Пленник ее сердца

– Если бы колотый! – простонал Руфус Брайт. – Я наскреб песка с сахарной головы – думал, так лучше, – почти полный ларь.

– Ну что же, теперь его придется выбросить, – злорадно констатировала миссис Уитли.

– Я заплачу за сахар, – предложила Полина, и к горлу подступила тошнота, словно она только что проглотила добрых пять фунтов песка: сахар стоит недешево.

– Ты вовсе не обязана, – тихо заметила Салли. – Мы же почти сестры, хотя могли бы стать настоящими, если бы у моего брата Эррола в голове были мозги вместо опилок.

Полина покачала головой. Когда-то она была влюблена в Эррола, но с тех пор как они расстались, прошло два года и сердечная рана уже почти затянулась. Как бы там ни было, она не хотела быть у него в долгу.

– Я заплачу, – стояла на своем Полина. – Это моя ошибка. Надо было все сделать самой, но я хотела управиться побыстрее. Вот и получила то, что получила.

А теперь она еще и опоздала в таверну, и ее наверняка оштрафуют. День сегодня с самого утра не задался. Не зря говорят: пришла беда – открывай ворота.

Салли кусала губы: и подругу жалко, и прибыль терять не хочется.

Между тем Даниэла наконец поняла роковые последствия своей ошибки и, набрав сахару из ларя, высыпала его в ящик с квасцами, обильно поливая слезами и то и другое.

– Я все исправила.

– Все в порядке, дорогая. – Полина подошла к сестре и осторожно забрала совок из ее рук. – Давай посмотрим гроссбух. Кажется, у меня кое-что накопилось.

Ей не казалось, Полина знала, что у нее накопления есть. В гроссбухе, помимо страницы под названием «Счета Симмзов», была и помеченная одним словом «Полина», и там значилась сумма в два фунта четыре шиллинга восемь пенсов, ее личные накопления. Последние несколько лет она откладывала каждое пенни, и Салли Брайт вела учет этим деньгам в своем гроссбухе. Очень похоже на банковский счет, но разве служанка может позволить себе открыть счет в настоящем банке?

Полина копила деньги ради лучшего будущего своего и сестры и верила, что когда-нибудь настанет заветный день, когда станет возможным начать свое дело.

– Давай, – решительно повторила Полина.

Один росчерк пера Салли, и почти все ее накопления испарились: осталось одиннадцать шиллингов восемь пенсов.

– Я не стала высчитывать с тебя за квасцы, – пробормотала Салли.

– Спасибо. – Слабое утешение, но все же кое-что. – Руфус, ты не мог бы оказать мне любезность и проводить Даниэлу домой? Мне пора в таверну, а она расстроена.

Руфус, который чувствовал себя виноватым, взял Даниэлу под руку.

– Пойдем, Дани, отвезу тебя домой – только повозку запрягу.

Даниэла никуда ехать с Руфусом не желала и продолжала горько плакать. Полина подошла к ней и шепнула на ухо:

– Поезжай домой, а я сегодня вечером принесу тебе пенни.

Слезы сразу высохли. Даниэла каждое утро собирала яйца, пересчитывала, просматривала на свет и складывала в корзинку. За это Полина давала ей по одному пенни в неделю.

Каждую субботу вечером Полина наблюдала, как Даниэла кладет свое пенни в старую жестяную коробку из-под чая. Сестра трясла жестянку над ухом и счастливо улыбалась, а на следующее утро честно заработанное пенни опускала в коробку для пожертвований в церкви. И так каждое воскресенье.

– Ну, до встречи, Дани, – улыбнулась сестре Полина, хотя ей было совсем не весело.

Как только Даниэла и Руфус вышли из лавки, миссис Уитли, раздуваясь от самодовольства, назидательно заметила, обращаясь к Полине:

– Чем таскать дурочку за собой, лучше бы дома ее запирала. Надеюсь, урок пойдет тебе на пользу.

– Эй, миссис Уитли, полегче! Вы же знаете: сестры Симмз совершенно безобидные и никому зла не желают.

Полина съежилась как от пощечины. Сколько раз за свою жизнь слышала она эту фразу, этот жалостливый тон. Мол, что с них, недотеп, взять: зла-то они никому не желают, только все у них выходит вкривь да вкось.

И зачем они только на свет родились? Никому от них никакого толку. Никому эти сестры Симмз не нужны, даже отцу с матерью. Родители просили у Бога сыновей, а он наградил их дочерьми и словно в насмешку одной недодал ума, а другой… другую сотворил похожей на мальчишку: никаких тебе приятных округлостей, только кожа да кости… ну и жил немного.

Но зато Господь не обделил ее умом и волей. Когда-нибудь она докажет всем, кто считает ее неудачницей, что они ее совсем не знают. Когда-нибудь, но не сегодня: сегодня явно не ее день, сегодня она не могла даже сказать про себя, что никому не желает зла. Внутри у нее все клокотало от гнева.

– Ну что, свалила свою проблему с больной головы на здоровую, и сразу легче стало, да? – подлила масла в огонь миссис Уитли, забирая с прилавка две бутылки тоника.

Руки Полины сами сжались в кулаки. Разумеется, она не стала бы распускать руки, чтобы научить уму-разуму старуху, как поступала с мальчишками, когда те дразнили сестренку, но искушение было велико.

– Даниэла не проблема. Она такой же человек, как вы или я.

– Я не полоумная, а про тебя – не знаю. Сдается, и у тебя не все дома, раз ты ее повсюду с собой таскаешь. Таким, как она, место в Бедламе.

– Что с того, что она ошиблась? Любой может совершить ошибку.

У Полины вдруг возникло непреодолимое желание сделать что-то такое, чего от нее никто не ждет: дать волю своему гневу. Взгляд ее упал на пресловутый ларь. Сахар в нем безнадежно испорчен, верно? И она уже за него заплатила.

– Полина, – тревожно окликнула ее Салли. – Не стоит.

Слишком поздно. Одно размашистое движение – и все содержимое ларя взлетело в воздух.

И в центре этого белого вихря оказалась злополучная миссис Уитли. После того как улеглась сахарная вьюга, все увидели вместо миссис Уитли белое изваяние, словно сами Небеса решили покарать ее подобно жене Лота, только вместо соли выбрали сахар. Полина почувствовала себя отмщенной – почти отмщенной, потому что заработанных денег все равно до слез жаль, – и уронила пустой ящик на пол.

– Ой, какая же я неуклюжая!

Грифф молча смотрел на мать, на ее скривившиеся в самодовольной ухмылке губы. На сей раз она зашла слишком далеко: это не просто вмешательство в его жизнь, это уже козни.

Спиндл-Коув – удар ниже пояса.

Гриффин никогда не бывал в этом городке, но зато хорошо знал репутацию этого места. Тихий курорт на морском берегу стал убежищем старых дев и туберкулезников. И те и другие здесь потихоньку чахли, с той лишь разницей, что первые еще находили в себе силы заниматься рукоделием.

Опираясь на руку лакея, герцогиня вышла из кареты и сообщила:

– Насколько мне известно, этот город изобилует незамужними девицами из приличных семей.

Царственным кивком она указала на вывеску на доходном доме, где сдавались внаем меблированные комнаты, которая гласила: «Королевский рубин».

Грифф в недоумении моргал, глядя на окна с веселенькими зелеными ставнями, тюлевыми занавесками и горшками с геранью на подоконниках. Скорее он согласится принимать ванну в компании акул, чем войдет сюда.

Развернувшись, он пошел прочь от наводящего ужас дома.

– И куда ты направляешься? – поинтересовалась герцогиня, едва за ним поспевая.

– Туда. – Гриффин кивнул на здание таверны на другом конце площади, где на вывеске над красной дверью было написано: «Бык и цветок». – Собираюсь выпить пинту эля и чего-нибудь поесть.

– А как же я?

Грифф пожал плечами.

– Ты вольна поступать так, как тебе угодно. Сними для себя апартаменты в «Королевском рубине». Наслаждайся морским воздухом. Через пару недель я пришлю за тобой карету. – Про себя же он добавил: «А лучше бы через пару лет».

Лакей следовал позади герцогини с раскрытым зонтиком, который держал над ее головой, чтобы солнце не испортило ей цвет лица.

– Нет, так дело не пойдет! – возразила она решительно. – Ты выберешь себе невесту, причем сегодня же.

– Разве ты не понимаешь, каких барышень сюда отправляют? Таких, кого невозможно выдать замуж!