Страница 13 из 17
Вот и язок. Потихоньку спускаешься к нему под гору, осторожно разматываешь удочки, усаживаешься как можно ловчее и спокойнее на лавочку и наживляешь крючки, вздевая на каждый по две метлички с хвостика. Для этого употребляется всегда метлица чернокрылка: она гораздо лучше держится на крючке, и рыба как-то охотнее ее берет. Рыбаки выбирают и хранят чернокрылку собственно для наживки в погребах на льду, в нарочно приготовленных для того луночках. Нажививши крючки, забрасываешь две удочки: одну поближе к язку, около загрузок, другую – пониже, к нависели ракитника. Ловко опустятся крючки, скромно лягут поплавки на воду и начнут бродить взад и вперед. Долго они плавают без малейших признаков клева. Растушевалась уже по всему небу красавица заря, выглянуло солнце из-за леса, потянулись длинные, предлинные тени от деревьев, косыми полосами ложась на берег и опускаясь на воду, подобрался туман, перестал кричать перепел, смолк и дергач, а рыбе все нет хода. Но вот у одной удочки пошевелился поплавок раз, потом в другой и тихо начал тонуть и, наконец, скрылся под водою. Быстро подсекаешь добычу, чувствуешь по изогнувшемуся в дугу удилищу, по натянувшейся в струну лесе, как велика она, но, не давая свободы, не позволяя ей завернуть голову в реку, осторожно начинаешь подводить к берегу. Если не слышно частых, усиленных подергиваний, значит это – лещ: он идет всегда без малейшего сопротивления, плашмя, как доска. У самого берега подхватишь рыбу сачком и едва успеешь уложить ее в мешок, привязанный на берегу к ивовой коряге, да усесться на лавочке, смотришь, и у другой удочки исчез поплавок под водою. Начался клев: тут успевай только закидывать да таскать.
Лучший лов рыбы начинается с самого дня валки и продолжается с неделю. Потом крупная рыба берется уже лениво, осторожно и, наконец, скоро совсем перестает, зато охотнее начинают клевать плотва и чеша. Последняя такими огромными стаями подступает к язку, что случалось выуживать с утра и до полудня по пятисот штук. Но эта рыба не пользуется у шекснинских рыбаков особенным уважением: костлявая и тощая, несколько горьковатая на вкус, в самом деле она не стоит ловли и хлопот. Лещей случалось выуживать на метлицу громаднейшей величины: от 12 до 13 фунтов, а язей – от 7 до 10 фунтов. Бывали годы, в которые рыба на метлицу бралась так охотно, что науживали по шести пудов в день и даже более, на одну удочку. Конечно, таких дней в продолжение всего улова, т. е. полуторы недели, выдавалось немного.
Пойманная во время метлицы, болевая рыба в садках жить не может: скоро обивается в красные пятна и снет. Это, вероятно, от чрезвычайного наполнения желудка лакомою пищею, для освобождения от которой ей нужны простор и свободное движение. Лещей и язей шекснинские рыбаки от метличнаго улова очень хорошо вялят, распластывая их надвое и немного присаливая. Коптить, нам кажется, было бы лучше, но наши рыбаки этого делать еще не умеют.
Кроме уженья метлица употребляется истыми, записными рыбаками для ловли на переметы красной рыбы, т. е. стерлядей, хотя годами хорошо идет на нее и болевая. Перемет состоит из длинной, нетолстой бечевки, на которую навязаны, на расстоянии маховой сажени друг от друга, двенадцативершковые поводки, с большими остронаточенными крючками. Чрез каждые десять крючков привязывается к бечевке маленький камешек, опутанный липовыми лыками или хорошей мочалой. Полный перемет состоит из 175 крючков. На крючки насаживается метлица с хвостика, и перемет бросается вдоль реки в известном расстоянии от берега. В прежние годы, когда стерлядей в реке было побольше, еще до прорытия Белозерского канала, по которому много ушло ее в другие реки, на переметы лавливались аршинные стерляди, а ныне и тринадцативершковые – редкость.
Под конец августа шекснинские илы производят еще другой вид поденок, однолетних, очень маленьких, формою схожих с бабочками и до того липких, что нередко видишь их летающих связанными по паре и по тройке. Эти поденки выходят из берегов в продолжение нескольких недель постоянно каждый день и всегда вечером: в тихие, ясные зори их бывает очень много. Шекснинские жители называют осеннюю метлицу уклейкою, по имени маленькой миловидной рыбки, уклейки, которая любит ею лакомиться. Рыбаки не употребляют этого вида поденок для рыбной ловли, но поднявшуюся в это время на промысел с глубины уклейку – рыбу и ельцов ловят в вечерние зори тонкими плавательными мережами, называемыми уклеенными.
Спустя недели две после уженья на метлицу, около Ильина дня, вновь восстанавливается клев на рака, который в это время делается линевым, т. е. меняет свою старую твердую скорлупу на новую, на первых порах – нежную и мягкую. Линючего рака, оборвавши клешни, можно всего надавать на удочку, для этого всаживают крючок в левый глаз рака и выдергивают его около второй нары ног, потом спускают рака несколько на лесу и уже окончательно заправляют крючок в хвостик. Насадка, таким образом изложенная, выходит большая и принимает совершенно вид натурального рака. На линючего рака особенно хорошо идет голавль и язь. Уженье производится в тихих же местах, т. е. с мысов или под мысами в заводях, на глубине.
К концу августа клев рыбы на рака окончательно прекращается, начинается уженье налимов на мелкую лягушку. Для этого употребляются тоже донные удочки, только с крючком мелкого калибра. Лягушку насаживать очень легко: просто прокалывают крючком обе ее губы снизу наверх. Носик крючка здесь скрывать не требуется, потому что насадка живая, рыба хватает ее в воде не рассматривая. Уженье на лягушку производится по ночам в тихую погоду, при огне, для чего около сиденья рыбака разводится костер. Этим способом вылавливаются иногда очень крупные налимы: в шесть-семь фунтов весу, но несмотря на это немногие из рыбаков занимаются им, потому что ночное бдение, возня с лягушками, редкий клев, однообразие рыбы лишают уженье той привлекательности, которая так заманчива в ужении на рака и на метлицу. Шекснинские рыбаки по ремеслу занимаются осенью ловлею налимов на переметы, наживляемые лягушками. Бросание производится с вечера, выбираниe рано утром. Годами налим идет на переметы так бойко, что ловля их становится очень выгодным промыслом.
III. ШУйгa
Шексна от границы Пошехонского уезда с Черемновским спускается в глубокую котловину и затем, вплоть до своего падения в Волгу, уже течет по низменной местности. Весною в этой части Шекснинского бассейна бывают почти каждый год необыкновенно широкие разливы. Лиственные леса, луга и поля, даже деревни – все покрывается водою и, куда ни посмотришь, всюду видишь водную поверхность, в ветер волнующуюся белыми барашками, в тихую погоду – покойную, лоснящуюся, как пролитое масло. На человека, не знакомого с вешними разливами, такая водополь производит обаятельное действие. Говор, всякий резкий шум, выстрел, всякая закатистая, разудалая песня слышны здесь на громадное пространство: звуки так и стелются по воде, так и бегут по ней нескончаемо по всем направлениям. В водополье ни на одну секунду не бывает на Шексне совершенного безмолвия: то гогочут пролетные гуси, громадными стаями переселяющиеся на север, то пронзительно курлычут журавли, ночующие по маленьким островкам кое-где оставшейся суши, кричат утки по залитому мелколесью, пыхтит пароход, свободно идущий по глубокому разливу: ему теперь нечего держаться шекснинского русла, – теперь ему везде путь. Звонко, пронзительно раздается его свисток, вспугивающий многочисленные стада чернетей и всяких норей, любящих держаться на открытых местах. Вдруг поражает вас какой-то странный грохот, издалека доносятся до вас резкие металлические звуки, бряцание тяжелых цепей: это идет туер. Заря. Огненною рекою разлилась она на западе; спустились сумерки прозрачные, светлые, безупречные сумерки, полные оживляющей свежести. На воде не колыхнет, в лесу не шевельнется ветка, но голоса не умолкают: по всем направлениям слышно бормотание тетеревей, перекличка чаек, свист кроншнепа, крики куликов, урканье лягушек. Живым, клокочущим родником бьет здесь жизнь природы, и в тихую, теплую, ясную зорю еще отчетливее, понятнее становится для вас ее живой говор, сливающийся в один общий, непрерывный гул. Полночь. Глухая, покойная полночь. Люди, со своими мирскими заботами, со своими житейскими хлопотами уже давно улеглись. Смолкли и воздушные жители, торжествующие зорю, и они теперь на покое. Но шекснинская природа не молчит и в полночь: дико ухает филин в лесу, гагайкает сова, трещит козодой, свистят крылья в воздухе переселяющихся на север громадными стадами разных водоплавающих птиц.