Взаперти

Вернувшись в ванную, я заглянула в шкафчик над раковиной. И принялась с силой швырять о дверь всё, что там нашлось. Бутылка антисептика разбилась, разбрызгав повсюду жидкость с резким запахом. Ты вышагивал туда-сюда по другую сторону двери и бормотал:

– Не надо, Джемма. Ты же всё изведешь.

Я звала на помощь, пока не осипла. Толку от этого не было никакого. Немного погодя стала просто голосить без слов в попытках заглушить тебя. Молотила по двери обеими руками, пока они не покрылись синяками до локтей, ободрала кожу на запястьях. Я была в отчаянии. В любой момент ты мог войти сюда с ножом, или с пистолетом, или еще чем похуже. Я поискала хоть что-нибудь, чем можно защититься. Мне попался острый осколок стекла от бутылки антисептика.

Дверь скрипнула – ты привалился к ней с той стороны.

– Просто успокойся, – срывающимся голосом выговорил ты. – Это ни к чему.

Потом, видимо, уселся в коридоре напротив ванной. Я поняла это, потому что видела твои ботинки в щели под дверью. И я села спиной к стене ванной, пропахшей антисептиком и кислой вонью мочи от моих джинсов. Немного погодя я услышала, как тихо звякнул ключ, который ты вынул из замка.

– Оставь меня в покое! – заорала я.

– Не могу.

– Пожалуйста!

– Нет.

– Чего ты хочешь? – Теперь я всхлипывала, сжавшись в тугой комочек. И пыталась стереть кровь со ступней, которые изранила во время неудавшегося побега.

Я слышала, как ты стукнул о дверь ладонью, а может, лбом. Твой голос прозвучал резко.

– Я тебя не убью, – сказал ты. – Не убью, ясно?

Но от этого в горле у меня стало еще суше. Я не верила.

Ты замолчал так надолго, что я задумалась, неужели ты ушел. Лучше уж твой голос, чем эта тишина. Я так крепко сжимала в руке осколок стекла от бутылки, что он начал врезаться в ладонь. Тогда я подняла его, поднесла к свету из трещины в стене. В стекле заблестела крошечная радуга. Я повернула осколок так, чтобы радуга заплясала у меня на руке. Прижала острый край осколка к пальцу, и на нем набухла капля крови.

Я задержала осколок над левым запястьем, гадая, смогу ли решиться, потом медленно опустила стекло. Провела линию сбоку на руке. Начала проступать кровь. Боли не было. Руки слишком онемели оттого, что я долго колотила в дверь. Крови выступило не много. Две капли упали на пол, и я невольно ахнула, не веря глазам, что я все-таки решилась. Позднее ты говорил, что это удалось мне под остаточным действием препаратов, но, по-моему, все-таки нет. В тот момент я была настроена решительно. И, наверное, предпочла бы покончить с собой, чем дожидаться, когда меня прикончишь ты. Переложив стекло в левую руку, я посмотрела на правое запястье.

Тут ты и ворвался. Дверь распахнулась, ты мгновенно выхватил у меня осколок стекла, с силой сжал меня. Я успела ударить тебя в глаз. А ты потащил меня в душ.

И приоткрыл кран. Мутная, коричневатая вода захлестала рывками, застонали трубы. В воде плавало что-то черное. Я отшатнулась подальше. Кровь капала в воду, смешивалась с ней, кружила в водовороте. Но мне нравилось, что нас разделяет вода. В ней я видела союзницу.

Ты достал полотенце из ящика у двери, подставил его под воду, хорошенько намочил. Потом закрыл кран и шагнул ко мне. Вжимаясь спиной в потрескавшийся кафель, я завопила, чтобы ты не приближался. Но ты не слушал. Ты встал на колени в воду и прижал полотенце к порезу. Я резко отдернулась и ударилась головой.

Снова все исчезло.

Очнулась я на кровати, с прохладной повязкой на запястье. Джинсов на мне уже не было. Ноги, тоже в бинтах, оказались привязаны к столбикам кровати жесткой кусачей веревкой. Я попыталась пошевелить ногой, проверяя, как крепко привязана, и ахнула от боли, пронзившей обе ноги.

А потом увидела возле окна тебя. Занавески были приоткрыты, ты смотрел наружу. Я видела, что ты хмуришь лоб. Вокруг глаза расплылся синяк. Наверное, моя работа. В тот момент твою кожу осветлил луч солнца, и ты перестал походить на похитителя. Вид у тебя был усталый. У меня колотилось сердце, но я запретила себе отводить взгляд. Зачем ты привез меня сюда? Что тебе надо? Если бы хотел что-нибудь сделать со мной, наверняка бы уже сделал, разве не так? А может, ты решил извести меня ожиданием.

Ты обернулся и увидел, что я проснулась.

– Больше так не делай, – сказал ты.

Я заморгала.

– Этим ты только навредишь себе.

– А разве это важно? – У меня получалось только шептать.

– Конечно.

Ты внимательно смотрел на меня. Выдержать твой взгляд я не могла. Эти глаза. Голубые. Смотрят пристально. Невыносимо было видеть в них заботу. Я запрокинула голову и уставилась в потолок. Он был выгнутый, металлический.

– Где я?

Я подумала про аэропорт. Про родителей. Про то, куда исчез остальной мир. Краем глаза я заметила, как ты медленно покачал головой.

– Не в Бангкоке, – ответил ты. – И не во Вьетнаме.

– А где тогда?

– Рано или поздно сама поймешь.

Ты опустил голову на ладони, потом осторожно пощупал кончиками пальцев синяки вокруг глаз. Под твоими короткими ногтями виднелась грязь. Я снова пошевелила ногами. Щиколотки были мокрыми от пота, но недостаточно скользкими, чтобы высвободиться из веревочных петель.

– Хочешь пить? – спросил ты. – Или есть?

Я отказалась. И почувствовала, как по щекам снова текут слезы.

– Что происходит? – прошептала я.

Ты поднял голову и уставился на меня. Блеснули глаза, но на этот раз они не были ледяными. Слегка оттаяли. И казались влажными. На миг у меня мелькнула мысль, что ты тоже плачешь. Ты заметил, что я наблюдаю за тобой, и отвернулся. Потом вышел из комнаты и через несколько минут вернулся со стаканом. Присел рядом со мной на постель, протянул воду и сказал:

– Я ничего тебе не сделаю.

Я оставалась в постели. Наволочка пропиталась слезами. Простыни – потом. Вся постель провоняла. Я старалась поменьше двигаться. Время от времени приходил ты – сменить повязки на ногах. Я была вялая, плавилась от жара собственного тела.

Позднее ты говорил, что так продолжалось всего день или два. А мне казалось, несколько недель. От слез опухли веки. Я старалась придумать, как сбежать, но мозги тоже будто плавились. Зато я тщательно изучила потолок, занозистые стены и деревянную оконную раму. Привыкла к коричневатой воде с землистым привкусом, которую ты оставлял у постели. Я пила, только когда ты не видел. Однажды погрызла орехов и семечек, которые ты принес в миске, но сначала осторожно подержала их на языке, хотела убедиться, что к ним не подмешано никакой отравы. Ты заходил ко мне, пытался завести разговор. Всякий раз один и тот же.

– Хочешь помыться?

– Нет.

– А поесть?

– Нет.

– А попить? Тебе обязательно надо пить воду.

– Нет.

Пауза: ты задумался, что бы еще предложить.

– Хочешь выйти из дома?

– Только если ты отвезешь меня в город.

– Здесь нет городов.

Один раз после короткого разговора ты не вышел из комнаты, как делал обычно. Вместо этого вздохнул и отошел к окну. Я заметила, что синяк у тебя под глазом посветлел, из густо-лилового сделался грязновато-желтым: так я узнала, что прошло время. Ты посмотрел на меня, на лбу пролегла глубокая морщина. Потом ты вдруг раздернул занавески. Свет хлынул в комнату, я отпрянула и спряталась под простыню.

– Давай выйдем, – сказал ты. – Осмотримся.

Я отвернулась и от света, и от тебя.

– За домом всё не так, – пояснил ты. – Мы сходим туда.

– А ты отпустишь меня там, за домом?

Ты покачал головой.

– Там некуда бежать. Я же тебе говорил. Здесь глухомань.

Наконец ты меня уговорил. Я кивнула. Но не потому, что ты этого хотел. Просто я не верила, что там ничего нет. Должно же быть хоть что-нибудь: городок вдалеке, шоссе, хотя бы столбы с проводами. Никакой глухомани на планете уже не осталось.

Ты развязал ноги. Размотал бинты и приложил ладонь к моим расцарапанным ступням. А я думала, будет гораздо больнее. Ты проверил и рану на запястье. Она шелушилась и была красновато-бурой, но порез затянулся.