Хмельницкий (Книга вторая)

Казаку показалось, что Богдан испуганно окинул взглядом комнату, где Ганна и Мелашка просили Ивана Ганджу помочь им поговорить с Назруллой. Дворовый казак хорошо знал своего хозяина. Богдан, как всегда, тут же и опомнился, поскольку давно ждал этих гостей.

- Ну вот и хорошо. Слава богу, благополучно проскочили мимо... королевских надсмотрщиков. Приглашай всех в дом. Сколько их? Пешком или на конях прибыли?

- Да говорю же - на конях, добрая сотня казаков наберется! Человек десять сошло с коней. Да и то... с нашими.

- С десяток приехало? А кто эти наши?

- Разве я не сказал? Приезжих человек семь. А вместе с ними наш Мартынко, Ивась и Филонко...

- Приглашай всех. Скажи - рады... Да я сам... Ганнуся, матушка Мелашка! Наконец-то приехали...

- Приехали? А как же быть?.. Не спрятать ли этих? Ведь приходится теперь и нашим людям прятаться. Их и так уже загнали, как зайцев, сказала предусмотрительная Мелашка.

Богдан не раздумывал, огонек решимости сверкнул в его глазах.

- Пускай, матушка, остаются. Хотя бы и сам коронный гетман застал их здесь... Это мои гости! Писарь, думаю, сумеет защитить своих дорогих гостей. Да и Иван Сулима тут!

Без шапки, раздетый, он рванулся к двери...

Но дверь вдруг раскрылась, словно от ветра, и из сеней донесся говор людей, в комнату ворвался морозный туман, расстилаясь по дубовому полу. Моложавый, усатый запорожский полковник, которого теперь трудно было узнать, на ходу смахнул с русых усов иней и переступил порог.

Раздался звон двух десятков шпор. Следом за ним вошли молодые казаки. Одни - в жупанах, подпоясанных красными кушаками, с саблями на боку и с пистолями за поясом, а некоторые и с двумя. Еще в сенях они снимали с голов смушковые шапки, растрепанные чубы-оселедцы, раскручиваясь, шевелились, как живые.

Богдан широко развел свои сильные руки. Внутренне никогда не изменявшее ему чувство подсказало, что этот усатый казак и есть Иван Сулима. Это чувство теплилось в душе Богдана почти десять лет, поел" их разлуки на Дунае.

- Ну... - произнесли, словно вздохнули, друзья-побратимы, обнимаясь и целуясь.

Как всегда, без шапки, словно он где-то прятался, последним вошел Карпо Полторалиха. Отбросил растрепавшийся чуб-оселедец и первым подошел с приветствием:

- Обнимайтесь, целуйтесь, панове друзья! Роди, боже, всякую пашницу, дари счастье дому сему!.. А это не матушка ли Мелашка с коржем да кутьей на полотенце, как своих родных, казаков встречает?.

И первым разделся, подавая пример другим. Карпо приехал к своим родным на праздник!

5

Усадив дорогих гостей в красном углу, Богдан сам сел между Назруллой и Иваном Сулимой.

- Угощайте, хозяйки, дорогих гостей, да... и меня заодно с ними. Знаешь, Иван, я пьян от счастья и радости! Сколько лет прошло, и каких лет!.. В хозяйских хлопотах глушу тоску, томлюсь на противной писарской работе. И жаль мне своей загубленной молодости! Учился, мечтал... А нынче места себе не нахожу подходящего, настолько выбила меня из житейской колеи турецкая неволя...

И пил с гостями вино. Казаки повеселели, зашумели. Карпо занимал разговорами Назруллу и его друзей. Даже мрачный и озабоченный полковник Сулима становился, как и когда-то, разговорчивым собеседником.

- Воюем, говорю, Богдан, льем попусту человеческую кровь в глупых стычках, с войсками коронного гетмана. Яцко Острянин разуверился, охладел в борьбе, а с избранием наказных атаманов неразбериха какая-то получается. Тьфу ты, прости, господи милосердный, все делается не так, как надо. Да и оружием своим воспользоваться толком не можем.

- Отбиваемся же! Значит, можем... - подумав, заметил дружески Богдан.

А вспыльчивый Сулима воспринял это как возражение.

- Отбиваемся или только огрызаемся, припрятывая часть вооруженных казаков. Прячем, точно шило в мешке! Разве так следовало бы отбивать?.. Что же, Богдан, берешь и Назруллу к себе хозяйничать? - вдруг переменил тему разговора Сулима.

Богдан хорошо понимал своего старого друга. Горячий, как и прежде, хотя пора бы уже и охладиться. Возле Суды у него есть хутор, семья. А какой неугомонный, даже в гостях спокойно посидеть не может! Он сдерживает себя, это видно, избегает говорить о том, ради чего приехал сюда. Разговор предстоит горячий. "Очевидно, будет уговаривать меня присоединиться к восстанию!.." - разгадал Богдан намерения друга.

- Может, сначала один на один поговорим? Давно мы не беседовали с тобой, - тихо сказал хозяин гостю.

Полковник быстро окинул взглядом сидевших за столом друзей. Улыбнулся, невыразительно кивнул головой.

- Хлопцы, кажется, все свои. А о Назрулле я так... спросил. Он, очевидно, теперь не захочет хозяйничать... Он воин хороший.

- Настоящий, хороший друг, Иван. Конечно, и воин, покалеченный каменецкой шляхтой не меньше, чем каждый из нас... Говоришь, огрызаемся? Мы, право, похожи сейчас на разъяренных псов, которые только огрызаются.

- Разъяренный пес, дорогой Богдан, слепо бросается на своего обидчика... - снова продолжал Сулима мысль, которая не давала ему покоя.

- Что же, давайте поговорим, друзья мои. Полковник Сулима возмущается несправедливым отношением польской шляхты к нашему народу, - громко обратился Богдан к своим гостям.

- К украинским казакам, - прервал его Сулима.

- Казак - это не только ты да сидящие тут за столом. Казаки - это наши люди, успевшие взять оружие в руки. А кроме них есть еще люди, тоже способные взяться за оружие. Но есть жены и дети. Это наш народ, который испытывает на себе гнет. Это вся Украина, мои дорогие гости!.. воскликнул Богдан, раскрасневшийся от вина, как и его гости.

- И потому единственный выход: отбиваться от шляхты! - не утерпел Сулима.

- Лучше уж не отбиваться, а бить! Бить так, чтобы правнуки помнили! воскликнул слегка опьяневший Богдан. - Не ради удовольствия киевские доминиканцы целый час освящали саблю Конецпольского, когда он отправлялся с войсками усмирять казаков! Он немилосердно будет рубить ею и не пощадит украинцев.

- Проклятые католики! Уничтожить их надо вместе с их заикой гетманом... - не удержался совсем молодой старшина Иван Серко.

Богдан до сих пор еще не был знаком с ним. Теперь спохватился и шепотом спросил у Сулимы: