Христоверы

– Да-да, ты не ослышался, Иван Ильич, – приветливо улыбнулся поручик. – Я берусь сохранить твою репутацию и буду всячески и во всём помогать тебе. Что на это скажешь, купец?

– Я?

Сафронов округлил глаза и, не зная, что ответить, лишь пожал плечами.

– Не за здорово живёшь, конечно, – продолжил поручик. – Я предлагаю сотрудничество для пользы и благополучия нашего государства. Ты согласен с моими доводами, Иван Ильич?

Сафронов потрясён и обескуражен. Заметив, что купец уже готов на всё, лишь бы избежать серьёзных неприятностей, поручик усмехнулся.

– Отныне, если ты по-прежнему хочешь волочиться за девкой-сектанткой, пожалуйста. Если захочешь что-то ещё, и на то моё согласие получишь. Но взамен…

Поручик хитро прищурился и стал похож на крадущегося к курятнику лиса.

– Ты будешь моими ушами и глазами как в секте хлыстов, так и в купеческом обществе. Что скажешь на моё предложение, Иван Ильич? Ты согласен?

– Согласен не согласен, всё одно деваться некуда, – вздохнул Сафронов. – Так где поставить подпись, ваше благородие, или на слово поверите?

Поручик пододвинул к нему чернила, перо и бумагу:

– Купцы всегда говорят правду, и им можно верить на слово. Но в нашей службе ко всему свои требования. А теперь бери перо и бумагу, Иван Ильич. Сейчас мы составим документ, который положит начало нашей вечной дружбе и взаимопониманию.

9

Просёлочная дорога шла из Самары сначала полем, затем краем леса. Шедший по ней человек в солдатской форме выше среднего роста, широкоплеч, и… Голову и лицо солдата скрывали бинты.

Солнце затянули тучи, и духота стояла нестерпимая. Ни птиц, ни мошкары… Всё замерло вокруг в ожидании дождя.

– Эх, до леса бы дошагать и не окочуриться, – шептал под нос солдат, сгибаясь под тяжестью ноши. Два больших кожаных чемодана в руках, вещмешок за плечами и скатка шинели на шее значительно затрудняли передвижение.

Бинты и форма насквозь пропитаны потом. Но солдат не обращал внимания на это неудобство. Свернув с дороги влево, он углубился в лес. Но и среди деревьев не ощущалась желанная свежесть: адская духота царила и здесь. Тогда солдат присел на ствол поваленного весенним наводнением дерева и поставил чемоданы у ног.

– Кажется, где-то здесь, – прошептал он, осматриваясь. – Если я ничего не напутал, то здесь…

Немного отдышавшись, мужчина хотел продолжить свой путь, но, услышав журчание воды, передумал. Спрятав чемоданы за ствол дерева, солдат отправился на поиски реки. Горло пересохло до самых внутренностей, а тело… Оно просто огнём горело под одеждой и требовало освежительной влаги.

Речку он нашёл быстро, но войти в нее решился не сразу. Вода в реке ещё не очистилась после паводка и казалась мутной и коричневой. Но выбирать не приходилось. Желудок горел с такой силой, будто в бушующий пожар подлили масло.

– Э-эх, была не была, – вздохнул солдат, встал на четвереньки у кромки и, опустив голову, коснулся губами воды.

Он пил с жадностью, отрываясь на мгновение, чтобы перевести дух. Попадая внутрь, вода гасила пожар в желудке, но жажда не проходила. Вдоволь напившись, солдат встал на ноги. Ему стало так хорошо, что не хотелось никуда двигаться.

– Нет-нет, не время нежиться, – опомнился он и вскочил на ноги. – Вот-вот дождь пойдёт, а я ещё не сделал того, для чего сюда пожаловал.

Мужчина нехотя вернулся к поваленному дереву, за которым спрятал вещи, и взглянул на небо. Тучи свисали так низко, что казалось, касались верхушек деревьев. Но дождь все не начинался.

Кряхтя и вздыхая, солдат накинул на плечи вещмешок, надел на шею скатку шинели, взял в руки чемоданы и продолжил путь. Некоторое время он блуждал по лесу, пока не вышел на поляну, на краю которой остановился и осмотрелся.

Вся поляна пестрела поросшими травой холмиками. Солдат поставил чемоданы на землю и вытащил из-за голенища сапога большой, с широким лезвием, нож. Отыскав подходящее место, он принялся копать землю.

Через час мужчина закончил работу и осмотрел выкопанную яму. Удовлетворённо хмыкнув, он опустил чемоданы, засыпал землёй и на образовавшийся холмик положил камень.

– Ну, вот и всё, гора с плеч, – тихо сказал солдат. – Здесь, на скотомогильнике, вас никто и никогда не найдёт. Случится так, что я помру, вы здесь останетесь навсегда. Но я умирать не собираюсь, так что до скорого свиданьица…

Когда на деревню упали первые капли дождя, опрятная старушка вышла из сарая с лукошком яиц в руках и поспешила через двор в сторону дома.

Она остановилась у собачьей будки и с недоумением посмотрела на лающего пса.

– Эй, ты чего это, кобеляка, с цепи рвёшься? Белены, что ли, объелся? – удивилась старушка. – На кого ты лаешь, псина? На дворе, кроме меня, никого нет.

Рыча и царапая лапами землю, пес продолжал грозно лаять в сторону бани на заднем дворе. Вышедший на крыльцо старик пристально посмотрел на собаку, затем перевёл взгляд на старушку.

– Чего орёшь как оглашенная, Марфа? – крикнул он, сводя к переносице брови. – А Лобзарь чего лает? Во двор кто-то зашёл, что ли?

Старушка оборачивается и указывает рукой в сторону бани.

– Кто-то в баню вошёл, Матвей. Собака зря с цепи рваться не будет.

– Ну вот ещё, выдумала, – пробубнил старик. – Да кто в нашу баню войдёт, прежде в избу не постучавшись?

– А что, мало ли бродяг разных по деревням мыкается, Матюша? – вздохнула старушка. – Айда поглядим, кто там? А то сердечко внутри так и прыгает.

Старик вернулся в сени и вышел с топором в руке.

– Чую, тебе всё привиделось, Марфа, но поглядим, очей не сломаем.

Старики медленно приблизились к бане.

– Эй, ворог, выползай на свет божий! – крикнул старик, беря топор наизготовку. – Выползай, вражина, сегодня там не топлено.

Никто к ним не вышел, и старики с тревогой переглянулись.

– Пантелеймон, сосед, ты, что ли, озоруешь? – крикнула, глядя на дверь, старушка. – Зенки залил, что ли, и Аннушка на порог не пущает?

Тишина в ответ. Старики пребывали в растерянности.

– А может, всё это нам чудится, Марфа? – тихо вымолвил старик. – Мало ли на кого псина тявкает.

– А ты загляни туда и погляди, Матюша, – прошептала, трясясь от страха, старушка. – Никого не увидишь, и гора с плеч.

Держа топор перед собой, старик медленно приблизился к двери.

– А ну выходь из бани, паскудник, в последний раз упреждаю? – подбадривая себя, закричал он. – Враз башку смахну топором, ежели сопротивляться умыслишь!

Он распахнул дверь предбанника, и вдруг…

– Ты топор-то опусти, батя, – послышался голос. – Неужто на родного сына рука поднимется?

Быстро, как молодой, старик отпрыгнул назад и замер рядом с потерявшей дар речи старушкой.

– Слышь, мать, сыном нашим называется тот, кто в бане сидит, – сказал он дрожащим от волнения голосом. – Эй, дух банный? А который из сыновей ты, у нас их пятеро.

– Четверо умных, а пятый дурак? – послышался ответ. – Вот я как раз и есть тот самый пятый.

– Бреши больше, вражина, – чувствуя, что никакая угроза им не грозит, взбодрился старик. – Пятый наш сынок на фронте, с австрияками воюет и в бане быть никак не могёт.

– Могёт не могёт, а здесь я, – послышался голос. – Повоевал я с австрияками и с немчурой повоевал. А когда всё здоровье в окопах оставил, так меня домой отправили помирать.

– Ежели ты сынок наш, то чего таишься и на глаза не показываешься? – приходя в себя, оживилась старушка. – Выходи наружу, и мы с отцом поглядим на тебя.

– Давно бы вышел, да боюсь испужать вас до смерти, родители, – усмехнулся солдат. – Вы меня одним помните, а сейчас я другой стал, неузнаваемый.

– Что ж, каким стал, таким и ладно, – вздохнул старик. – Попа и в рогоже узнают. Выходи из бани-то, Силантий? В избу айда, тама поговорим.

– Ну раз так, то выхожу, – ответил отцу Силантий. – Только шибко не пужайтесь, меня увидя, родители. Я сейчас такой, что в гроб краше кладут.