Страница 8 из 15
Фигура Градского для нашего культурного пространства нетипична. Он полный «самородок» и дорогу в искусство проложил себе сам – родители не имели непосредственного отношения к миру семинотья. Зато они были интеллигентными людьми в том, хорошем смысле слова, когда понятие «интеллигентности» еще подразумевало тягу к знанию, уважение к чужим достижениями, гордость за свой труд и неготовность учить жить всех & вся. Чувство музыки, вокальный и композиторский дар – все это Градский получил свыше, и хорошо, что семья не мешала ему развивать свои дарования.
Нет, друзей у Саши нет и не было. Не будет уже, очевидно. Свита есть. Есть приятели. Единомышленники. Товарищи. Близкие соратники, такие как два Андрея – Кнышев и Макаревич. А друзей не может быть по определению. Ну, в газетной трактовке термина. Такие одиночки принадлежат Космосу. Оттуда приходят. Там и остаются.
ПОСЛЕРАЗГОВОРНОЕ
Невозможно расшифровать код Градского, даже общаясь с ним десятилетиями. С одной стороны, Саша есть рафинированный продукт богемной среды, со всеми пороками и недостатками низкого артистического сословия, но с другой – Градский всегда как кот: «сам по себе» – и карьерно, и личностно уникален, то есть являет собой оригинальный, «штучный» товар, самодостаточный, как и сама Вселенная. Так себя и позиционирует, на самом-то деле. Поэтому и казалось ему – нет ничего невозможного.
Нет, он, конечно, не идеал. Не отполирован и не отшлифован прожитыми декадами в должной степени. Однако по сути АБГ все же лучше, чем его колючий имидж: все порывы гениев по-своему понимает публика, и в иных интерпретациях тезис вульгаризируется, а то и трансформируется в полную противоположность. Ведь и контент Ренессанса был извращен, а ведь оно было, было то самое «третье течение»…
Градский относится именно к тому типажу, типажу так и не восторжествовавшего Возрождения. Именно поэтому он может оставаться вне системы, которая делилась с ним благами из уважения, которое – в трактовке Киплинга – шакалы испытывают перед тигром. Да, система состоит из людей бездарных, испытывающих комплекс неполноценности при явлении «штучных» персонажей, но при этом и прекрасно понимающих зависимость артиста от системы.
А Градский такой у нас один. Не самый приятный в общении, нервный и наглый порой, это правда. Однако Александр-Борисыч есть бесспорный человек Возрождения, что, кстати, никак не мешает его социальной адаптации. Созерцая феномен Градского, осознаешь, до какой же степени люди не равны.
Есть такая зарисовка на стихи Самуила Маршака «Из чего только сделаны мальчики?.. Из чего только сделаны девочки?». Концептуальная, право. И разоблачающая популистский девиз кровавой Якобинской резни («Свобода, равенство, братство»). Ну о каком, право, «равенстве» может идти речь, когда все заведомо из разного сотканы и разное количество октав берут? И, стало быть, по замыслу Создателя – «равными» быть не смеют? Полемика аудитории с Поэтом – наглядная иллюстрация тезиса о демагогической сути лживого лозунга Великой французской революции.
Знать АБГ – значит верить: социум поймет, что отклонился от сакраментального «третьего течения». И легко, без ущерба для собственной самооценки, можно восхищаться тем, кто талантливее и во всех смыслах лучше среднестатистического.
Научиться ценить гения, «пока он живой» (© «ЧайФ»), хотя ему, в контексте бессмертия, это, пожалуй, и не очень нужно.
Не нужно это посланцу Вечности, которому аплодируют сущности.
Не нужно это подлинному таланту.
Не нужно это тому, кто строит собственную систему координат.
И идет своим путем.
Градский Александр: человек-театр & эпоха
Очень много лет в нашей стране Градский – это был ответ не на вопрос «какой», а на вопрос «кто». Однако с 4 сентября 2015 года – это также ответ на вопрос «что»: «Градский Холл» – название театра, открытого, наконец, знаменитым музыкантом. Пиарили это дело в студии проекта «Правда-24» (канал «Москва 24»).
– Александр Борисович, в проекте «Градский Холл» вы выступили и в качестве новатора-дизайнера, если этот термин можно использовать…
– Технолога, скажем.
– Я догадываюсь, что это первое в мире архитектурное сооружение или зал, где свет, собственно, не на сцене, а в зале.
– Да, в зале и на сцене тоже.
– Расскажите об этом ноу-хау. Насколько я понимаю, это ваше собственное изобретение?
– Да, это было в 2005 году придумано, когда и возник вопрос – чем будет этот зал наполнен в технологическом смысле? Зал, сразу понималось, будет небольшим.
– Мы поясним, что этот зал – бывший кинотеатр «Буревестник».
– «Буревестник», да. Их три таких кинотеатра в городе. Архитектор Иван Владиславович Жолтовский. Стандартного полуклассического образца здание. Но было много неудобств, связанных с тем, что в этих кинотеатрах не предусматривалось никакого гардероба. То есть человек заходил в пальто, если холодная погода, а дверь на улицу была просто в самом зале: ты открывал дверь и уходил восвояси. Поэтому нужно было подумать о том, что и как можно исправить. Тем более что я все-таки приверженец того, что как построили, так это и должно примерно выглядеть: не надо никаких ужасных нововведений вводить в эту архитектуру. Мы постарались.
– Однако это настоящий долгострой.
– Это очень большой долгострой. Почти четверть века. Я не хочу распространяться, почему так было. Это городская идея, городское строительство, решение правительства города. Театр, которым я руковожу, это театр городской. Поэтому без города ничего не могло бы быть, совсем ничего.
Ну, к сожалению, да, задержалось. Но я не расстраивался очень сильно, потому что параллельно занимался чем-то другим.
– Мы заметили.
– Да. А театр – это было что-то вроде какой-то мечты.
В Департаменте культуры от нас не требуют, чтоб мы «на-гора» выдавали аншлаг за аншлагом и чтоб завтра. Такого нет. К нам относятся очень лояльно и понимают, что любой зал должен быть как-то представлен, раскручен. Не все сразу.
– А что за придумка со светом? Это просто для того, чтобы сделать так, как никто раньше не делал?
– Нет, нет, нет. Началось с того, что мне хотелось, чтобы света было очень много, и чтобы он был высококачественным. А много света в маленьком зале, направленном, как обычно, только на сцену, – это абсолютно бессмысленно, потому что один прожектор убивает другой. И мне показалось, что будет здорово, если по всему залу разместить этот самый свет и направить его в разные точки самого зала, даже не сцены именно, а зала. То есть схема заключается в том, что обычно концерты или шоу происходят на сцене. Зрители сидят в относительной темноте, смотрят на ограниченный периметр сцены – и получают это самое шоу. Показалось, что интересно будет, если зрители окажутся внутри светового потока. Я это придумал. Мы это нарисовали с архитекторами. Заказали специальное оборудование. Но вот когда это все поставили и когда «оно» заработало, я только тогда понял, что я придумал. Я сел и как зритель убедился: это что-то невероятное. Ощущения очень сильные.
– Мне нравится, что без ложной скромности всегда Александр Борисович говорит о своих достижениях.
– Я вполне способен себя и покритиковать. Потому что ты что-то придумываешь, но эффекта не получаешь. Это как куда-то пальцем ткнуть – и не понять, куда на самом деле направил ты этот палец… Эффект получился намного сильнее, чем я предполагал. Причем для меня самого. Дальше я начал, как всегда, этот эффект проверять. Я позвал своих знакомых актеров, режиссеров: они ко мне регулярно приходят и смотрят на то, как зал устроен. А я смотрю на них. На реакцию. И, в общем, выносит людей, выносит. Причем людей и с именами, и с головой, и с талантом, и видевших все.
– Но это люди шоу-бизнеса, это не люди архитектуры.