Страница 42 из 43
Однако в одном Степун ошибался: традиции старой русской интеллигенции были подспудно живы и в советской России, причем в самые строгие с идеологической точки зрения времена. Они пробивались в «разговорах на кухне», в трудах отдельных писателей и поэтов, как ни следила за ними цензура, в лекциях университетских профессоров. В конце 1950–1960-х гг. при первой же возможности во время «оттепели» эта традиция вышла наружу в виде так называемого диссидентского движения, которое стало тихо будоражить общество.
В конце XX в. возродившуюся новую интеллигенцию ждал еще один удар: оказалось, что столь желанное избавление от советского строя не решило основных проблем российской действительности. Как и когда-то, после революции, почва вновь ушла у нее из-под ног, и она оказалась без идей, идеалов и перспектив. Многие, провозгласившие себя интеллигенцией в новых условиях, всего лишь пользовались ситуацией и отнюдь не бескорыстно, что никак не вяжется с самой сутью интеллигенции.
Менялись названия, ориентиры, идеалы (нет единой линии), дети порой отрекались от отцов, но сохранялась общность черт: протест и критика существующего режима, оппозиция к государственной власти, изолированность от народа и правительства, западная ориентация, наличие идеи, порой переходящей в подобие религии, огромная роль в формировании общественного мнения в русской жизни вообще. Не просто чудаки и мечтатели, витающие в облаках, они жгли и жалили, бичевали и развенчивали вполне успешно, в конце концов расшатывая государственные устои (в этом их «деятельность» была успешной).
Несмотря на оторванность от народа и ориентацию на Запад, интеллигенция воплощала многие черты русского характера. Преданность идее, своеобразную религиозность (даже если бог – отрицание), вечный поиск веры и идеала, доведение всего до крайности, критиканство – все это свойственно русской культуре в целом. При всем ее «западничестве» она перемалывала западные идеи на русский лад, изменяя их порой до неузнаваемости. При крайне критическом, скептическом, а порой прямо нигилистическом отношении к жизни русской интеллигенции свойственны и высокая жертвенность, и готовность умереть ради идеи, и бескорыстность.
Русскую интеллигенцию нельзя оценивать с позиций «хорошо или плохо», «нравится или не нравится». Она неотъемлемая составляющая русской жизни, и без нее русский мир будет неполным. Она своеобразный и в каком-то смысле необходимый обществу «возмутитель спокойствия». Сейчас, со времен перестройки, в эпоху слабой власти интеллигенция в России практически отсутствует. Здесь нет для нее питательной среды: что толку противостоять тому, что и так еле держится. Те же, кто относят себя к разряду современных интеллигентов, либо преследуют политические, либо нередко экономические, словом, какие-то практические цели.
Интеллигенцию часто ругают или превозносят, исходя из политических или религиозных взглядов авторов. Лучше всего просто признать, что она естественное явление русской жизни.
Глава 3. Россия и мир
«Окно в Европу» или «железный занавес»?
Два излюбленных образа определяют отношение России к внешнему миру: «окно в Европу» и «железный занавес». В их противоречивости есть некая гармония, они взаимно дополняют друг друга, передавая весь спектр умонастроений. Оба они широко используются в литературе и средствах массовой информации.
Несколько слов о происхождении этих выражений.
Первое принадлежит перу итальянского путешественника в Россию Франческо Альгаротти (1712–1764), посетившего Петербург в 1739 г. по приглашению лорда Балтимора, который представлял английский двор на бракосочетании Анны Леопольдовны, племянницы императрицы Анны Иоанновны. Эту поездку он описал в своей книге «Путешествие в Россию» (в некоторых переводах – «Письма о России»). Альгаротти был сочинителем, писал на самые разные темы (от анализа творчества Горация до трактата по военной субординации), дружил со знаменитостями. Он сочинил оду императрице Анне Иоанновне, прославляя ее как мудрую и прозорливую правительницу.
Книга Альгаротти написана в форме писем. Она описывает увиденную итальянцем жизнь России, обновленной в результате петровских преобразований. Автор подробно останавливается на быте, нравах, экономике, политике страны. Но это не выделило бы книгу из значительного числа записок о России, появившихся в XVIII в., если бы не одно письмо. Вот его начало:
«Милорду Харви
Петербург, 30 июня 1739 г.
Находясь на Севере, я списываюсь с Вами, Милорд, так часто, как только могу, и уж конечно, не дам отбыть этой почте, не сообщив последних своих новостей; впрочем, и Ваших известий я жду как можно скорее. Но о чем же мне написать Вам прежде остального, как не об этом городе, об этом огромном окне, – так бы я сказал, – недавно распахнувшемся на Севере, через которое Россия может взирать на Европу?..»150
Но конечно, никакой заезжий итальянец не сделал бы это выражение столь популярным и значимым, каким оно стало в русской культуре. Да и нет ничего запоминающегося в этом отрывке. Нужен был гений А. С. Пушкина, чтобы оно заиграло, заискрилось и стало неотъемлемой частью языка. В его тетрадях есть запись, свидетельствующая о том, что он читал труд итальянского автора: «Петербург – это окно, через которое Россия смотрит в Европу». И это вылилось в величественную фразу его Петра I: «Природой здесь нам суждено / В Европу прорубить окно». Именно после публикации «Медного всадника» эта фраза стала стремительно входить в язык и умы русского общества. Надо полагать, у императора были более грандиозные планы в отношении вхождения России в круг мировых держав, но именно «окно в Европу» стало символом не только нового города Петербурга, но и во многом всех позитивных внешнеполитических отношений России с миром.
История с выражением «железный занавес» тоже немного запутана. Традиционно его приписывают английскому премьер-министру Уинстону Черчиллю, тоже большому любителю и умельцу «навешивать» ярлыки. Однако специалисты обнаружили, что первоначально эту фразу употребил русский философ Василий Розанов в произведении «Апокалипсис нашего времени»: «Со скрипом и треском в конце российской истории опускается железный занавес». Затем его использовала британская политическая деятельница-социалистка и суфражистка Этель Сноуден в книге «Через большевистскую Россию» (1920): «Наконец-то мы оказались за “железным занавесом”». Наконец, 5 марта 1946 г. Уинстон Черчилль, выступая со своей знаменитой речью в Фултоне (в США), употребил это выражение для обозначения водораздела, разделившего послевоенную Европу на два лагеря: западные державы и страны, попавшие под контроль Советского Союза. Он предупреждал мир об опасности, связанной с этой ситуацией, и его речь традиционно считается началом «холодной войны». Нет сомнений, что именно с его легкой руки фраза «железный занавес» пошла гулять по свету. Она особенно прижилась в Советском Союзе и чрезвычайно популяризировалась в постсоветской России. Средства массовой информации при малейшей конфронтации с Западом немедленно начинают пугать новым «занавесом».
Внешний мир всегда присутствует в русской жизни. Он либо отгорожен железным занавесом и тогда волнует особенно остро, либо просматривается в окно и тоже по-своему загадочен. Иногда, правда, открывается дверь, но это не так интересно и волнующе.
Популярность этих двух выражений раскрывает две важные особенности взаимодействия России и мира. Во-первых, можно уверенно говорить о том, что ориентирование (или «оглядка») на другие страны стало отличительной особенностью истории государства российского. Причем, если говорить точнее, не просто на внешний мир, а конкретно на Запад. Географическое направление не имеет значения, речь идет о некоей культурно-исторической или, как сейчас принято называть, цивилизационной общности. Подобное отношение характерно именно к Западу, хотя с Востоком Россию исторически связывали не менее тесные, а в каком-то смысле и более близкие отношения. Но это в плане международном и политическом: торговля, путешествия (сегодня – отдых), освоение земель. Многие восточные народы постепенно вошли в состав империи, жили бок о бок с русскими, а значит, несмотря на всю «экзотичность» быта и нравов, были «своими»151. Представители же Запада, несмотря на сходство исторического развития и культуры, близость вероисповедания (христианство, хотя и западное), внешний облик, в конце концов все равно оставались «чужими», настоящими иностранцами.
150
Звезда. 2003. № 5.
151
См., например: Образ России / Под ред. академика Е. П. Челышева. М., 1998. Гл. «История. Россия и Восток».