Жонглёр

не моргнув глазом, спокойно процитировал лорда Байрона Фирсанов. Как всякий пылкий юноша, он любил стихи, а с детства за ним ходил гувернёр англичанин. Так что, английский язык был для Леонида, можно сказать, вторым родным языком. Не говоря об английской классической литературе.

– Красиво. Слушай, а может, тебе на эстраду, читать и петь. Чечёточку освоишь – и цены тебе не будет! Скажи, а бить чечётку и одновременно показывать фокусы возможно?

– Да отстань ты со своими глупостями.

– У меня, значит, глупости, а у тебя самые что ни на есть серьёзности? Даже если так. – Александр не на шутку увлёкся конструированием артистического будущего Леонида. – Да что там петь! Одни фокусы чего стоят!

– Как говорит мой батюшка: «В современном мире эдакая ловкость рук не спасёт, но и не всегда накормит. И самое главное – в скользкие минуты мира руки салом не измазать».

– Александр Леонидович как всегда прав. Вот у кого надо учиться! Всё разложено по полочкам, при этом такая бесподобная широта души и творческая красочность натуры. Тебе пока до него далеко, но со временем дорастёшь до его уровня.

– Думаешь?

– Спрашиваешь!

– Чего-то я сомневаюсь…

– А я лично уверен. Сколько души вложил в тебя твой отец, этого движением плеча не сбросишь, это не пыль, братец. Да и другой гадостью не вытравишь. Это внутри тебя. Тебе придётся очень постараться, чтобы избавиться от этого.

– Да уж… И как оправдать его труд?

– Всё будет хорошо, я думаю. Если только не сгубишь себя неразумным мальчишеством. Всё-таки мне сдаётся, что ты большой авантюрист. И ждёт тебя на этом поприще или верёвка, или в лучшем случае гильотина. Мне сложно судить, что в данном случае лучше, а что хуже. И то и другое весьма щекотно, а я страсть как боюсь щекотки.

иронично продекламировал Леонид.

Краснов смеялся до слёз.

– Странный у тебя взгляд на жизнь, – вытирая слёзы, сказал Саша.

– Чем он тебе не угодил?

– Наоборот, он мне даже импонирует. Ты напоминаешь мне графа Б** из Пушкинского «Выстрела». Соперника Сильвио. Так же с любопытством ешь черешню из фуражки, так же плюёшь на жизнь. Я иногда даже тебе завидую.

– Чему?

– Свободе. У меня в душе такой нет. Может, иногда проскочить в словах, а в делах и поступках нет. Я с самого детства кому-то что-то вечно должен. Начнём даже с примитивного: ложку за папу, ложку за маму. А дальше пошло, поехало! И туда сходи, и так, а не иначе сделай, ни в коем случае не подведи ни себя, ни нас, ни целый сонм родственников. Робею. А особенно эти примеры: «А вот твой кузен Петя или Вася добились того-то». И вот уже бедные Петя или Вася ненавидимы мною лютой ненавистью. А спрашивается: «За что?» Могли бы сложиться дружеские отношения… Складывается ощущение, что мне в затылок постоянно кто-то дышит. Обернусь – никого. А затылок тёплый, даже волосы взмокли и закурчавились. Вот так-то, брат! Ну что же, думаю касательно твоей языковой подготовки у дяди вопросов не возникнет. А как насчёт резвого и быстрого пера?

– Ты институтскую газету читаешь?

– Ну, ты спросил. Конечно! Иногда такое смешное напишут или кого-нибудь пропесочат.

– Имя Шарль Куртуа что-нибудь говорит?

– Спрашиваешь! Всегда смеялся над его… Так это ты?!

Леонид кивнул со скромной улыбкой, потупил глаза, весь его вид говорил: «Вот такой я скромный».

– Сегодняшний вечер оказался длиною в жизнь. Я столько о тебе узнал. Чтобы усвоить это, необходимо несколько глотков шампанского.

– Но…

– Не бойся, пригубим по бокалу и спать, завтра встреча с дядей. Он хоть и весёлый, но въедливый. Надо произвести на него должное впечатление с первого раза. Моя протекция – это всего лишь повод для беседы. Готов?

– Конечно. Съезжу домой за сорочкой, побреюсь и вперёд к любым испытаниям!

– Свежую сорочку и бритвенный прибор, так уж и быть, я тебе выдам, – показно проворчал Краснов, – а вот ума и обаяния, чтобы произвести впечатление на дядю, – увы. У самого в дефиците. Второго шанса на первое впечатление у тебя не будет.

– Ну, не скромничай! Ложная скромность тебе не к лицу.

– По-твоему я выскочка? – Напружинился Краснов.

– По-моему, ты отличный приятель и друг. И мне повезло, что наши пути пересеклись. Я даже больше скажу, я просто горд и рад этому обстоятельству.

– Балуете вы меня, батенька, балуете! – Польщённый Краснов смущённо зарделся.

– Это прерогатива друзей. Врагам некогда – ножи или зубы точат.

Несмотря на то что план завтрашних действий был расписан друзьями, можно сказать, поминутно, легли они перед рассветом.

Сны Леонида были сумбурны и беспокойны, оставляя после себя тревожную недосказанность. Он разом открыл глаза и вскочил с кожаного дивана с валиками и зеркалом в спинке, на котором его расположил Краснов. Остатки сна изгонялись комплексом упражнений, частично разработанным им самим, в понимание богатейшего арсенала задач, поставленных перед собственным телом, а частично заимствованным из книги о Гудини. Теперь, помимо привычного развития гибкости рук и эластичности кистей и пальцев, он ввёл в свой арсенал занятия, позволяющие мышцам выдерживать длительные монотонные нагрузки на растяжение и скручивание.

Через сорок минут занятий он облился в ванной комнате холодной водой из-под брызгающего крана и, довольно отфыркиваясь, растёр кожу полотенцем. Но с бритьём вышло не всё гладко. То ли мысли его были где-то среди жирафов и слонов, то ли сказалось напряжение предыдущего дня, а может быть, плохо распарил кожу, но, подправляя бакенбарды, он порезался. Кровь залила скулу. Повертев головой и рассмотрев себя в зеркале со всех сторон и ракурсов, Леонид решил, что выглядит брутально для свидания с роковой красоткой где-нибудь в вечернем Париже или сумеречной Андалузии, но не для встречи с издателем из Санкт-Петербурга. Старый отцовский трюк с приклеенным куском газеты остановил кровотечение и спас внешний вид. Так, небольшая и тонкая царапина, а ведь могло быть и гораздо хуже. Теперь он точно был готов к новому дню и к новым свершениям!

Голова Краснова, после десятиминутной вибрации, была готова отделиться от тела, но сам хозяин никак не желал вырываться из объятий Морфея. Леонид тряс Александра за плечи, сажал его на кровать, даже опускал ноги на пол, но тот с упорством и настойчивостью гуттаперчевой куклы возвращался в исходное состояние.

В ярости Фирсанов выскочил на балкон, надеясь, что свежий ветер хоть как-то умерит злость. Он был готов убить этого соню Краснова! У них встреча с дядей, а он спит! Он даже весьма рельефно представил себе, как выдёргивает одну руку, потом вторую, откручивает по часовой стрелке голову, вырывает сердце и бросает его кровавой рукой в канал. И быть бы Александру Краснову разодранному в мелкие клочки, если бы в этот момент под ногами не хрупнула корочка первого осеннего льда в небольшой лужице.

Фирсанов одной рукой снова усадил Краснова, но тот по-прежнему не собирался реагировать. Тогда Леонид с змееподобной улыбкой Игнасия де Лойолы[11] из ладони, сложенной лодочкой, спустил за шиворот ночной рубашки Александра лёд, собранный на балконе. Выражение блаженства на лице Александра жило секунду с небольшим. Вот эти крошечные отрезки времени древние вавилонские мудрецы называли «регаим» – мгновения и «хелаким» – доли. Именно через эти доли и мгновения глаза Краснова разом открылись во всю анатомическую возможность. А рот раскрылся ещё шире и издал шикарное и устойчивое басовитое: «А-а-а!», которому бы позавидовали любой брандмайор или пожарная машина города.

Через полчаса, постоянно понукаемый Фирсановым, Краснов был готов. Ему даже удалость смыть с лица не только остатки сна, но и выражение вчерашней помятости. Пока Краснов плескался, Фирсанов сварил им кофе по-варшавски для придания тонуса и общей бодрости.

10

11

Игнасий де Лойола – католический святой, основатель ордена Иезуитов.