Страница 4 из 9
– Левон Иштоян – это ништяк.
Или:
– Эдик Маркаров вчера прибил «Черноморец».
Все, считай – ты уже с явской «Явой».
Как-то на матч «Спартака» против армян пришли солдатики, человек пятьсот, и с ними летеха молоденький.
Солдатики дружно так начали кричать:
– «Ара-рат» – уп-тур! «Ара-рат» – уп-тур!
Что-то типа: «“Арарат”, дави!»
В те времена особых проблем при проносе спиртного на стадион не возникало, ну и жахнули мы с тем летехой по стакану, и тут я его спрашиваю:
– Чего это солдатики – охуели, что ли?
А он мне и говорит человеческим голосом:
– Нам за каждого солдатика армянские товарищи по рублю платят, чтобы скандировали. Итого «полштуки».
А «Арарат» в том году «золотой дубль» сделал. Все-таки Симонян тренер великий был…
Геморрой Лобановского
С удовольствием вспоминаю те времена начала 70-х. С открытым ртом слушал аксакалов возле турнирной таблицы в «Лужниках». Очень много было кулуарной информации, которую было не почерпнуть ни в «Советском Спорте», ни в «Футболе-Хоккее».
С этой прессой в те годы были большие проблемы, и покупали мы ее так.
Я родился и вырос в Сокольниках, где болельщик не «Спартака» являлся черной вороной.
Это к тому, что в районе забегаловки «Черный дрозд», где, по слухам, в середине 40-х пила и закусывала легендарная банда «Черная кошка», находился газетный киоск.
В киоске работал милейший дедуля, который втридорога приторговывал свеженьким «Футбольчиком» и «Спортецом». Для своих, которых дедуля знал в лицо.
Так что в районе метро «Сокольники» не все было так черно.
Потеревшись у турнирной таблицы в «Лужниках» лет шесть, я достаточно осмелел и позволял себе иногда толкнуть речь.
Но попадались и уникальные ораторы.
Расталкивая других и влезая на полуступеньку лужниковского парапета, опухший от горилки дядька вещает всем:
– Захожу я в туалет, а там сидит Лобан и срет. А у него – вот такой геморрой!!!
Особенно недетские очереди, в перерыве между таймами, были в мужской туалет.
Валерий Васильевич Лобановский, конечно, там не гадил, а нам, грешным, доводилось.
После огромного количества пива пополам с портвейном нужно было проявить настоящий героизм и, не побоюсь этого слова, – мужество, чтобы пробиться к вожделенному сортиру и успеть донести.
Однажды, в состоянии сильного алкогольного опьянения, набрался наглости и проник в женский туалет. Помню смутно, вроде реакция контингента, находящегося внутри, была доброжелательная.
По крайней мере, по словам старших товарищей, нужду справить дали и в мусарню не сдали.
Антураж самого мужского сортира требует отдельного описания.
Ржавое и не мытое со дня открытия очковое глядит на тебя эдаким циклопом. Рядом стоит мужик с огромным хуем наперевес; оправившись, он машет «саблей» с особым остервенением, но последняя капля все равно уходит в штаны, которые есть.
Ильф и Петров все наврали.
Семь цветов радуги от васи
Первый цвет – коричневый.
Парк «Сокольники». Чебуречная.
Ах, какие были чебуречки, да с обжигающим бульончиком внутри! На них коричневые пузырьки.
Второй цвет – бурый.
Портвейн в стакане из-под кофе там же. Куплен из-под полы у Нинки по кличке Сиська в винном на углу улицы Короленко. Портвейн какой-то бурый.
Третий цвет – типографский.
Пивко в лужниковской «Шайбе». Воблочка с жирной икрой, непременно завернутая в газету «Социалистическая индустрия» с наполовину отгаданным кроссвордом.
Автор балета «Конек-Горбунок» – пять букв по горизонтали.
Газетка пахнет типографской краской, аж через рыбу.
Четвертый цвет – серый.
И опять портвешок в бумажных стаканчиках там же. Надо было ставить сразу два, иначе протекало. Бумажные стаканчики какие-то серые.
Пятый цвет – медный.
Пиво на стадионе перед игрой. Душка-буфетчик, цена на пиво у него меняется в зависимости от стадии твоего опьянения. Ты ему медь, он тебе пиво.
Шестой цвет – черный.
Снова портвейн «Алиготе», его разливает незнакомый мужик прямо из внутреннего кармана черного пальто. Он тоже болеет за «Спартак».
Седьмой цвет – медовый.
Водчонка из горла – презент от «старших товарищей» прямо на секторе Восточной трибуны. Чтобы жизнь медом не казалась.
«Спартак» – «Гаага». Нехолодная осень 72-го
На первой игре был на стадионе, поэтому помню лучше.
Бабье лето, погода отличная.
Над «Лужей» запах горелых торфяников.
Программка, взятая с боем у ополоумевшего старика-пенсионера, греет душу и карман, включая табаш от перепродажи тут же на месте.
На секторе очередной реверанс в сторону Бахуса.
«Московскую» или «коленвал» добрые дяди подливали прямо в пивко.
– Пей, сынок, привыкай к трапезе нашей.
Из закуски – одна карамелька на троих, с повидлом внутри.
Голландцы все были при модных прическах а-ля «шведский мальчик».
Держались манерно, перед игрой жевали чуинггам, который, ничтоже сумняшеся, по-хамски сплевывали прямо под ноги Мише Булгакову.
Он им и вкатил голешник.
Женя Ловчев вырезал диагональку на угол вратарской, и Миша в своем стиле протолкнул мяч в ворота мимо гориллообразного детины-вратаря с лицом олигофрена.
В конце игры судья-педераст отменил чистый гол Виталика Мирзоева по одной известной только ему причине.
Ответка была через две недели.
Трансляция в одиннадцать вечера по Центральному телевидению, а другого тогда не было.
Озеров надрывно-истерическим голосом нагнетал так, как будто бы опять Фил Эспозито и Сан Палыч Рагулин били друг другу морду лица, только с еще большим остервенением.
– Нам такой хоккей не нужен!!!
Вроде послышалось мне.
«Спартак» откровенно «возил тачку», а нидерландские «товарищи» ничего не могли сделать. То ли по обкурке, то ли от мастерства низкого.
Играли на Адвоката – того, что нынче «бомжей» тренирует: пытался он пробить Юру Дарвина, но фарт был на нашей стороне.
Игру смотрел с напряжением, папа постоянно зудел, что завтра контрольная по геометрии и полуманьячно-прибабахнутая старушка Серафима Евстафьевна вкатит мне пару.
Папа как в воду смотрел – так оно и вышло.
В перерыве матча член чуть не выскочил из штанов, одноклассница с тугими и огромными сиськами так томно урчала в трубку, что хотелось все бросить к чертовой матери и ментелем бежать на Преображенку.
Но Озеров истошно проорал:
– Говорит и показывает Гаага!
И я опрометью метнулся к ящику на второй тайм.
Про Гаагский трибунал я тогда еще ничего не знал, зато очень много знал про лучший в мире советский строй.
Мы отстояли, а дальше были великие матчи с «Атлетико» на «Висенте Кальдерон» и «Динамо».
Ну а что было потом с одноклассницей Галиной?
Через год играли с «хохлами», аккурат в мой день рождения, ну и позволил я себе портвешку сверх нормы, благо был двойной повод.
После матча поехал к ней на Преображенку и на радостях дал за щеку с особым цинизмом, прямо на лестничной клетке, притулившись за мусоропроводом.
Более подробно ее судьба описана в книгах «Записки “лесника”» и «Мы – чемпионы!».
Кричалки и банановая республика
В те годы на Восточной трибуне «Лужников», позже трибуна С, тоже нехило так скандировали:
Причем среди кричащих были отнюдь не дети и подростки – в основном взрослые мужики в районе тридцатки.