Страница 7 из 15
Посвящение в святом уединении: по Красной тропе
Сможешь ли ты принять новое знание о саде и стать более одухотворенной, зависит от того, заявишь ли ты свое право на цикличность и отсутствие корней. Когда Лилит вкушает запретный плод, она разрывает связи со старой жизнью, отвергает законы сада и отказывается терпеть тесноту. Она бунтует и рискует буквально всем, когда слепо бросается во мрак, не зная дороги. Все Дикарки время от времени вытаскивают из земли свои корни – разрывая отношения, сбрасывая надоевшие маски, покидая места, которые больше не отвечают их самосознанию.
Ты, Жрица дикой земли, имеешь право на священное уединение. Ты можешь блуждать где угодно и погружаться вниманием в свое тело. Прими свое знание о саде, но признай роль, которую эти места, постепенно явившие тебе свою несправедливость, сыграли в твоей жизни. Сад отражает то, чем ты была раньше, а твои воспоминания о нем показывают, где ты находишься прямо сейчас. В другой точке Красной тропы, этой спиральной дороги женского духовного странствия, ты вспомнишь свой сад совершенно иначе. Не забывай, что рефлексия без обвинения, неосуждающий взгляд на прошлое имеет весьма радикальное действие. Только отважная женщина способна отказаться от стабильности, которую предлагает ей сад, ради свободы; но отвага есть и в том, чтобы оглянуться назад. Нужна смелость, чтобы поцеловать змея, и душевная храбрость, чтобы впиться зубами в запретный плод; но вспомнить и принять те моменты как благословение на пути к собственной дикости – это особая славная победа.
Путь домой в чащу никогда не бывает короток. Чтобы обрести свой духовный дом, Жрица дикой земли должна с горечью осознать: она не знает точно, что именно она ищет и где это найти. Она становится странницей, тенью прежней себя, ей остаются только скудные, но глубоко заложенные в ней истины. И однажды она понимает, что агония отверженности – малая плата за новый мир, что ждет ее, за земли вне сада, которые она и вообразить не может. В притче Лилит тоскует по дикой чаще, которой никогда не видела. Она бесконечно верит в себя, и этой веры достаточно, чтобы жить ею, даже лишившись всего.
Жрица дикой земли в глубине души знает, что ей было просто необходимо провести какое-то время в этом тесном мирке, но не обязана прощать все те злодеяния, которые с ней там совершили. Однако именно там она присутствовала при собственном рождении, и теперь, на просторе дикой природы, ей нужно отпустить всякую вину за то, что она задержалась в своей клетке. Что было – то было. Так было нужно, и она может никогда не найти конкретного ответа на вопрос, что же она делала в саду так долго. Тайна не одаряет нас козырями, и высший замысел строится из таких бесконечных геометрических углов и таких плавных спиральных изгибов, что даже самые сложные технологии исследования, даже сам язык нашей системы определений слишком беден, чтобы понять его. Мы не способны охватить мыслью Ее науку вселенской паутины, но мы знаем, что нельзя отследить развитие нашей души измеримыми целями и пронумерованными пунктами. Жрица дикой земли принимает темные участки своего пути с женственным благородством, она знает, что судить себя за решения прошлого, которые нельзя изменить рациональными, логическими приемами, бессмысленно.
Еще одна истина, за которую крепко держится заплутавшая в нескончаемой ночи Жрица: в ее истовом стремлении к дому есть красота, которая принадлежит только ей. Возможно, нет лучшего памятника женской выносливости, чем история о том, как женщина рискует полнейшей уверенностью в завтрашнем дне ради верности себе. Духовное странствие не обещает удобного пути, и паническое бегство женщины от всего, что ей ведомо, – это не погоня за счастьем: она мчится навстречу истинной версии себя. Вечера, которые она коротает в слезах или праведном гневе, могут быть невыносимы, но они заслуживают уважения. Они поэтичны, и в них вложены насыщенные, чувственные оттенки, которые превращают этот пейзаж в произведение искусства, полное света и тени.
Пробудившись, странница ставит ногу на свивающуюся Красную тропу, вступает в неведомое и идет прочь от сада, чьи правила необратимо нарушила. Она знает лишь, каким ее новый дом быть не должен, но этого достаточно, чтобы двигаться в верном направлении. Самая дикая Дикарка в переходный период устанавливает себе рабочие рамки, создавая нечто вроде гибкого манифеста – его задача по большей части сводится к тому, чтобы не дать ей сбиться с пути, вернуться в подземный сад или, что еще хуже, попасть в новую ловушку. Когда Жрица дикой земли выдвигается в путь, ее рамки могут быть жесткими как никогда, жестче даже, чем нужно бы.
Правила ее дома написаны древней, дикой рукой, и она еще малышкой произносила их во сне.
Истины, которые она несет с собой, – осознание, что ее пребывание в саду было необходимо и стоило всех страданий, а также странное, порой пугающее ощущение, что в ее новом болезненном стремлении есть некая красота – и это самое дорогое, что у нее есть. Правила, которые она отныне пишет сама, пришли к ней еще во чреве ее матери, задолго до того, как она оказалась в клетке своего тесного мира. Новые правила рождаются из этих бесценных истин, но теперь, идя босиком по багровой почве в сторону неведомой цели, Дикарка понимает, что свои истинные правила она знала всегда, что их не нужно искать в книгах или покупать у власть имущих. Правила ее дома написаны древней, дикой рукой, и она еще малышкой произносила их во сне.
Заплутавшая Жрица накинула свой заплатанный плащ и точным движением накрасила губы помадой. Она сбросила пересохшую кожу и оставила ее валяться бесформенным ворохом в канаве на обочине Красной тропы. Ей теперь было легче идти, поднимая босыми ногами ржавую пыль и чувствуя дикий ветер в своих волосах. Далекий раскат грома предупредил о близости грозы. Она знала, что назад дороги нет. Душа ее требовала двигаться дальше, пройти мимо призраков давно ушедших возлюбленных, которые причинили ей столько зла.
– Они мне больше не навредят, – прошептала она.
Ее свобода зависела от этого пути, но важно было не найти конец тропы, а посвятить себя странствию. Обернуться значило согласиться на оковы и отказаться от божественности, принизить свою ценность, вернуться к миру, где громкие голоса женщин заглушены завистью и злостью. Жрица знала, что гроза будет трепать ее, дорогу размоет ливень, и та станет кроваво-красной, что сама она по пояс увязнет в воспоминаниях о загнанных Ведьмах.
– Они меня больше не поймают, – закричала она в небо, и ее голос зазвенел так, как не звенел никогда раньше.
Дождь превратился в ливень, и на ее ресницах скопились слезы матери-Земли. Никогда она не видела так явственно грехи человечества перед израненным миром. Часть ее надеялась, что кости ее рассыплются и тело рухнет сырым комком плоти на землю. Другая ее часть хотела стать кровавой жертвой страдающему миру, а третья звала червей под ее ногами забраться по ее коже и утянуть ее под землю, чтобы удобрить изголодавшиеся по солнцу, опутанные паутиной корни срубленных деревьев.
– Очисти эти земли грозой: они молят об этом! – воззвала она к природе.
Багровая почва наделена чувственной памятью о чистейшей борьбе за свободу. Стоит только припасть ухом к сырой земле, и Жрица услышит эхо последних ударов смелых сердец, замерших из-за сотворенных мужчинами карт. Если бы она могла услышать, как шепчутся самые высокие и старые деревья, они бы спели ей тихие скорбные панихиды о пулях, пронзающих их кору, и крови, пропитавшей их корни. Если бы она сейчас обернулась – ее тело, может, и выжило бы, но часть ее души навсегда осталась бы здесь, в этих священных землях. Ей нужно было идти дальше – ради дочерей правнучек ее правнучек. Ей нужно было идти дальше – чтобы сохранить то, что осталось от священной мужественности и волшебной женственности. Она лишь одна заряженная клетка в теле Вселенной, но ее решимость пробьет кожу человечества и пошлет весточку в будущее.
– Я та, кто есть и будет всегда, – сказала она в лицо ливня. – Если я умру на Красной тропе, моя душа узрит из Эфира мое всплывшее тело и будет знать, что это обреченное странствие стоило мне жизни. Я ни о чем не жалею, ни в чем не раскаиваюсь, кроме горестных ночей, лишенных святого наслаждения, удовольствий и компании людей, достойных моей красоты.