Зимняя жемчужина

– В су-у-у-м-ке.

– Послышался щелчок порванной суровой нитки, стук шкатулки, слова отца:

– Ну ладно, мать, пошли. Переживём и это.

На следующий день рожденья мне было подарено две литых оловянных блесны, а к Новому году и та, золотая.

Прошло ещё много лет. В ювелирной мастерской мне изготовили лодочку-замок, прикрепили к запонке – от второй не отличишь, только вот при колокольном звоне почему-то горит та часть тела, на которой сижу, да в груди что-то щемит.

Первая подлёдная

Передо мной на столе лежит несколько общих тетрадок с выцветшими обложками. На одной, из самых пожелтевших, почерком десятилетнего мальчишки выведено: «Мои рыбалки». Без этого дневника сложно вспомнить что-то подробное из тех лет, но первая рыбалка на льду Чудского озера запечатлелась в памяти, наверное, отчётливее, чем первое свидание с девчонкой.

Когда мы выгрузились из машины, невиданное зрелище поразило мое воображение – бескрайнее, ровное, белое поле на горизонте смыкалось с голубым небом и было сплошь усеяно чёрными точками, ближние из которых оказались людьми, идущими колоннами, группами, парами, одиночками к линии горизонта. Тысячи людей вышли из сотен машин и автобусов, заслонивших деревню, двигаясь в одном направлении.

Стояла солнечная, мартовская погода, воздух словно застыл, ни малейшего дуновения ветра. Обширный антициклон господствовал уже длительное время и, как оказалось, день был не клёвым. Несмотря на это, мне было интересно всё – процесс бурения лунки (тогда применялись в основном лопатки), вычерпывание крошек льда, насадка червей, определение глубины. К середине дня я уже умел делать всё, кроме подсечки и вываживания рыбы. Мой папа, среди немногих счастливчиков, сидящих в округе, вытащил пару ершей. Я долго рассматривал их, любуясь выразительной расцветкой, колючими шипами и огромными глазами. Получив наставления по поводу поклёвок, ушел на свою лунку и долго смотрел на кивок, изготовленный из велосипедной нипельной резинки. Наконец кивок шевельнулся и я, сделав взмах удочкой, почувствовал лёгкие толчки. С замиранием сердца, осторожно перебирая леску руками, вытащил первого ерша. Второй пучеглазый долго учил меня правильно подсекать и все же поплатился за свое нахальство. На этом поклёвки закончились. После полудня солнце припекало основательно, припечатав ко льду всё, что было тёмного цвета, рыболовы застыли в полудрёме… И вдруг раздался крик:

– Пешню!

Вначале было непонятно, откуда доносится звук, но вот повторные крики с мольбой и одновременным требованием заставили несколько человек вскочить с ящиков и броситься на призыв. Образовалась группа людей, что-то делающая в одном месте. Ещё несколько раз донеслось:

– Пешню, пешню!

Несколько минут я наблюдал происходящее, оставаясь в полном недоумении. Что такое пешня, мне было известно, но, по-видимому, этого инструмента поблизости не оказалось. Желание посмотреть, что же произошло на самом деле, взяло верх над робостью, и я бросился бежать. Частокол ног не давал приблизиться к центру события, а попытка боком пролезть между людьми не принесла успеха, меня остановили окриком:

– Не мешай, мальчик!

Обойдя группу людей с другой стороны, я лёг на лёд и ползком между ног всё же пролез к недоступному месту. Рядом с основной лункой, вплотную, была просверлена вторая, примерно на треть перекрывавшая первую у верхней кромки льда. В центре на коленях стоял счастливчик, держа дрожащими руками леску. На мгновение мне удалось заглянуть в лунку – в её нижней части была маленькая перемычка льда, а под ней виднелась голова огромного леща.

Кто-то сильной рукой толкнул меня в шапку, и я выехал из толпы на животе как на санках. Теперь оставалось только слушать происходящее.

– Давай я лопаткой бура разобью перемычку, – предложил решительный голос.

– А если леску перерубишь? – неуверенно произнёс счастливчик.

– Да нет, я вижу хорошо, – успокаивал всё тот же голос.

После паузы, с нотками мольбы голос счастливчика:

– Ну давай, только осторожно! Слышится глухой подводный удар и сразу за ним вопль счастливчика:

– А-а-а-а-а!!!

Группа людей расходится, оставляя одного стонущего, теперь несчастного человека.

Лещ ушёл.

…Солнце незаметно приблизилось к горизонту, и вот уже вереницы людей потянулись к берегу. Идем и мы. Взрослые обсуждают рыбалку, великолепную погоду, капризы клёва, строят планы на будущую поездку.

Проходим мимо нескольких людей, упорно склонившихся над лунками. Около одного лежат два огромных полосатых окуня. Увидев нас, он гордо поднимает голову, его глаза светятся радостью.

Я впервые в своей жизни вдыхаю неповторимый запах закованного льдом Чудского озера. Комбинацию его составляющих трудно описать словами, её можно лишь мысленно представить перед сборами на следующую подлёдную рыбалку.

Надежда умирает последней

Чудское озеро в тот год «встало» сразу и необычно рано – в конце ноября. Крепкие морозы и безветрие нарушили правило замерзания с третьей попытки – меньше недели потребовалось ранней зимушке, чтобы заковать непокорные водные просторы двадцатисантиметровым ледяным панцирем.

После недлинной дороги мы оказываемся на ещё осеннем берегу с остатками запахов ушедшего лета. Несколько шагов – и зима, полноправная хозяйка озера, встречает нас, приглашая рассаживаться, кто где захочет, только вот угощение спрятано подо льдом и каждый должен сам его найти.

Вода в лунках оказалась мутноватой, подтверждая необходимость двухнедельного отстаивания после осенних штормов. Окуни, которых мы пытались ловить, или не видели блёсен, или у них просто не было аппетита.

Где-то на втором десятке пробуренных лунок что-то небольшое зацепилось за блесну, осторожно вытаскиваю – ряпушка. Через несколько минут ещё одна, удовольствия немного, мелковата рыбка, зато вкусовые качества изумительные, не зря говорят, что это была любимая рыба самого Ивана Грозного. Отведав её, он издал указ, смысл которого сводился к тому, что «рыба сея, только к царскому столу, а за промысел оной без дозволения – смертная казнь».

К полудню мы с папой на двоих поймали десяток царских рыбок, и сковородка деликатеса уже была наградой за пробуренные лунки, но хотелось ощутить поклёвку чего-то, пускай менее вкусного, но более крупного.

С приближением вечера усиливалось чувство испорченного праздника. Первая подлёдная рыбалка нового сезона оказалась неудачной, утреннее приподнятое настроение сменилось подавленным. Новые лунки руки не хотели бурить, но чтобы не спасовать перед отцом, продолжаю добросовестно дырявить лёд и мутить без того мутную воду. Наконец, нам обоим надоело проделывать бесполезную работу, и мы идем к берегу.

У самого тростника расположилась большая группа «мотыльщиков», у лунок которых лежат кучки ершей. До отхода машины есть ещё время и, по предложению папы, мы садимся на свободные лунки. Настраиваю глубину (она здесь гораздо меньше) и замечаю, что вода чистая, на отмели, видимо, успела отстояться. Начинаю ловить и сразу же вытаскиваю ерша на блесну.

Хочу похвалиться папе, он в этот момент вываживает крупного окуня. Группа «ершатников» поворачивает головы и наблюдает. Папа опускает блесну в лунку, несколько взмахов – и вот уже килограммовый налим на льду. Рыболовы вскакивают, начинают менять мормышки на блёсны, бурить вокруг нас новые лунки. Через несколько минут вижу, как у папы сгибается удильник, и он с трудом вытаскивает полуторакилограммовую щуку. У меня и у остальных поклёвок нет, но настроение почему-то поднимается. Папа смотрит на часы, встаёт и говорит мне голосом победителя:

– Пора идти, машина ждать не будет!

На миг представляю его не на льду среди рыболовов, а на пьедестале почёта крупных соревнований.

Барабулька

Каждую школьную зиму я не упускал возможности побывать на манящем льду Чудского озера, хотя выходным тогда был один день, и съездить на рыбалку удавалось нечасто. Если папа собирался в воскресенье, то меня брал обязательно, но самое трудное было провести ночь перед днём ловли. Спать не хотелось, в воображении рисовались огромные рыбины, поклёвки, выбивающие из рук удочку, необыкновенная озёрная панорама. За несколько выездов я научился неплохо ловить на мормышку, блесну. В моих уловах были: приличная плотва, густера, окуни (один горбач весил даже около килограмма). В то время для поездок на рыбалку использовали грузовые машины с фургонами, принадлежащие предприятиям. Заводской «ГАЗик» с папиной работы воскресным утром собирал по городу постоянных членов команды, и мы ехали часа полтора до одной из прибрежных деревень. Атмосфера в фургоне стояла самая жизнерадостная – разговоры о рыбалке (в первую очередь), интересные истории, анекдоты. Почти всех членов команды я знал по имени-отчеству, но меня удивляло то, что многие имели и прозвища: двоих звали докторами, хотя они работали на заводе, одного – итальянским именем Чибурелло, а другого – неизвестным мне словом Барабулька.