Дом мертвых бабочек

Эстер Эшмор хлопотала за плитой. Уже упакованная в строгое черное платье, со стянутыми в узел волосами. Она надела простой передник в клеточку и переворачивала что-то на шкворчащей сковороде.

— Доброе утро, — поздоровался Нейтан. — Плотный завтрак?

— Как любит твой отец. Будешь?

— Нет, только не сегодня. Выпью кофе.

Про Тейлор не спросила, и это царапнуло Нейтана. Еще до поездки, Тейлор сказала, чтобы он не говорил с матерью о ней, «я сама должна найти общий язык». Но если так и дальше пойдет, вряд ли они еще раз приедут в гости к Эстер. Тейлор не обязана терпеть пренебрежение.

Когда Нейтан жил в доме, раз в неделю приходили две женщины из деревни и занимались уборкой. В таком большом доме это занимало прилично времени. Но сколько себя помнил Нейтан, готовила мать сама. Ей то ли доставляло удовольствие, то ли она полагала, что это ее долг.

Налив себе крепкого черного кофе, Нейтан с удовольствием вдохнул его аромат:

— Не думал, что вы купите кофемашину!

— Идея Брендона.

Нейтан сжал чашку руками. Нет, он еще не готов думать о Брендоне. Сегодня, безусловно, придется, когда он будет смотреть в его бледное мертвое лицо, но только не сейчас. Пока не готов.

— Лин заходил? — спросил Нейтан, чтобы перевести тему.

Мать поджала губы. Что означало, что ей что-то не нравится:

— Он не пожелал тут завтракать. Ушел на крыльцо.

— Не удивительно. Почему ты не дала ему любую другую комнату?

— Потому что он уже взрослый и не стоит потакать его страхам. Я и так слишком избаловала его в детстве. Увы, мое упущение.

— Да он спать не мог! — Нейтан начинал злиться. — Неужели не могла пойти ему навстречу? Ты другие двери заперла!

— Они всегда заперты, Нейтан Эшмор. Поговорим с тобой о воспитании, когда заведешь собственных детей.

Голос матери источал лед, способный заморозить весь мировой океан, и Нейтан прикусил язык и готовые сорваться едкие слова. Он прекрасно знал это выражение лица Эстер, ничем хорошим перепалка бы не закончилась. Она просто обидится и наградит его молчанием. Не будет разговаривать, пока он сам весь не изведется и не придет просить прощения. Ничуть не чувствуя себя виноватым, просто слишком невыносимо это молчание — уж в нем-то он точно виноват.

Обычно Нейтан знал, когда промолчать и не лез на рожон. У Лина выходило хуже, он всегда был более несдержанным, а потом робко пытался разговорить мать, но она обиженно молчала, пока он не приходил извиняться.

Нейтан считал Лина избалованным, но сейчас начал подозревать, что это были слова матери. Слова, но не реальные поступки, которые могут слишком сильно расходиться и показывать истинные намерения.

Эстер искренне верила в избалованность и надуманные страхи Лина. Как и верила в то, что у нее были причины обижаться.

Нейтан ушел с кухни молча, пока и он сам что-нибудь не наговорил. Делать этот день еще хуже ссорой с матерью не хотелось.

А может, он просто всегда полагал, что побег может помочь. Хоть в чем-то. Убежать если не от себя, то хотя бы от призраков. Тех, что видятся краем глаза, и тех, что скрывается в плотно сжатых губах матери.

Нейтан вовсе не ощущал себя взрослым мужчиной, состоявшимся человеком, успешным автором. Он снова был мальчишкой, который жаждет одобрения матери, внимания отца и боится оборачиваться.

Входная дверь не скрипела, хотя Нейтану казалось, что должна бы. Лин сидел на ступеньках крыльца, и ложка в его руках билась о стенки керамической миски. Он с аппетитом ел рисовую кашу.

Свет нарождавшегося утра казался мутным, как будто размывающим крыльцо, дом, саму жизнь — особенно с белесым туманом, который уплотнялся к деревьям. Влага гладила выбритые щеки Нейтана. Не удивительно, что так разболелась голова: вчера было тепло! Но солнце явно осталось в Лондоне.

Лин не изменил себе. Брюкам он предпочел черные джинсы, правда, не подранные, вместо рубашки на нем было что-то вроде футболки с длинным рукавом. Несмотря на прохладу и морось, он чуть закатал рукава, видимо, так есть удобнее.

Нейтан поежился. Всё-таки стоит взять с собой на похороны пальто, в машине должно лежать.

Лин коротко глянул, но ничего не сказал. Нейтан помялся немного, потом спустился на пару ступенек:

— Можно?

Лин молча подвинулся, Нейтан устроился рядом. Ужасно хотелось курить, но Лину точно нельзя, и дышать дымом ему не стоит. Поэтому Нейтан пригубил кофе, который уже не казался горячим.

На левом запястье Лина красовалась татуировка, которую до этого не было видно из-за рукавов: чернильный мотылек, распластанный на бледной коже.

— Как необычно, — сказал Нейтан. — Красиво. Хотя мне казалось, ты не любишь мотыльков.

Лин резко одернул рукава, скрывая татуировки, и едко ответил:

— Ну как же, смотрю в лицо своим страхам.

Нейтан решил не продолжать тему. Он не очень представлял, как и о чем говорить с теперь уже выросшим Лином, еще и справедливо опасался, что может сказать что-нибудь не то. Он бы не хотел.

Но теперь ему казалось, что даже представления и воспоминания не совсем верны. Он видел то, что ему говорили, а не то, что было на самом деле. Избалованный любимчик матери, как же в детстве Нейтан этому завидовал! Пытался себя уговорить, что брату из-за его больного сердца нужно больше внимания, и всё равно, когда мать трепала Лина по голове или порывисто прижимала к себе, внутри Нейтана поднималась одна мысль: почему не его? Пусть он здоров и бодр, ему тоже хочется!

Он предпочитал не замечать хмурого выражения лица Лина, которого такое внимание не радовало. Быть любимчиком, быть лучшим и постоянно оправдывать ожидания. Интересно, с каким скандалом Лин уезжал?

— Я хочу выяснить, из-за чего на самом деле погиб Брендон, — Лин поставил пустую миску на ступеньку ниже и обхватил себя руками. Тоже подмерзал. — Можешь помочь мне или валить. Сбегать, как всегда.

Слова будто резали — может, потому что были правдой. Нейтан бросил Лина, бросил Брендона и уехал в Лондон, едва представилась возможность.

Он звал с собой Брендона. Ровесники, они могли бы жить вместе первое время, даже если Брендон не поступил в колледж. Тот отказался. Улыбнулся, как всегда, тепло и мягко.

— Мой дом здесь, Нейт.

Эштон-хаус был плотью и костями Брендона. Куда больше, чем Нейтана и Лина. Хотя истинной причины, почему Брендон не поехал в Лондон, Нейтан так и не узнал. По правде говоря, не захотел выяснять. Просто разозлился и собрал вещи — а потом пришлось ругаться с матерью.

Лин был младше на семь лет. Но спустя семь лет Нейтан даже не подумал о том, что младший брат захочет уехать и выберет его путь, а не путь Брендона.

— Думаешь, за его смертью что-то кроется? — негромко спросил Нейтан.

— Не знаю. Но даже если он… сам, должна быть причина. Мать ничего не говорит. Значит, надо выяснить.

— Хорошо.

Вот так просто. Одно короткое слово, но на душе у Нейтана стало чуть легче. Признать смерть кузена было непросто, даже сейчас Нейтан не был готов. Но выяснить правду о его гибелии — это казалось правильным.

Если при жизни Нейтан подвел кузена, то попытается хоть немного после его смерти.

Вокруг дома не стояло забора, как у большинства подобных особняков. Просто гравийная дорога, на которой сейчас в тумане машина Нейтана. Стоило отогнать ее в гараж, конечно, но раз уж с утра снова ехать, Нейтан не видел смысла.

Сад казался аккуратным и в меру ухоженным, насколько Нейтан вообще разбирался в садах. Только плющ упорно отвоевывал себе часть стены. За кустами начинался лес. Крепкие деревья, шелестящие листвой, что сейчас запутывалась в белесом тумане. Это могло казаться пугающим — или умиротворяющим.

Лин всегда опасался призраков и темного мрака у корней деревьев. Брендона они привлекали, он восхищался неизведанным. Нейтан оставался между ними, предпочитая держать обоих за руки.

Он и сам не заметил, когда обе ладони выскользнули. Когда он сам их отпустил. Ушел, не оглядываясь. Пусть потом созванивался с Брендоном, но их дороги разошлись в тот день, когда Нейтан уехал из Эшмор-хауса.