Эльфийские огни

Наверное, это имело смысл. Вроде бы из королевской семьи, чтобы местные не смогли возразить, но в то же время не имеющая формальных прав на престол.

Пальцы Тэланы скользнули по завитку татуировки, и тот отчетливо шевельнулся. Засветился, изогнулся в другую сторону. Ойкнув, девушка отшатнулась.

— Твоя татуировка… живая.

— Да, — спокойно подтвердил Кинарис, как будто это было само собой разумеющимся. — Ты закончила лечение? Я могу одеться?

— Да.

Тэлана сочла за лучшее и правда закрыть баночку и вытереть руки тряпицей. Натянувший рубаху Кинарис уже не так ее смущал. Но когда он вскочил с места, чтобы снова начать мерить шагами комнату, Тэлана строго сказал:

— Куда? Теперь под одеяло и спать. Мазь подействует в тепле и покое.

Мать всегда качала головой и говорила, что Кинарис — самый нетерпеливый из ее детей. Даже приемная дочь Фалади хоть и была боевой, под стать братьям, но всегда умела терпеливо ждать. Складывать руки на юбке из мерцающего эльфийского шелка и спокойно смотреть вдаль, выжидая удобного момента.

Может, сейчас в Эльранде она делает точно так же.

Кинарис был не таким. Он не мог просто сидеть, слишком важно что-то делать самому. Даже если не выйдет, он мог не сомневаться, что приложил все возможные силы.

Это помогло Кинарису выжить. И в прямом смысле: он умел вертеться в городе людей, находил лазейки, пользовался подвернувшимися случаями и ничего не чурался. И в переносном: движение позволяло не думать о прошлом, о потерянном доме и об умерших родственниках.

— Мы не можем просто ходить по улицам и спрашивать, где твой беглый брат, — заявила Тэлана.

Кинарис удивился. Он не предполагал, что есть какое-то «мы», он и без того чувствовал себя многим обязанным Тэлане: она приютила его, лечила и кормила. Даже поделилась одеждой брата.

Утром Кинариса еще потряхивало: после мази у него всю ночь было ощущение, будто его жгли каленым железом. Жар разливался по груди и спине, его щедро приправили кошмары: Кин видел во сне снова и снова, как имперцы оставляют следы от грязных сапог на слабо светящейся эльфийской плитке дворца. Как покачиваются на виселице тела родителей и брата.

Иногда сны менялись, не были воспоминаниями и показывали вместе и тело Аладора. Он тыкал полуразложившимся пальцем в Кинариса:

— Ты не помог мне!

Кинарис просыпался мутной ночью и утыкался лицом в подушку, боясь, что он не сможет сдержать голос и разбудит Тэлану. Так что утром он чувствовал себя погано — хотя не мог не признать, что кашель, кажется, и правда пошел на спад.

Кусок в горло не лез — чуть ли не впервые после Эльранда. И Кинарис твердо заявил, что сегодня отправится искать брата.

Чтобы понять, что делать дальше. И чтобы убедиться, что тот еще жив.

— Я поищу среди эльфов, — сказал Кинарис. — Знаю несколько мест, где многие наши. Не Приюты.

— Почему же раньше так не сделал?

— Не хотел никому говорить, кто я такой. Даже своим. Чтобы видели те, кто может меня узнать.

Потому что они обратят внимание на его татуировку, многие поймут, что она означает — куда исчезло Древо из королевского дворца. Кинарис не был готов к таким действиям, он хотел отыскать родителей и братьев, они бы знали, что делать.

Но больше никого нет. Скрываться не имеет смысла. Эльфы точно не выдадут его Империи.

Если, конечно, среди них тоже не найдется предателя. Как того, кто раскрыл людям тайны магической защиты Эльранда. Показал, как снимать и обходить печати. Кинарис не представлял, кто бы мог их предать, но явно кто-то из вывсокопоставленных эльфов. Наверняка теперь занимает важный пост.

Если самого Кинариса попытается сдать кто-то из своих, он найдет, чем ответить. Но больше нет смысла скрываться.

— Я пойду с тобой, — твердо заявила Тэлана.

— Зачем?

— Ты не выздоровел до конца.

Кинарис только отмахнулся. Если он будет лежать под одеялом и ждать, какой из него принц? Нельзя ждать, когда кто-то другой что-то сделает. Кин так не может.

Но если Тэлана хочет тащиться с ним, кто он такой, чтобы возражать? Если ей будет что-то угрожать, он поможет магией. А выдать она ничего не выдаст. Точнее, Тэлана и так знает главное: кто такой Кинарис.

Чтобы ускользнуть из дома незаметно, на этот раз ушло куда больше времени. Тэлана не только нарядилась в плащ с головы до пят, но и выдала такой же Кинарису. Колючая шерсть сильно отличалась от эльфийских тканей, неприятно терла об обнаженные кисти рук и шею, зато защищала от дождя и холода.

Валагар казался… шумным. В постоянном движении: кто-то выливал нечистоты, кто-то спешил по делам, кто-то расхваливал свой товар. Кое-где между деревянными облупившимися домами мелькала гладь реки. Когда Кинарис и Тэлана подошли ближе к порту, ветер донес запах пряностей и рыбы. В истошный плач маленького ребенка вплетался басовитый смех и перезвон посуды.

Однажды пришлось жаться к домам с одной стороны улицы, пока по ней проскользил зачарованный палантин аристократа. Тонкие занавески из эльфийского шелка слабо колыхались.

Кинарису доводилось однажды в нем ездить. Когда одна дворянка прельстилась такой «интересной игрушкой» как миловидный эльф, а Кинарис устал и совершенно потерялся в Валагаре. Ему нужна была помощь, пусть дворянка и не собиралась помогать задаром.

Воспоминания были неприятными, и Кинарис скорее потянул Тэлану дальше. Шерстяной плащ неприятно набух от влаги и стал тяжелым, но они уже были близки.

О Площадке знали все, она не была какой-то тайной, в том числе и для имперцев. Как говорили, они позволяли эльфам собираться тут, потому что как раз знали о месте. Проще контролировать.

Пустошь недалеко от порта, стиснутое убогими домиками простолюдинов. Тут же самый крупный из Приютов, где эльфы могли рассчитывать на тарелку жидкой похлебки и худое одеяло с койкой.

Кинарис, когда только прибыл в Валагар, спрятался именно в этом Приюте. Кутался в дырявый плащ и радовался, что мало кто знает младшего принца в лицо. Еды не хватало, спать приходилось по несколько эльфов на одной узкой и жесткой койке.

Тогда Кинарис еще не до конца понимал, что произошло. Вместе со многими, он проводил целые дни в Приюте, как будто застыв в полусне, в вязком сумраке, который теперь кисло пах потом и нечистотами.

Многие эльфы болели, другие шепотом разговаривали о прошлом, как будто за стенами сияющий Эльранд, а не чуждый Валагар. Другие оставляли Приют, пытаясь приспособиться, найти работу.

Татуировка чуть жгла и покалывала — может, именно это наконец-то вывело Кинариса из ступора. Он был принцем, который унес на себе главный эльрандский артефакт. Он попросту не имел права о чем-то сожалеть — он должен действовать.

С семьей Кинарис разделился еще в Эльранде: они плыли на разных кораблях, Кин смешался с простыми эльфами. Теперь он решил отыскать родителей и братьев.

У Кинариса не было ничего, кроме выданной в Приюте одежды, и кинжала, который он смог провезти из Эльранда. Именно им он коротко отрезал волосы, которые раньше струились по плечам: теперь они доставляли больше проблем, свисали грязными патлами, а кое-кто говорил, что в Приюте и вши появились.

Кинарис отрезал волосы, поел безвкусной и совершенно не питательной каши в Приюте и растворился в оглушающих улицах Валагара.

Теперь топорщащийся бок Приюта навевал только плохие воспоминания, но Кинарис старался не смотреть на него. Крепко ухватил Тэлану за руку, чтобы она не отстала, и устремился через толпу Площадки.

Говорили, когда-то здесь стояли склады. Они сгорели, а пустошь между домами осталась. Вот тут и устроили Площадку эльфы. Они стекались со всего города, чтобы общаться, обмениваться новостями и торговать законными и не очень вещами. Из-за последнего на Площадку приходили и люди.

Кинарис обменялся парой слов с торговцем пряностями, потом с еще парой эльфов. Пустил слух, что ищет Загкара Быстрого клинка. Эльфы, конечно же, делали вид, что не понимают, о ком идет речь. Но Кинарис прекрасно знал: если Загкар здесь, он скоро сам явится посмотреть, кто это пытается отыскать его, еще и по эльфийскому имени.