Страница 12 из 15
– В воскресенье сходим, – пообещал Веретьев. – По традиции объявим банно-постирочный день.
Сегодня была пятница, и Ленчик немного приуныл, но, впрочем, уже скоро снова вернулся к своей привычной улыбке. Этому парню ничего не могло испортить настроения.
– В воскресенье так в воскресенье. Это ж уже послезавтра, – бодро сказал он. – Александр Викторович, а ткань, что я нашел, будете смотреть?
Веретьев тяжело вздохнул. Возиться с бесполезной находкой не хотелось, но он же пообещал. Нельзя заставлять мальчишку сомневаться в слове командира, и исследовательский пыл в нем гасить тоже нельзя. Он и так мало в ком горит.
– Тащи свою тряпицу, – покорно сказал он. – Пока ребята собираются, я посмотрю.
– А завтрак?
– Да я уже позавтракал.
Он поднялся с бревна, на котором сидел, и оглянулся в поисках бака, в котором они мыли посуду.
– Да давай уж, сама вымою, – с показной грубостью мимо прошла Таня, забрала его миску и ложку, слегка коснувшись пальцами руки, словно лаская мимоходом.
Веретьев снова вздохнул. Ну как ей объяснить, что она зря старается?
Таня была симпатичной, ладно скроенной, доброй и веселой. А еще свободной, абсолютно свободной от любых обязательств, а это было для Веретьева важным, потому что на замужних женщин для него было наложено табу. А еще покорной, и, пожалуй, именно в покорности, которая, не скрываясь, выплескивалась из глубины Таниных глаз, и крылось объяснение, почему она не привлекала Веретьева. Ну вот нисколечко не привлекала. Покорность его раздражала.
Ленчик принес пакет с лоскутом ткани, в котором при свете дня действительно угадывалась синяя джинса. Такой цвет назывался «индиго» и, пожалуй, был единственно возможным в Советском Союзе.
Не совсем понимая, зачем он это делает, Александр развернул пакет, натянул всегда лежащие в кармане резиновые перчатки и достал лоскут. Тот начал расползаться прямо в руках. Ну да, ткань долго лежала в толще торфа, а потом при соприкосновении с воздухом начался быстрый процесс гниения. Ничего удивительного.
– Пойдем, покажешь, где ты это нашел. – Веретьев решительно поднялся, махнул рукой Паше Головину, чтобы следовал за ним. Он и сам не знал, какая сила гонит его к месту находки куска старой джинсовой ткани. К Великой Отечественной войне и тому делу, которому они все тут служили, она не могла иметь отношения, и все же.
– А раскопки как же?
– Ребята без нас выдвинутся, потом догоним. Далеко это?
– Нет, во вчерашнем квадрате, метров пятьсот к югу отсюда.
– Ну и лады, быстро управимся. Надежда Александровна, пока не вернемся, вы за старшую.
Пожилая женщина молча кивнула, что поняла и приняла.
Все снаряжение взяли с собой, чтобы в лагерь потом не возвращаться. Шли гуськом, под ногами хлюпало сильнее обычного. Ночной дождь заметно поднял уровень воды, но Веретьев не волновался, судя по карте, до настоящей топи еще довольно далеко.
Шли минут восемь, не больше. Деревья давно уже сменились низкорослыми кустарниками, и впереди уже виднелось ровное пространство, поросшее травой и мхом. Болото.
«Где-то там, на унылой глади этих болот, дьявол в образе человеческом, точно дикий зверь, отлеживался в норе, лелея в сердце ненависть к людям, которые изгнали его из своего общества. Лишь этого не хватало, чтобы усугубить то мрачное, что таилось в голой пустыне, расстилавшейся перед нами», – внезапно вспомнил Веретьев. И улыбнулся даже.
В детстве он очень любил «Записки о Шерлоке Холмсе», и «Собака Баскервилей» была его практически настольной книгой. И фильм, прекрасный советский фильм с Ливановым, Соломиным и Михалковым, любил тоже и сейчас невольно вспоминал знаменитую Гримпенскую трясину, которая не имела ничего общего с той веселенькой и совершенно нежуткой картиной, которая открывалась глазам.
– Вот, под тем кустом. Она из земли торчала, я потянул и оторвал, – говорил между тем Ленчик.
Веретьев и Головин подошли ближе, присели. Под кустом действительно чернела вывороченная земля вперемешку с мхом, как будто недавно тут что-то в спешке закапывали.
– Ты копал? – на всякий случай уточнил Веретьев.
– Нет, конечно.
Александр снова натянул перчатки, наклонился ближе, раздвигая руками влажную, словно сочившуюся землю. Та послушно поддалась под его руками. А ведь и впрямь раскоп свежий.
Веретьев, не глядя, протянул руку, и в нее послушно легла саперная лопатка, протянутая верным Пашей. Он откинул несколько комьев земли и снова принялся разгребать руками, чтобы не повредить ничего из хранимых землей секретов. Это была въевшаяся в кровь привычка, первая заповедь поисковика: «Не повреди».
Еще через минуту пальцы что-то нащупали, Веретьев вгляделся внимательнее и отпрянул. В мокрой яме лежал труп.
– Ч-ч-черт.
Головин пригляделся тоже и длинно присвистнул.
– Ничего себе находочки.
В четыре руки они принялись аккуратно очищать свою страшную находку, и через пару минут стало ясно, что под кустом захоронены не один, а два человека. Кусок синей джинсы, которую вчера вытащил из земли Ленчик, мог принадлежать любому из них. На одном из мужчин была джинсовая куртка, уже распадающаяся на куски, а на втором джинсовые брюки все того же цвета индиго.
– Точно не солдаты, – сказал Головин. – Это мы в какой-то криминал вляпались.
– Причем, судя по всему, недавний. – Веретьев сплюнул, судорожно соображая, что теперь делать.
– Да почему ж недавний? Ты на их одежду посмотри. Джинсы клеш, рубашки с огромными воротниками. Такие с конца семидесятых годов не носят. Нет, скорее всего, это правда кто-то из утопленников, много лет назад погибших. И на прическу глянь, ну чисто как у Битлов. Нет, точно с конца семидесятых они тут лежат. А что сохранились так хорошо, так ты сам говорил, что сфагновые мхи трупы словно бальзамируют.
Веретьев с жалостью смотрел на старого товарища и соратника. Тот был отчего-то бледен. Ну, не от вида трупа же, в самом-то деле.
– Паш, голова дана человеку не только для того, чтобы в нее есть, – сказал он наконец. – Ты сам-то посуди. Здесь до собственно болота еще метров триста как минимум, а уж до топи, в которой тело могло сорок лет пролежать, и того больше. Здесь, под кустами, ничего сорок лет сохраниться не могло. Это во-первых.
– А есть еще и во-вторых?
– Есть. Если сорок лет мумифицированные тела лежали и процесс гниения их не касался, то почему-то именно сейчас ткани начали разлагаться. Возникает вопрос: почему?
– И почему?
– Да из-за соприкосновения с кислородом. Эти два парня действительно, похоже, утонули в конце семидесятых годов. Но кто-то достал их из вечного плена, принес сюда на окраину болота и наспех закопал. Фактически просто присыпал землей. Именно поэтому они и начали так быстро гнить. И, судя по состоянию тел, произошло это совсем недавно. Неделю назад, максимум две. Теперь понимаешь?
Головин смотрел серьезно, потому что действительно понял.
– А зачем кому-то доставать из болота мертвецов сорокалетней давности, тащить их сюда, а потом прятать? – спросил напряженно молчащий до этого Ленчик. – Какой в этом смысл?
– А вот это и вопрос, – задумчиво ответил Веретьев. – И, признаться, ответа на него я не знаю. Впрочем, самое главное не это. Самое главное – понять, что нам с этим теперь делать?
– Полицию вызывать? – Предположение Ленчика звучало робко, видимо, потому, что парень и сам понимал его очевидную глупость.
– И говорить, что в ходе поисковой экспедиции мы нашли тела двух мужчин в одежде сорокалетней давности и считаем, что их недавно кто-то перезахоронил, а потому нужно срочно отправить сюда оперативную группу, – уточнил Веретьев. – Ты представляешь, как далеко и как надолго нас пошлют? У них нынешних висяков хватает, зачем им старые?
– Тогда, может, их обратно закопать? Если бы я за тот лоскут ткани не потянул, их бы еще сорок лет никто не обнаружил.
– И пройти мимо того факта, что кому-то зачем-то понадобилось переносить этих людей с болот? Нет, братцы, какой-то криминал тут точно есть, я это своей старой солдатской шкурой чувствую. Вот только что делать, пока не знаю.