обратившее на себя внимание всей Европы: герцог Веллингтон, официально присланный английским правительством для поздравления императора Николая Павловича с восшествием его на престол, удостоился наконец давно ожидаемого разговора с его величеством о греческом вопросе.
«Вы знаете, милорд, – сказал государь герцогу, которому английское правительство поручило склонить петербургский кабинет к предоставлению Англии прекращения распри между Портою и греками, – что я решился идти по стопам моего вечнославной памяти любезного брата. А император Александр перед смертью принял твердое решение: с оружием в руках заставить Порту уважать права России, признанные трактатами. Пока – Россия еще не ведет войны с Портою, но дружественные отношения между ними прекратились. Однако я скажу вам: если дело дойдет до чести моей короны, то не я сделаю первый шаг к отступлению».
Вообще говоря, предложение Веллингтона о предоставлении Англии участия в разрешении «греческого вопроса» встретило довольно холодный прием со стороны государя. Николай Павлович объявил и ему, и эрцгерцогу Фердинанду Эсте, присланному в Петербург австрийским правительством, что теперь он намерен заботиться устранением своих собственных несогласий с Портою и что греческое восстание играет при этом второстепенную роль. Герцогу было, однако же, выражено расположение императора решить дело греков по соглашению с его союзниками.
Дипломатическое поручение, возложенное английским правительством на Веллингтона, было важности чрезвычайной. Кончина императора Александра Благословенного прервала переговоры между великими европейскими державами по делу греческого восстания, и дипломатия, до сих пор бессильная развязать крепко затянувшийся узел, на время притихла в ожидании разъяснений. Дальнейший ход вопроса очевидно зависел от личного характера нового государя, от его политических взглядов и от совокупности других условий, казавшихся темными, загадочными. Одни, считая несомненным воинственность юного монарха, признавали войну России с Турциею неизбежною; к числу таких лиц принадлежал и турецкий министр Саид-эффенди, категорически заявлявший, что от императора он ничего не ожидает, кроме войны. Другая партия, с князем Меттернихом во главе, полагала, напротив, что войны быть не может. Некоторою поддержкою мнения о невозможности русско-турецкого похода были наши тогдашние дела с Персией; с другой же стороны, обнаруженная царем непреклонность воли и твердость характера давали повод думать, что, в случае сознанной им необходимости, он не посмотрит на это и объявит войну Порте. При таких обстоятельствах, от исхода возложенного на Веллингтона поручения зависело по меньшей мере разъяснение всех интересовавшей загадки: как смотрит новый император на греческий вопрос, и насколько опасение вооруженного столкновения России с Турциею может угрожать политическому спокойствию великих европейских держав?
Веллингтон как нельзя лучше понял и сущность своей задачи при тогдашней обстановке, и твердость решительного характера русского царя, а потому 4 апреля 1826 года подписал, вместе с канцлером Нессельроде и князем Нивеном, «протокол» о греческих делах, позволивший России и Англии вмешаться в борьбу Греции и послуживший впоследствии основанием знаменитому лондонскому «договору» 6 июля 1827 года. На основании протокола Англия и Россия соглашались сообща заявить Турции, что долг человечества повелевает им принять немедленно меры к прекращению истребительной, страшной и бесполезной войны, приглашая Францию и другие державы присоединиться к этой декларации. Заметим при том, что по смыслу протокола Россия выразила готовность действовать в полном союзе с Англиею только по греческому вопросу; в разрешении же всех других несогласий своих с Портою она предоставила себе право поступать совершенно независимо.
8
Geschichte des Abfalls der Griechen vom Тürkischen Reiche.