Избранная демоном

Меня удивило, что низкий человечек, что ведет торги, не препятствует оскорблениям, льющимся в мой адрес, но потом поняла, что он просто позволяет публике выпустить пар.

«Не дождетесь, - думала я. - Не дождетесь от меня ни мольбы о пощаде, ни страха, ни неуверенности».

Наконец, понемногу, крики стихли, и человек хорошо поставленным голосом принялся расписывать мои достоинства.

- Разве кожа этой прекрасной демоницы не подобна сиянию утренней зари или драгоценному кораллу из Звездного моря? - вопрошал он. - Разве этот томный, манящий взгляд не прекрасен?

- Так и манит! Только сиськи и задница манят почище томных глаз! - ответили человеку, но его сложно было сбить с толку.

Одно за другим, он расписывал мои достоинства, словно говорил о дорогой вещи. О моих умениях, об удовольствии, что я доставлю господину. Вещал так долго, что я тоже невольно заслушалась. Чуть было не спросила, бывал ли человек на Вершине мира, или, быть может встречал кого-то, кто бывал, но в последний момент передумала.

Когда толпа снова нетерпеливо загомонила, торжественным голосом торговец произнес:

- И самое главное, почтенные, юная красавица девственна! Непорочна, как дитя! И в то же время обучалась искусству страсти у колдунов своего племени и может разжечь похоть даже в немощном старике!

Толпа восторженно взревела. Каждый вопил о том, что жизни не пожалел бы, лишь бы быть у меня первым.

Я поежилась. Отдать пери немощному старику - значит обречь ее на скорую, очень болезненную смерть. Потому что ни одна пери не жила долго после того, как умирал хозяин ее жизни. Как в случае с Джитаной - стоило погибнуть ее мужу, как она приехала с Ароном в Бхукти-Джар, чтобы найти нового.

- Итак, - проговорил человек, хитро улыбаясь, - начальная цена за такое сокровище смехотворна! Всего лишь сто золотых монет!

- Двести монет! - сразу выкрикнули из толпы.

- Двести двадцать!

- Двести пятьдесят!

- Триста!

- Триста семьдесят!

- Триста восемьдесят!

- Триста девяносто!

- Пятьсот, - пробасил кто-то и толпа принялась зачарованно оглядываться, выискивая глазами счастливчика.

- Мы все слышали твою щедрую цену, почтенный Вахинбай! - крикнул торговец, чуть ли не приплясывая на месте от радости. Должно быть, пятьсот золотых монет - очень высокая цена для нижнего мира.

Я, наконец, тоже увидела того, кто оказался столь щедр. Толстый, словно состоял сплошь из одних шаров человек, с густой черной бородой и маленькими бегающими глазками.

- Она тебя забодает! - крикнули из толпы, и вся публика взорвалась хохотом.

- Итак, пятьсот золотых монет! - возвестил торговец и зашел за мою спину.

Я была так шокирована происходящим, что совсем забыла о том, что рабынь продают обнаженными. Поэтому сначала не поняла, зачем торговец потянул завязки на моих плечах, а когда туника белой лужицей осела к ногам, было уже поздно.

Толпа восторженно взревела, а я отчаянно покраснела под вуалью. Я оставалась стоять с закрытым лицом, но полоски ткани на груди и бедрах ничуть не скрывали изгибов и выпуклостей тела, наоборот, подчеркивали их.

- Пятьсот пятьдесят! - раздалось в толпе.

- Пятьсот семьдесят!

- Шестьсот!

- Семьсот! - обиженно пробасил почтенный Вахинбай, когда понял, что добыча уплывает из его рук.

- Последняя цена - семьсот золотых! - объявил торговец и неуловимым движением снял вуаль с моего лица.

- Тысяча! - проорал Вахинбай и ударил себя кулаком в жирную грудь. Затем рванул ворот, словно вот-вот задохнется, и я увидела, что грудь почтенного Вахинбая густо покрыта волосом, словно шкура медведя.

- Две тысячи, - раздался спокойный голос и я, увидев темнокожего ханского евнуха, почтенного Абу Амина, облегченно выдохнула.

- Анахита, - прошептала я одними губами. - Смилостивься! Не дай завладеть мной этому жирному хорьку!

- Две с половиной тысячи монет! - крикнул Вахинбай, и толпа восторженно взвыла.

- Три тысячи, - спокойно произнес невысокий человек у самой сцены в большой чалме и с золотыми зубами.

Я вздрогнула, но Абу Амин тихо произнес:

- Три с половиной тысячи.

Толпа замерла, напряженно прислушиваясь к торгам.

Ловким движением торговец сорвал повязку с моей груди и, вопреки ожиданиям, тишина стала гробовой. Показалось даже, что я слышу, как сотни глоток сглатывают слюну.

- Три с половиной тысячи! - возвестил торговец. - Последняя цена - три с половиной тысячи! За редкую красавицу с коралловой кожей! За небожительницу, почтившую нашу грешную землю своим присутствием!

- Три тысячи семьсот, - сказал человек с золотыми зубами.

Видя сомнение на лице почтенного Абу Амина, торговец сдернул повязку с бедер и картинным жестом подбросил ее вверх. Одновременно он выдернул деревянный шип из волос и те тяжелым рубиновым покрывалом окутали фигуру до середины бедер.

Мне показалось, началось небольшое землетрясение. А еще я оглохла от криков и рева толпы. Когда все стихло, главный евнух Аоса сказал:

- Четыре тысячи.

- Четыре тысячи - раз, - начал отсчет торговец. - Четыре тысячи - два!

- Четыре двести! - возопил жирный Вахинбай и распахнул рубаху на волосатой груди.

- Четыре триста! - тут же воскликнул человек с золотыми зубами.

- Четыре пятьсот! - перебил его Вахинбай.

- Пять тысяч, - спокойно объявил Абу Амин, и оба, Вахинбай и тот, что с золотыми зубами, принялись грязно ругаться, а затем стали проталкиваться сквозь толпу к выходу.

Я облегченно выдохнула и воздала мысленную хвалу Анахите.

- Пять тысяч раз! - громогласно повторил торговец под восторженный шепот, видимо, пять тысяч монет и в самом деле высокая цена за рабыню. - Пять тысяч золотых монет - два!

- Десять тысяч, - раздалось от входа.

Вниманием толпы завладели двое невысоких людей: с острыми, но непримечательными чертами лица, пожалуй, несколько большими, чем у остальных, глазами.

Мое сердце ухнуло, а внутри что-то оборвалось.

По досаде, проступившей на лице главного евнуха, я поняла, что он не будет поднимать ставку, ибо десять тысяч золотом - немыслимая цена даже для рабыни в гарем великого хана.

Те двое что вошли в шатер и с порога переполошили всех, быстрым шагом двигались по проходу прямо к сцене.

Один из них нес сундук, другой, тот, что объявил цену, опирался на посох.

- Энки, - зашептали в толпе, - энки, энки…

Я вздрогнула.

Я читала об энках, но никогда не видела вживую. Мифами о загадочном лесном народце, что любит золото и умеет отыскивать самые глубокие клады под землей, развлекают у нас детей на ночь.

Приглядевшись, я поняла, что передо мной и вправду не люди. Было в них что-то знакомое, но что, никак не могла сообразить. От накатившего ужаса мысли путались, были вязкими и тягучими, как слишком густой кисель.

Оба одеты в черные плащи, капюшоны откинуты за спины. Волосы зачесаны назад, отчего и без того длинные носы кажутся острыми.

Перед глазами встала роковая ночь и площадь человеческого города. Тэнгерии, один за другим, возносятся на Вершину мира. Оставшихся окружают вот такие люди в черном, из-под пальцев которых ползет зеленый туман… Услышав шепот толпы «энки», я вспомнила, что именно так назвали их пери, когда я рассказывала о том, как провалилась в пространственные врата. Кажется, они называли энков хранителями врат… или хранителями магии…

- Анахита… Мама! Будь милосердна, - прошептала я побелевшими губами, понимая, что происходит страшное.

- Что скажешь, почтенный Абу Амин? - неуверенно спросил торговец главного евнуха Аоса.

Тот сдвинул широкими плечами.

- Сегодня гарем великого хана пополнился несравненной жемчужиной, - сказал он. - Если вторая небожительница так нужна лесному народу, не мне вставать у них на пути.

- Десять тысяч золотых монет - раз! Десять тысяч золотых монет - два! Десять тысяч золотых монет - три! Продано! - возвестил торговец.