Страница 14 из 17
На сто второй версте от устья Шексны, на правом ее берегу лежит огромное сенокосное пространство, известное под именем «Шуйских Чистей», которые состоят из глубокой ледины, густо покрывающейся во время лета сочною высокорослою осокою. По Шуйским Чистям извилисто пробегает речка Шуйга и впадает в Шексну в том месте, где она носит название «Прости». В Чистях, как в местности относительно весьма низменной, обработанной из-под торфяного болота, прежде всего появляется разлив весенней воды. Шексна, прибывая, подпирает течение Шуйги, обращает его назад, и вода, выкатившись из низких берегов речки, быстро разливается по ровному пространству Чистей. Вместе с первым разливом воды бросается на кочковатые луга крупная шекснинская щука для метания икры. Она показывается тогда по заплеску залива на самых мелких его местах и трется о неровности дна и высокие кочки, выжимая из себя икру. В это время щука скромна необыкновенно: куда девается ее хищничество, резвость и бойкость, она является здесь какою-то робкою, вялою, болезненною. Икряница, самка, идет в середине между двумя молошниками, самцами, и таким образом тройками, держась на правильной параллели и одной глубине, разгуливают они по заливу: то приближаются к берегу, выйдут на самую мель, так что выставится иногда спина их и верхний плавник поверх воды, то отойдут на более глубокое место, остановятся, тесно прижмутся друг к другу, медленно поворотятся около какой-нибудь кочи и щитом, как будто связанные между собою, опять всплывут на мель. Шекснинские рыбаки бдительно стерегут щучий нерест. Они в известных местах устанавливаются в это время по Шуйским Чистям с острогами и среди белого дня колют ими щук без всяких приспособлений, прямо с берега. В светлой воде разлива видно приближающихся хищниц, и взмах остроги, движение удара как-то не пугают их: они тихо, медленно двигаются, не обращая ни малейшего внимания ни на что их окружающее, и острога разит щук в этом их состоянии неизбежно, без промаха. Бой острогою щук во время их нереста был бы из самых добычливых способов рыбной ловли, если б не краткость на то времени. Он возможен здесь только до тех пор, пока прибывающая вода катится по чистому месту, что бывает иногда только в течение нескольких часов. Но едва водополица коснулась леса, стала топить кусты и ракитник, торфяные заболоти, коблюшник и глухую урему – со щуками уже ничего не поделаешь острогою. Они уходят тогда в леса и в широком приволье разлива, в вершинах ольх и рябин свободно и безопасно выбрасывают из себя икру. Весьма часто случается, что Чисти зальет водополицей быстро и притом ночью. В такие годы совсем не бывает боя щук.
В полный разлив Чисти представляют громадную ширь, на которой при малейшем ветерке свободно разгуливают волны. Для рыбы тогда простора и глубины является вволю. В это время ее не добудешь на Чистях никакими снастями. Но вот вода тронулась на убыль. Узенькой ленточкой показались из-под воды шекснинские берега и вырезалось устье реки Шуйги. Пора устраивать затон, т. е. запирать всю рыбу, оставшуюся в разливе Шуйских Чистей, вода с которых скатывается в Шексну единственно через посредство речки Шуйги. Устройством шуйского затона занимаются рыбаки деревни Воятиц, на берегу реки Шексны, расположенной в пяти верстах ниже устья реки Шуйги. Право, присвоенное воятицкими рыбаками на запирание рыбы в Шуйге, весьма сбивчиво: пошлины они за него не платят, с торгов эта статья не отдается, а производится какой-то незначительный взнос в церковь и делается изобильное водочное угощение тем крестьянам, владения которых примыкают к берегам речки Шуйги. На основании таковых миролюбивых соглашений воятицкие рыбаки исстари, каждый год, строят затон на Шуйге, каждый год посредством его вылавливают тысячи пудов рыбы, не встречая ни с чьей стороны ни протеста, ни соперничества более потому, мне кажется, что только у них одних находится и предприимчивость на это дело, и все снасти и приспособления для затона и вообще для вылавливания запертой рыбы. Помещики, имеющие в Чистях свои владения, могли бы, конечно, дать иное, более производительное значение этим рыбным ловлям, но к счастью воятицких рыбаков, большинство из них богачи, и живут они где-то вдали, куда с Шуйских Чистой ничего не видно и не слышно, живущие же поблизости, по свойственной помещичьей натуре неподвижности, не вникают в интерес этого дела и идет: оно так спокон веку по старому порядку. Затон устраивается следующим образом.
Выбирается на реке такое место, на котором оба берега круты. На Шуйге с давнего времени делается затон на одном месте, в одной версте от ее устья, где берега весьма удобны для его укрепления. Поперек речки вбивается, на расстоянии одного аршина друг от друга, ряд свай из сосновых или осиновых слег. К сваям, наискось по течению, ставятся упоры для того, чтоб не свалило затона быстротою воды. Затем на сваях распяливается редкая сеть с тяжелыми грузилами на нижней тетиве, ложащимися на самое дно. В таком же роде затоны строятся в Костромской губернии при запирании рыбы в разливах Ипатьевского монастыря. Такие затоны несравненно практичнее зырянских рыболовных запоров, состоящих из еловых дранок, связанных в ширмы. Сеть с круглыми ячеями позволяет свободно стекать воде, и сваи, при значительной быстрине, легко выдерживают ее стремление, тогда как сплошная ширма, с узкими, с самыми незначительными просветами, имея более точек соприкосновения с текущею водою, редко выдерживает ее напор, от чего часто разрываются драничные запоры и много уходит рыбы.
Со дня постановки затона до окончания ловли неусыпно стерегут запертую рыбу рыбаки, устраивающие для временного своего помещения шалаши или землянки где-нибудь около затона. От обыкновения постоянно сидеть в шалашах и наблюдать за ходом рыбы, и за целостью запруды, иногда и повреждающейся, произошло затону еще одно, весьма характерное название – сежа. Не одно, впрочем, опасение за повреждение затона и наблюдение за рыбою вынуждает хозяев сежи безотлучно находиться при ней, но и необходимость оберегать запертую рыбу от дерзновенных набегов соседей заставляет их стеречь на сеже денно и ночно. При малейшем ослаблении наблюдения сейчас явятся непрошеные гости с бредничками и мигом черпнут изрядное количество рыбки из какого-нибудь омутка или заливчика.
Лов рыбы на сеже начинается почти со дня устройства затона. Сначала рыба идет в мережи и крылены, потом, по мере убыли воды, – в кужи. Под конец ее начисто вылавливают из больших бочагов и омутов неводами, а из маленьких – бредешками. Сбыт производится большею частью рыбинским кулакам, разъезжающим в прорезных лодках по Шексне для скупки рыбы, незначительное количество идет в Ярославль. Цена на свежего из садков язя, окуня, леща и судака от 2 руб. 50 коп. до 3-х руб., на щуку и мелкую рыбу – от 2 руб. до 2 р. 50 коп., на щуку выше десяти фунтов – до 3 руб. и более за пуд.
Много лет тому назад, когда я еще постоянно жил на Шексне, не раз случалось мне бывать на Шуйской сеже и любоваться громадным скоплением запертой рыбы. Когда вода совсем сольется с Чистей и ляжет в узкие берега запруженной речки, большие язи, лещи, голавли и щуки сплошною массою, в несколько рядов друг над другом, стоят на глубоких омутах, больших бочагах и около мережи затона, так что вода тут в полном смысле бывает переполнена рыбою. При виде этого необычного количества больших рыб часто являлось у меня горячее желание потешиться здесь уженьем, но как-то не удавалось: или удочек с собою не было, или не получал разрешения на уженье от хозяев затона.
В 1869 году, в июне, мне вновь привелось быть на Шексне, и давнишнее намерение поудить рыбу в омутах Шуйги пало мне на память. Приготовив удочки, ранехонько на заре отправился я на сежу. Утро изладилось превосходное, тихое. Над Шексною клубился туман, луга залиты были росою; на лесных озерах, во множестве разбросанных по торфяным болотам пришекснинских окрестностей, неистово галдели рыбаки и чайки; с лесу отчетливо доносилось пение соловья. Вдали, из-за крутого изгиба Прости, вилась тонкая струйка дыма от бегущего вверх по Шексне пассажирского парохода. Откуда-то слышался людской говор и возгласы лоцмана, командующего над коноводами. На меня пахнуло прошлыми годами проведенного здесь детства; что-то жуткое пошевелилось в сердце, колыхнулось какое-то скорбное чувство, вызвало глубокий вздох и замолчало, облитое обильным приемом свежего утреннего воздуха.